Уголёк поскрёбся в дверь, просясь войти. До сих пор призрак фамильяра крайне редко снисходил до взаимодействия с физическими преградами. То были первые двери, сквозь которые Уголёк не протёк струйкой чёрного дыма.
Заперто.
То ли Ингвар только сейчас это заметил, то ли они проявились под напором его внимания. Но в каждой двери была замочная скважина. На тёмном дереве сверкали ободки начищенного серебра.
Не заметить такие было сложно.
— У тебя ключа нет, случайно? — спросил он.
— Сейчас не время.
Ох как часто он слышал эти слова от красивых женщин.
Ингвар мужественно удержался от расспросов и решительно направился обратно.
По дороге схватил Тульпу за руку. Она нужна была рядом.
Её душистый запах и неуместные комментарии.
— Сейчас не время? — уточнил Нинсон.
Тульпа кивнула.
Кресло у письменного стола было застелено медвежьей шкурой. На спинке в самодельных деревянных ножнах покоился огромный поварской нож. Не тесак. А именно нож мастера повара. Длинный и широкий, чтобы можно было упереть острие и перекатывать лезвие, шинкуя овощи. С упором для большого пальца, когда нужна ювелирная работа. И табачного цвета рукоятью, где умещалась бы даже ладонь Великана.
Зарубка у основания лезвия цеплялась за латунный край ножен. И доставать сподручнее. И видно клеймо мастера. Снова значок стилизованной головы ворона. Чёрная метка Кутха на сером сатине матового лезвия. Ну да. Если уж придумывать себе нож, так такой, который стоит целое состояние.
Поварской нож у письменного стола смотрелся странно. Особенно для колдуна. А вот сказочник и путешественник Ингвар привык иметь под рукой что-то такое. Впрочем, если Тульпа говорила правду, все совпадения подобного рода отнюдь не совпадения.
Ингвар принялся за исследование большого шкафа с четырьмя полками. На каждой стояли по восемь совершенно одинаковых с виду книг. Одинаковые обложки из чёрной бычьей кожи. В каждой книге по четыреста десять страниц. На каждой странице умещалось сорок строчек.
Уголёк запрыгнул на стол, чтобы заглянуть в книгу, раскрытую Ингваром наугад.
Глава 23 Лалангамена — Carpe Diem
Глава 23
Лалангамена — Carpe Diem
Ингвар пришёл в себя после операции, которую Эшер учинил на суставе, только к середине дня.
Расплавленная луна, залитая в люмфайр, лежала на столе. Из густой жидкости сочился зеленовато-серебряный свет. Похожий оргоновый светильник был у Тульпы.
Ингвар медленно соображал после настоя, которым его опоили, чтобы он спал, пока Эшер вскроет корку на плече. Опять он не рассмотрел, что там. Сенешаль пытался понять, как давно получена рана. Недовольно бубнил, выспрашивая. Но Великан мог только сказать, что Тульпа говорила о двух неделях.
От полнолуния, когда она появилась, до новолуния, когда он сбежал в колодец. Прыгнул на тысячу километров. С этими четырнадцатью днями совпадали и допросы. Пытка, допрос, пытка, допрос. В общей сложности двенадцать раз. И по тому, как общались, было понятно, что последний допрос был вчера. Но поверить в это было трудно. В его мире, в его Убежище, проходило много больше времени. Он успевал десять раз поспать между переходами сквозь миры.
И плечо всегда оставалось заклеенным и больным. Кроме уроков у Макоши, супруги Ноя. Восьмая Лоа учила его направлять оргон на заживление ран. И развороченное плечо, хотя и прикрытое бурой печатью, как нельзя лучше подходило для таких тренировок.
Иногда Нинсону казалось, что плечо уже заросло и остались лишь шрамы. Иногда казалось, что выломанный сустав ходит ходуном и для того, чтобы выворотить руку, достаточно лишь нажать пальцем посильнее.
Иногда из-под повязки сочилась жидкость, цветом и запахом напоминавшая еловую смолу. А иногда несло тухлятиной.
Ингвар старался не думать о плече.
Как орешки, отщёлкивал пальцами изумруды.
И считал вслух прожитые месяцы.
Призрак фамильяра, чёрным вороном устроившийся на краю стола, провожал взглядом каждый самоцвет.
