— Что значит, «дружить»? Это пионеры дружат и на барабане стучат! Взрослые люди создают семью, рожают детей. Я взрослый человек, мне скоро 30. Я жду более серьёзных предложений, — серьёзно грузила собеседника Маруся.
«Что это она перед ним растекается мыслью по древу, ведь видно, что тупой».
Юрик поднял воротник и прибавил шагу, чтобы слышать, о чем они говорят.
— Так вот он я. Я готов быть надёжным отцом твоих детей, то есть — наших, — с готовностью предложил себя Миша. `— Ты мне сразу понравилась. Я уже месяц люблю тебя.
«Ах ты, батон недопеченный!» — рассердился Стилист.
Маруся взяла своего спутника под руку и стала утешать:
— Ты хороший, добрый парень, Миша. Но у меня есть любимый мужчина. Я хочу, чтобы именно он был рядом со мной!
Юрик замер, чтобы не пропустить важное заявление.
— Кто он? — поникшим голосом спросил толстяк.
— Великий и ужасный Карл Лагерфельд!
Стилист врезался в пожилую парочку, прогуливающуюся по проспекту.
Маруся с серьёзностью втюхивала толстяку про сумасшедшие проекты Карлуши, восхищаясь ими и ошарашивая притихшего толстяка, не оставляя ему никакой надежды на взаимность.
Но Миша оказался настойчивей, чем ожидалось. Он схватил Марусю за обе руки и не отпускал её.
— Ты всё врёшь! Просто я тебе не нравлюсь. Так ведь?
В голосе у Марусиного кавалера звучали нотки не только отчаяния, но и агрессивности.
— Отпусти, Миша. Меня ждут.
— Никто тебя не ждёт! Ты водишь меня за нос и считаешь дураком! А сама такая же, как и я! Общество смеётся и издевается над нами! Мы должны быть вместе, чтобы помогать друг другу!
У Миши явно начало серьёзно портиться настроение.
Стилист, который хотел уже было повернуть назад, к машине, остановился.
— Отстань от меня! — пробовала освободить руки Маруся. Но Бегемот, как клещ, вцепился в неё.
Юрик не умел драться. Ему больше подходила роль переговорщика. Стилист сделал шаг вперёд и положил свою руку на плечо Марусиного кавалера.
— Здравствуйте, молодой человек, отпустите девушку, ей пора идти.
— С тобой, что ли? Откуда ты взялся? Кто ты такой? — нервничал Миша, пытаясь сбросить руку Стилиста.
— Я — Карл Лагерфельд!
Миша как-то сдулся и отступил назад. Казалось, он сейчас расплачется.
Стилист подхватил Марусю и повёл её к белой машине:
— Где ж водятся такие кавалеры? Эти места надо отмечать на карте Минска особыми флажками!
— По наводке вашей хожу, занимаюсь у Валерия Романовича, — смеялась Маруся. — Но с сегодняшнего дня факультатив закрылся, думайте, как шлифовать меня другими силами.
— Ладно. Подумаем, — пообещал Стилист. Он косил глаза на Марусю, удивляясь словам, которые она находила для разговора. Его спутница слегка раскраснелась от быстрой ходьбы, глаза её смеялись. Чтобы не поскользнуться, она крепко держала его за локоть. И не просто крепко, а как-то по-особенному, близко и доверчиво. Они сели в машину, ситуация уже отпустила, надо было ехать и настраиваться на другие жизненные темы.
— Мать сегодня звонила. Евгений Мартынович сбежал. Она сейчас занимается расторжением договора с риелтерами. Квартиру они, оказывается, продавали, а я ведь там прописана! Гараж уже продан. Вот какие планы глобальные задумывались. И я, как всегда, — не в счёт.
— Маруся, ты девушка контрастов. Только что ты разбила сердце батоноподобного мужика, постебавшись, отвадила его. Удивила меня своими знаниями о великом и ужасном… а теперь ноешь про какую-то прописку и квартиру, где жить тебе противопоказано.
— Ладно, господин Лагерфельд, поговорим о погоде, — улыбнулась Маруся.
35. Примерка
Каждый вечер он смотрел один и тот же фильм, который вдохновлял и расстраивал его. Это была недосягаемая высота «Пятого элемента». Иногда вместе с ним кино смотрела и Маруся. Она старалась ему напомнить, что главное в фильме не гениально придуманные костюмы, а сюжет, ради которого всё это создавалось, и главный ключ, без которого невозможно соединить четыре стихии — любовь.
