Эти фактории стали значительными анклавами. Лондонская контора, основанная в 1320 году, стала через некоторое время окружённой стенами общиной с собственными складами, домом весов, церковью, офисами и жилыми домами, отражая важность и масштаб производимой деятельности.
Ганзейские сообщества усиленно работали над тем, чтобы получать специальные льготы для своих членов. К примеру, они ухитрились убедить короля Англии Генриха II даровать им в 1157 году особые торговые привилегии и рыночные права, которые освободили их от всех лондонских пошлин и позволили торговать на ярмарках по всей Англии.[26]
Феодальные правители видели очевидную угрозу своей власти в этих стремительно растущих новообразованиях. Французский король Филипп IV Красивый физически уничтожил тамплиеров, обвинив их в ереси, и добился от папы юридической ликвидации ордена. Датская королева Маргарита, понимая опасность растущей мощи Ганзы, организовала против неё настоящую войну, не увенчавшуюся однако, в конечном счете, успехом.
Трансформация экономики, связанная с ростом торговли и промышленного производства, по сути, привела к тому, что удельные князья поменяли форму, но не изменилась суть общественных отношений. Так называемый «капитализм» лишь подчеркнул те конфликты и противоречия, которые успешно подавлялись до этого военной силой.
Если основным принципом первобытной экономики было перераспределение материальных благ поровну между всеми членами общины, то в экономике иерархического общества происходит перманентное перераспределение избыточного продукта в пользу немногочисленной касты избранных. Современная демократия пытается эти противоречия сгладить, прикрыв проблемные места мишурой народовластия и социальной справедливости. Тем не менее, в этом демократическом мире происходят те же самые процессы, которые имели место быть сотни лет назад: бедные становятся всё беднее, а богатые всё богаче, и пропасть, их разделяющая, всё время растёт.
Утопии коммунизма. Основополагающая идея общества социальной справедливости – от каждого по возможностям, каждому по потребностям, – сама по себе привлекает своей правильностью и кажущейся простотой. Одна беда – идея так и осталась только идеей, не более, несмотря на разнообразные, но малоуспешные попытки воплотить её в жизнь.
Фактически социализм, а тем более, коммунизм – в теории есть попытка возродить ту систему первоначального перераспределения материальных благ, от которой безмерно далеки и феодальные, и капиталистические государства, да и государства посткапиталистической демократии. Концептуально такая система не отрицает государственного управления как такового, но фактически места для государства в классическом виде в ней нет. Собственно, сама по себе система управления в СССР представляла собой совокупность соподчинённых управленческих структур, курирующих разные отрасли экономики – так называемых ведомств, а функции государственного аппарата сводились к тому, чтобы эффективно распределить между этими ведомствами (а через них между гражданами) материальные блага. Фактически государство решало, у кого сколько забрать и кому сколько отдать, поддерживая, таким образом, экономический баланс. Как следствие это привело к тому, что государства, образовавшиеся после распада СССР, принципиально не могли быть эффективными в условиях, когда появились независимые от них социально-экономические субъекты. Эти государства были не просто «неправильные», (то есть такие, которые могут быть улучшены и исправлены), а принципиально неспособные действовать классическим образом. Это обстоятельство не понимали «реформаторы» внутри страны, поскольку они никогда не видели эффективного классического государства и не знали, как оно устроено. Точно так же, это обстоятельство не понимали западные доброхоты, поскольку «снаружи» все государства выглядят одинаково. На исправление ситуации ушли годы, и даже сегодня нельзя сказать, что процесс этот завершился.
Таким образом, «советский эксперимент» не просто не удался – в СССР не только не получилось построить «коммунизм в отдельно взятой стране», более того, последствия его строительства привели к политическому и социально-экономическому краху.
Попробуем разобраться, почему это произошло.
Современная демократия вообще есть ни что иное, как попытка возрождения народного самоуправления – по сути, попытка вернуть общине те священные права, которые были у неё отняты насильственными методами. Великая Хартия Вольностей, проторившая путь английскому парламентаризму, была буквально вырвана у Иоанна I Безземельного рыцарями и горожанами во главе с Симоном де Монфором; это была попытка обязать короля при принятии решений советоваться с народом, по крайней мере, с лучшей его частью. Последующее изобретение демократии – конституция, – вообще ограничила права монархов, сведя их роль к сугубо представительским и церемониальным функциям.