Триста девяносто семь… Триста девяносто восемь…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Триста девяносто девять… Четыреста.
В огромном, устланном коврами шатре пахло полевыми травами и остывшими угольями курильницы. Окошек не было, чтобы не досаждали мошкара и бивуачный быт. Сквозь лёгкую льняную ткань проходило достаточно воздуха. Можно было дышать полной грудью. Но ветерок не задувал, не вынуждал одеваться и не размётывал бумаги, коих и безо всякого ветра было предостаточно разбросано по шатру. То были списки вещей Таро Тайрэна, составленные дотошным Эшером.
Погрузкой занимались Жуки. Нинсон пробовал вникать в бумаги. Но в итоге бросил, дав себе обещание заняться списками в дороге. Заодно прилично выглядело бы его желание не проводить в седле целый день.
В шатёр перенесли только Рубиновый Шип, сейф и книжный шкаф. Впервые растворив дубовый шкаф, Ингвар вздрогнул. Четыре полки. По восемь книг. Переплёты из чёрной бычьей кожи. Нинсон захлопнул дверцы. Едва взглянув на книги, он услышал голос Тульпы.
Женщина с терпеливой настойчивостью читала вслух, пока он приходил в себя после очередного урока, преподанного палачами или Лоа. У него не было сил. Ни стоять. Ни говорить. Истратив оргон, он становился пустым, выжатым. Оболочкой.
И Тульпа наполняла его. Пищей, что приносили Лоа. Бульоном, что передавал Кинк. За пятой дверью оказалась кухня с припасами. Зельями, что передавала Макош. За восьмой дверью обнаружилась целая аптека. И историями, что Тульпа читала вслух.
И собой.
Ингвар очнулся от собственной команды:
— Унести! Туда, к другим шкафам!
Таро Тайрэн путешествовал с размахом. На многих повозках. Он вёз с собой и ковры, и кресла, и жаровни. У него было три шкафа. Дубовый, с книгами. Резной, с платьями. И ещё один, глянцевый и чёрный, в проступающих под лаком змеях. Эшер пока не мог найти ключ от большого круглого замка, врезанного в обе двери.
Зато хотя бы отыскал ключ от сейфа.
Денег внутри не оказалось. Самоцветов тоже.
Зато нашлась великолепно исполненная Башня Фирболга с резными фигурками. Коробка из красного дерева служила одновременно и полем. Ещё в сейфе нашлись табакерки с высохшим до полной трухи табаком. И три ритуальные вещицы, необходимые каждому.
Во-первых, дайс.
Двенадцатигранная кость для принятия решений. Точно такая же использовалась в игре в Башню Фирболга. Некоторые спрашивали совета у монетки. Но у монетки было всего два варианта — урим или туммим. А у дайса имелись и два, и три, и четыре, и шесть равновероятных вариантов.
Дайс не всегда делался из кости. Деревянные и каменные двенадцатигранники были не менее популярны. Металлические использовались редко. Разве что теми, кто работал с металлом. Да купцами из числа наиболее суеверных, кои полагали, что дайс лучше почувствует ведущий к золоту вариант, если и сам будет из золота.
Во-вторых, ксон.
В плотной бархатной коробочке лежала пластинка из чёрного стекла размером в ладонь. Такие лет с семи уже были у каждого человека. С ксонами было связано множество ритуалов Лалангамены.
Те, кто был менее собран, могли занять руки. Те, кто практиковал внутреннее сосредоточение всерьёз, отрешались от окружающего мира. Те, кто желал сформулировать мысль, постукивали пальцами по гладкой стороне, чтобы лучше облечь мысли в слова.
Ксон помогал показать, что собеседник интересен. Или, наоборот, вежливо намекнуть, что желания продолжать беседу больше нет.
Показной жест, справа налево, служил более приемлемой формой прекратить общение, чем слова «я не хотел бы продолжать разговор». Но не менее однозначной. Пальцы, проводящие слева направо, напротив, свидетельствовали об интересе к собеседнику. Однако такие резкие жесты чаще использовались подростками как элемент игры. Или любовниками, тоже как элемент игры. Они могли применяться господином по отношению к слуге в значении «вы свободны».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Услышать же такое от равного было оскорбительно.