Платья сидели плохо. Юрик выговаривал швее, та молча взяла сантиметр и обхватила им Марусю. Цифры обмеров толстухи-бухгалтерши не совпадали с цифрами на лекалах. Маша худела! Юрик бухнулся на старенькое кресло, стоявшее в примерочной, и схватился за голову.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Ты должна быть всегда одинакового размера! Ты не должна ни худеть, ни поправляться! Загубишь весь проект к черту!
— Я не сижу на диете, — хлюпала она носом.
— Ты должна набрать прежний вес!
Маруся мигом прекратила кукситься и твёрдо заявила:
— Ни за что! Я всегда мечтала стать легче хотя бы на килограмм. В боках заберёшь, вытачки углубишь. Мама мне одежду всегда перешивала со своей и не делала из этого проблемы.
— Боже мой, с кем я связался! Тундра! — простонал Стилист.
Маруся обиделась, и пока он закалывал на ней булавками обвисшее платье, с трудом сдерживала слёзы.
Он нравился ей куда больше, когда выглядел беспомощным и предельно несчастным.
Домой ехали молча. Стилист бросал короткие взгляды на неё и отмечал про себя, что это не просто обида. В Марусиной голове зрел какой-то нехороший план.
— Маруся, ты должна понять меня…
— Я уже поняла! Ты меня не видишь. Человека не видишь! Я у тебя — вешалка для платьев. Моя миссия закончилась. Буду жить своей жизнью, — пугала она его.
Стилист вёл машину молча и перебирал ситуацию с примеркой по косточкам, чтобы найти, от чего так завелась Маруся.
Она хотела сказать ему самое главное: о том, что её держало рядом с ним, что заставляло её терпеть эти унижения с примерками, контролем веса, уроками сценического движения. Да, и ещё ненавистные брекеты! За них заплатил сам Стилист, и Маруся смирилась, чтобы только понравиться ему.
Пока она искала первые слова, чтобы начать разговор, машина доехала до места, и не было смысла затевать эту исповедь, потому что в доме дистанция общения увеличивалась, и все темы разговоров поглощались подготовкой к конкурсу. Юрик, занятый своей идеей, работой, исключал из своего внимания всё остальное. И Маруся невольно попадала в этот круг.
Она ждала нечаянного касания руки, горячего шёпота и блестящего глаза, а он будто находился за большой витриной универмага: что-то там мастерил, конструировал, непонятное для прохожих, с улицы не достучаться и не докричаться. А Маруся вроде стояла снаружи и смотрела, как Стилист за стеклом живёт своей жизнью, в которой ей места не хватало.
Она сразу поднялась к себе наверх, оставив растерянного Юрика ожидать тётку, которая бы всё ему объяснила и поправила ситуацию.
Маруся слышала, как хлопнула дверь, и бодрый голос Евгении Ивановны поинтересовался:
— Где Маруся?
Потом последовал долгий бубнёж Юрика. Маруся не могла слышать, что он говорил, но в интонациях стояли сплошные вопросы. Тётка успокаивала племянника, тон её голоса понижался в конце фраз, как бывает в утверждениях, не требующих доказательств. Когда мать вправляла дочке мозги — та легко отключалась от разговора. Думала о своём, кивала иногда головой и точно знала, когда «проснуться». Она досконально изучила, что может содержаться в короткой фразе с понижением интонации. Не было сомнения, что Евгения Ивановна вникла в ситуацию и старалась помочь племяннику. Однако не всё Маруся просчитала и рано расслабилась.
Тётка Женя взлетела на второй этаж на эмоциях, для формы стукнула в дверь и уже с порога начала наступление:
— Что ж ты его так наказываешь? Он же весь проект делает под тебя. Вложено столько денег, но даже не это главное! Впереди начало самостоятельной работы в новом качестве. Что ж ты рушишь эту надежду?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Евгении Ивановне так хотелось произнести ещё одно слово, едва сдержалась. А его сказала Маруся:
— Да, я дура. Не понимаю вашей работы. Учить меня было некому!
— Маруся, если ты поймёшь, почему он поступает так, а не иначе, ты простишь. Перед ним довольно сложная цель, он идёт к ней — как может. Когда идёт — восстанавливается. Мы все этого очень хотим! Всё это время ты помогала ему и потихоньку менялась сама. Смотри, ведь он разговаривает с тобой на равных!