Следует заметить, что конституция в классическом феодальном обществе не только бесполезна, но и вредна, поскольку она расставляет совсем иные приоритеты общественных отношений. Конституция ставит во главу угла отдельного гражданина и его права, восстанавливая, таким образом, тот порядок отношений, который существовал в период первобытной демократии наподобие исландской. При этом все граждане условно становятся равными между собой и перед государством, а сложная иерархия с её феодальными атрибутами теряет всякий смысл. В то же время конституция пытается наладить прямую коммуникацию между человеком и государством, тогда как сложившаяся система управления устанавливает приоритеты для социально-экономических и политических структур.
В целом, можно сказать, что современная демократия стремится к тому идеалу общественной организации, который существовал на заре человечества: равенство всех граждан, как политическое, так и имущественное, гарантируется и обеспечивается священной властью народа, а люди выдающиеся являются не более чем первыми среди равных и выполняют свои социальные функции в тех рамках, в которых этого требует общество. Однако идеал этот остаётся недосягаемой мечтой о земном рае, «золотом веке», сказкой, которой дурачат доверчивых простофиль.
Как писал Г. Морган, проводя социальные параллели между дремучим прошлым и светлым будущим, «время, прошедшее с наступления цивилизации, – это ничтожная доля времени, прожитого человечеством, ничтожная доля времени, которое ему ещё предстоит прожить. Завершение исторического поприща, единственной конечной целью которого является богатство, угрожает гибелью общества, ибо такое поприще содержит элементы своего собственного уничтожения. Демократия в управлении, братство внутри общества, равенство прав, всеобщее образование осветят следующую, высшую ступень общества, к которой непрерывно стремятся опыт, разум и наука. Она будет возрождением, но в высшей форме, свободы, равенства и братства древних родов».
Что бы ни говорили историки, но советская политико-экономическая модель приблизилась к этой идеальной системе более других. По крайней мере, в теории. Равенство всех перед законом было установлено раз и навсегда – привлечь к ответственности могли каждого независимо от рангов и званий. Заслуженно или нет – другой вопрос, в данном контексте не слишком актуальный. Борьба с богатством велась теми же методами, что и в первобытном обществе – в случае обнаружения богатого человека его имущество надлежит отобрать и поделить, его же самого отправить на перевоспитание в трудовые лагеря, а в случае невозможности перевоспитания просто расстрелять. Экономика и политика были замкнуты на одной-единственной политической силе. Диктатура пролетариата в чистом виде. Одна страна, одна партия, один фюрер – это, правда, из истории другого государства, но вполне применимо и в отношении СССР.
Народ и партия едины – тут можно вспомнить римское S.P.Q.R. [27]
Однако в однопартийности системы и партийности власти были заложены предпосылки социального неравенства. Были члены партии, а были простые граждане; первые, по сути, являлись привилегированным сословием. Чтобы попасть в структуру управления и занять самую маленькую третьестепенную руководящую должность, нужно было стать членом партии.
Естественно привилегия эта была дарована не всем. Своё право на партбилет нужно было доказать, пройти испытание, и только тот, кто это испытание выдержал, становился полноправным членом авангарда рабочего класса. Соответственно это давало ему доступ к использованию тех благ и возможностей, которые рядовому гражданину были недоступны. В том числе и возможность стать гораздо более материально обеспеченным.
Но с этим вопросом было не всё так просто. Единственным собственником в стране было государство, другой собственности, кроме государственной, не было и не могло быть. Экономика страны работала как единый механизм. Попытки частной инициативы пресекались. Одновременно шла перманентная борьба с накоплением частных капиталов, в том числе и представителями правящей верхушки. В СССР контролировались не доходы, а расходы. Человек, который тратил слишком много, неизбежно попадал в поле зрения контролирующих органов и должен был доказывать законность происхождения своих накоплений. Если это ему не удавалось, он незамедлительно подвергался наказанию, а имущество его конфисковывалось в доход государства.
