Умоляюще ждут ответа Соколов, Кривоногов, Кутергин. Смотрят в глаза.
— Не отходите от меня. Когда скажу, жмите на эту ручку.
Немцы увидели… С пригорка, где густо торчали стволы зениток, бегут солдаты. Бегут с другой стороны.
— Сейчас окружат! — голос от страха у кого-то охрип.
Михаилу с пилотского кресла видней: немцы бегут без оружия. Значит, торопятся помочь своим. Жестами объяснил это Соколову.
Но если у кого-то вспыхнула нотка страха — хорошего не жди. И за спиной нарастал угрожающий гвалт.
— Никакой он не летчик!
— Предал нас!..
— Пулю ему!
Соколов вырвал винтовку и встал рядом с летчиком.
А летчик размышлял…
Эти солдаты не страшны. И пусть подальше отбегут от батарей, будет безопасней. Но вот беда — не взлетел при встречном, а тут ветер попутный, впереди ангары, торчит кирпичная труба, какие-то вышки. Начинать разбег нужно только с прежнего места. Но что делается там? Женщина-стартер, конечно же, сказала по телефону дежурному, что «хейнкель» не послушался ее. Ведь все летчики здесь аккуратны и исполнительны. А этот без разрешения рванул, помчался, и она не заметила взлета… А может, уже поднята тревога?.. Но тогда зенитчики остались бы на месте и крутили стволы своих пушек. Будь что будет, иного нет. А ведь верил сам и другим внушал, что все произойдет чуть ли не мгновенно…
Немцы все ближе и ближе.
Только что смиренно стоявший «хейнкель» ринулся на них. Не успевшие уклониться попали под колеса… Самолет бежит по бетонке. И уже недалеко от стартера Девятаев увидел, как по рулежным дорожкам к взлетной полосе выкатывались «юнкерсы».
Развернул машину на сто восемьдесят градусов. И снова два винта на предельных оборотах врезались в воздух. Вдали блеснула полоска едва не поглотившего их моря.
Летчик отжимает колонку от себя. Вновь отжать не может. Она прижимает его, как и в тот раз, к спинке кресла.
Рядом товарищи. Они считают, что все идет как надо.
— Жмите!
Руки друзей навалились на штурвал. Он подался. Хвост «хейнкеля» приподняли, самолет бежит на двух колесах. Сейчас будет отрыв. Вот один толчок, второй… Последний!
Воздух принял тяжелую машину!
Девятаев вздрогнул от мысли, что его помощники от радости могут гаркнуть «ура» и отпустят штурвал. А в воздухе давление на него не уменьшилось. Он чувствует это, но поделать пока ничего не может. Он еще не до конца распознал, чего хочет «хейнкель» от нового хозяина, почему он, как невзнузданная норовистая лошадь под неумелым седоком, куражился при взлете.
— Жмите! Жмите! Не отпускайте!
Низко пролетели над пригорком с вышкой и вздыбленными зенитками. Теперь «хейнкель» над штормовым морем набирал высоту. На высоте были облака. И если начнется погоня, спасение только в них. Но об этом знал только летчик. Остальные полностью доверились ему. Позади остались вспышки недоверия и раздражения.
Кривоногов, оглядев повеселевшие лица, крикнул:
— Как прилетим, на руках качать Мишу будем!
Но «качнуться» всем пришлось раньше, да посильнее, чем при сумасшедшем развороте у морского обрыва, до которого оставалось всего два-три метра.
Кутергин вновь начал:
Вставай, проклятьем заклейменный,Весь мир голодных и рабов…
И все распрямились, и в этот миг от прилива неизбывной радости отпустили штурвал. Михаил не в силах был удержать колонку. Она вновь поползла назад, придавила его к спинке, а самолет, словно кем-то подстегнутый, круто полез в набор высоты. Скорость сразу стала резко падать, машина вот-вот сорвется в беспорядочное падение.
— Жмите!
Неистовый крик вернул всех к действительности. И все так навалились на штурвал, что перешвырнули «хейнкель» в пикирование.
Самолет падал в море. Люди видели это через широкое стекло кабины и, окаменев, оцепенело отжимали штурвал. На инструктаж не оставалось времени. Летчик бьет по чьим-то рукам:
— Отпустите!
Кто-то, поняв неладное, рывком оторвал от штурвала еще две или три судорожно въевшиеся руки. Колонка управления, регулируемая летчиком, стала медленно отходить.
Из пикирования в горизонтальный полет «хейнкель» вышел в нескольких метрах над бушующими морскими волнами.
Но не от близкой морской воды рубашка на Девятаеве стала мокрой и соленой.
Он, летчик-истребитель из дивизии Покрышкина, понимал, инстинктивно чувствовал, что выкрутасы «хейнкеля» на аэродроме и теперь вблизи него не остались незамеченными. Сейчас немцы поднимут пару истребителей — и всему конец.
И еще он, измятый, иссушенный, понял, почему немецкий самолет не слушался русского пилота. Ведь на бомбардировщиках есть триммеры руля высоты… Они устанавливаются на посадку — значит, подняты вверх, чтобы воздушная струя точно притерла хвост самолета к земле. А на взлет — опущены вниз.
Триммеры на «хейнкеле» были в положении на посадку. Практически и теоретически в таком случае самолет оторваться от земли не может. Это оговорено во всех правилах и инструкциях.
Но Девятаев немецкие летные инструкции не читал…
Надо переставить триммер на горизонтальный полет. А где же на приборном щитке та кнопка, тот рычажок?.. Не зная, нажмешь на такую штуковину, что не возрадуешься… Вот какое-то маленькое колесико правее сиденья.
— Володька, что тут написано? — прокричал Соколову. Не отпуская рук от штурвала, «штурман» торопливо перевел:
— Какой-то триер.
Михаил несколько раз повернул штурвальчик. Руки сразу почувствовали облегчение.
«Хейнкель» стал послушнее.
— Спасибо, ребята, — кивнул помогавшим держать управление. — Теперь я сам.
Надо уходить в облака, запутать след.
Высота восемьсот. Облачко рядом.
— Миша, истребитель!
Тот, словно играючи преимуществом в скорости, проскочил рядом, забрался повыше, показав желтое пузо. На «хейнкеле» у пулемета пристроился Кривоногов. Но то ли огорошенный пикированием, то ли по иной какой-то причине огня не открыл. Мог бы полоснуть по желтому брюху, любезно подставленному «фокке-вульфом», срезать его. Но Иван просто-напросто не знал, как стрелять из немецкой огневой машины.
Михаил о немце подумал:
«Чего он куражится? Наверное, других своих поджидает. Собираются под конвоем заставить нас вернуться на аэродром. Иначе хватило бы одной очереди…»
И «хейнкель» нырнул в спасительные облака.
Теперь истребители его не найдут.
Но и полет в густоте и темени облаков, когда не видно даже крыльев, — это мука адская. Чужую машину летчик не знает. Такой тяжелый бомбардировщик ведет впервые. И каждую минуту приходится не детские загадки разгадывать, а моментально решать уравнения с такими неизвестными, какие, кажется, и сочинить невозможно.
