Воинская дисциплина присутствовала только в рыцарских орденах, являвшихся, по сути, первыми регулярными армиями средневековой Европы.
В отличие от элитных воинов-одиночек массы простонародья действуют как один человек, подчиняясь воле своего вождя. И если победа рыцаря – это, прежде всего, вопрос его личных качеств, то победа толпы – вопрос её дисциплины и личных качеств полководца. Дисциплина регулярной армии – беспрекословное подчинение, в основе которого лежит страх перед наказанием. Таким образом были организованы все массовые армии человечества – будь то римский легион, или македонская фаланга, или любая действующая армия новейшего времени. Дезертиров имели обыкновение казнить без суда и следствия, особенно в военное время: для поддержания жёсткого порядка устраивали показательные расправы, причём заодно доставалось и невиновным. Так, у римлян в случае бегства подразделения с поля боя по жребию казнили каждого десятого. У монголов, войско которых было разделено на десятки, казнили весь десяток, если из десятка бежал хотя бы один человек. Боеспособность и практическая полезность таких отрядов – будь то средневековые японские асигару или коммунальная милиция европейских государей – весьма относительна: они были эффективны на поле боя только до тех пор, пока их страх перед врагом не превосходил страх перед их собственными хозяевами.
Безраздельное господство на полях сражений тяжёлой кавалерии было обусловлено, в том числе, и отсутствием в эпоху Средневековья полноценной боеспособной пехоты. Пешее ополчение играло исключительно вспомогательную роль. В оборонительном бою его использовали в качестве живого заграждения против ударных единиц противника, во время наступления пехота обычно следовала за конницей, добивая остатки врагов и играя роль всё того же заградительного барьера в том случае, если кавалерия вынуждена была отступать.
Сельская община – основной источник пешего ополчения в эпоху раннего Средневековья, – не могла выставить на поле боя нормальной боеспособной пехоты. Нищета деревенского населения, всегда находившегося на грани голода, не давала возможности вооружиться должным образом. Ополченцы шли на войну по большей части без защитного вооружения, в лучшем случае, с деревянными щитами и кожаными шлемами, вооружённые чем попало – копьями, луками, ножами, топорами, иногда дубинами и заостренными кольями; известно, что ещё в битве при Гастингсе некоторым саксонским воинам служили оружием палки с привязанными к ним камнями.
В сражении при Линкольне, например, многочисленные валлийские пехотинцы были легко опрокинуты воинами короля Стефана. Валлийцы, по словам одного из хронистов того времени, «всего лишь предмет нашего презрения … отважные, но неопытные в обращении с оружием … подобные скотине, бегущей на охотничьи копья». В основном, это были пехотинцы в одних рубахах, без лат, с длинными копьями и круглыми деревянными щитами. Естественно, что такая пехота, даже сомкнутая в шеренги, даже имеющая опытных командиров, на поле боя могла рассматриваться лишь как пушечное мясо, в котором должен был увязнуть клин вражеской конницы. Выигрывать сражения с такими армиями было попросту невозможно.
Появление нормальной пехоты относится к более позднему периоду и связано с ростом городов, когда сельское ополчение стало заменяться коммунальной милицией, проще говоря, городским ополчением. Средневековые города, бывшие центрами торговли, имели значительные доходы в виде местных налогов, поступавших в городскую казну. За счёт этих средств они могли вооружить и отправить на войну достаточное количество полноценных бойцов. Именно коммунальная милиция, а не сельское ополчение составляла армии феодальных властителей XIII-XV веков, и она же нанесла поражение французским рыцарям в битве при Куртрэ.
Профанизация самурайской армии средневековой Японии наиболее наглядно проявилась в военной организации армий Оды Нобунаги, который предпочитал использовать на поле боя копейщиков-асигару и многочисленных мушкетёров вместо традиционных самурайских отрядов. Они, впрочем, оказались очень действенны, как мы видим, против главного соперника легендарного объединителя Японии – могущественного клана Такеда, славившегося своей непревзойдённой кавалерией. Сражения при Каванакадзима [28] утвердили в средневековом японском сознании представление о непобедимости самурайской конницы – Такеда Сингэн настолько полагался на свое тактическое мастерство и непобедимость своих всадников, что в эпоху крепостей не возвел ни одной, предпочитая встречаться с врагом в открытом бою. Битва же при Нагасино доказала возможность обратного. Противопоставив непобедимой коннице Такеды мушкетный огонь и сомкнутые копья своей пехоты, Нобунага, в конечном счете, смог одержать победу. Его манера сражаться была эффективной, но жестокой, а иногда – исключительно свирепой. Он не давал пощады никогда и никому. Его представление о победе сводилось исключительно к уничтожению врага. Время, конечно, было жестокое, но Нобунага жестокостью превзошел всех. [29] Собственно говоря, суть не в этом, а в том, насколько радикально изменилось представление о функциях и роли героя. Отправляясь на бой с драконом, Беовульф оставляет дружину ожидать в отдалении исхода схватки, намереваясь собственноручно победить чудовище:
Почел бесчестьем
кольцедаритель
вести дружину,
рать многолюдную
на огнекрылого:
единоборства
он не страшился,
не веря ни в силу,
ни в отвагу змея.
Новые Беовульфы поступают наоборот – они посылают своих воинов вперёд, с вершины холма наблюдая за ходом сражения.
Наёмники, солдаты и бюрократы. Ни золото, ни крепостные башни не являются гарантией спокойствия и безопасности. Немногочисленные поначалу представители элиты постоянно стремились окружить себя верными и преданными людьми, готовыми отстаивать их интересы даже ценой собственной жизни. При этом они не считались с теми огромными расходами, которых требовали пиры и подарки, ибо щедрость – непременный атрибут настоящего правителя.
«Люди – твои замки, люди – твои стены; враждебность – вот твой недруг, преданность – вот твой союзник» – так говорил Такеда Сингэн.
Эти люди – оплот вождя и правителя, свита, которая делает короля; на них так или иначе распространяется тот ореол сакральности, который даёт право считаться выше и лучше других. Нередко эти люди и сами обладают мощной харизмой, при этом, однако, признавая первенство за своим предводителем. Они служат не столько за золото и награды, сколько ради славы и интересов господина, которые неразрывно связаны с их собственными интересами. Поскольку их благополучие, в том числе материальное, напрямую зависело от благополучия господина (всякий предводитель, желавший достичь успеха, щедро делился со своими соратниками и приближёнными золотом и властью), они нередко жертвовали своими интересами, а то и жизнью. Несомненно, это лучшие люди, на которых можно опереться – такая, говоря современным языком, команда единомышленников, стоит гораздо больше, чем все сокровища мира. Однако таких верных и преданных людей тяжело найти и сплотить, а потому, потеряв их, невероятно трудно восполнить утраченное. Не случайно, сожалея о надвигающемся крушении королевства и братства Круглого Стола, король Артур вскользь замечает: "…королев я всегда смогу найти довольно, а такую дружину добрых рыцарей не соберу больше никогда".[30]
Очевидно также, что таких людей не может быть много, и в силу этого, а ещё поскольку их деятельность связана в большей степени с решением важных стратегических задач, они не могут эффективно выполнять рутинную работу. Их малочисленность приходится восполнять, как уже говорилось выше, за счёт массы менее качественных, зато многочисленных исполнителей.
Исполнители бывают двух видов – наёмники, которые служат исключительно за деньги, и рекруты, которые служат принудительно, из страха или по необходимости. Наёмники – это профессионалы, посвятившие себя какому-либо делу, но делающие это дело не из убеждений или по призванию. Единственным призванием, в данном случае, является регулярная и своевременная плата:
Министрам толковать законы надо;
Бог – жребий мой, и хлеб – моя награда.
Ландскнехт одно лишь знает на войне:
Кто платит вдвое, тот и прав вдвойне.
Этот отрывок из средневековой песни очень верно характеризует жизненную позицию наёмников.
В связи с эти Макиавелли писал следующее: "Наемные и союзнические войска бесполезны и опасны; никогда не будет ни прочной, ни долговечной та власть, которая опирается на наемное войско, ибо наемники честолюбивы, распущенны, склонны к раздорам, задиристы с друзьями и трусливы с врагом, вероломны и нечестивы; поражение их отсрочено лишь настолько, насколько отсрочен решительный приступ; в мирное же время они разорят тебя не хуже, чем в военное неприятель. Объясняется это тем, что не страсть и не какое-либо другое побуждение удерживает их в бою, а только скудное жалованье, что, конечно, недостаточно для того, чтобы им захотелось пожертвовать за тебя жизнью. Им весьма по душе служить тебе в мирное время, но стоит начаться войне, как они показывают тыл и бегут".
