щедр на цвет, красоту и неповторимость ее. Лечь, на спину, пошуршать — призывали листья.
Но Павел Петрович, с досадой перешагнув эту роскошь, пропал в аскетичном нутре офиса, с ароматом очистителя воздуха. Довольно гаденьким.
Клятвенно пообещав своим глазам встречу после работы с этой красоткой осенью, Павел Петрович сел за свой компьютер, в шаткое и непослушное кресло, и занялся делами текущего дня. Об осени как-то думать было неуместно и, вздохнув:
— Вечером, вечером прогуляюсь, — он успокоился и нырнул в мертвый глаз своего компьютера.
Солнце уходило к закату, и Павел Петрович наконец-то был свободен, и вышел с работы.
Какой длинный-длинный был день. Вспомнились мелкие обиды и крупные огорчения. Сегодня его сильно подставили.
Ну, да ладно, завтра и он не останется в долгу. Легко.
— Зуб за зуб, око за око, — улыбнулся он возможностям завтрашней своей мести. И он быстро прошагал к главной аллее парка, чтобы вернуть в себя полную картину утренней красоты листопадовой радости настроения.
Ожог! Только не красотой, а ненавистью, получил Павел Петрович.
Да, вот она, пагубность вторжения.
Не было, не стало вдруг этой красоты. Она была грубо собрана, туго утрамбована в черные большие мешки для мусора, туго перевязанные, накрепко шпагатом задушенными, они стояли истуканами, идолами повсюду друг за дружкою, как охранники, строго наблюдавшими за чистотой газонов.
Вся красота была убрана и опрятно спрятана навсегда прилежными дворниками.
И они как бы и ни причем. Просто — работа.
В парке была наведена устрашающая чистота, которую сторожили эти черные истуканы, мистически подбоченясь, угрожали маленькой с перевязанной шейкой башкой.
Павел Петрович долго смотрел на ряды этих черных чужаков и не пошел уже через парк, а пошел по шумной улице, где ездили привычные автомобили, и где-то на стоянке он вчера, после вечеринки, оставил свой черный джип. Ибо был сильно нетрезв.
Он шел на стоянке, с опущенной низко головой и опущенным настроением.
Проходя мимо местных торговых лавочек, взгляд его споткнулся о витрину. На ней торчали рыжие тыквы.
Их было много разных, больших и маленьких. И они пялились безглазыми своими впадинами, уродливым носом-дыркой и беззубым мерзким оскалом. Торгашки приглашали закупиться к «празднику нечести».
Павел Петрович нарочно не выговаривал название этого праздника. Гадость. Он даже остановился перед хором этих рыжих бестий.
Этого не должно быть. Этого не может быть здесь никогда. Он, шкодливо оглядевшись и тщательно примерившись, пнул сильно ногой в нижнюю, самую большую тыкву.
И они все дружно посыпались, покатились, забирая в свои беззубые прорези ртов местную грязь из лужи.
Выскочил хозяин, стал размахивать руками. Он даже вопросительно глянул на Павла Петровича.
Но тот невозмутимо прошел сквозь и тыквы и хозяина. Да и кто мог подумать дурного о Павле Петровиче.
Никакого в нем не было коварства. Сплошная интеллигентность скалой.
Он случайно уже зацепил маленькую тыквочку носком дорогущей своей туфли, отфутболил подальше от магазинчика. Ударил легонько но она почему-то треснула пополам. Придав Павлу Петровичу скорости и хорошего настроения почему-то.
На его стоянке было, как всегда, много машин, и он не сразу обнаружил свой джип.
Он нажал кнопку сигнализации. Умный его «Мерс» тут же откликнулся. Но что это?
Как бы назло всем дворникам и гробовщикам красоты осенней, джип был на месте, и его как и не было.
Было возвышение, похожее по форме на высокий джип, но спрятанное под густотой листвы разного узора и разного цвета. Клен, рябина, липа, вырезки природы на любой вкус.
Листья были на фарах, капоте, колёсах. Ночью был дождь, и ветер прочно прилепил сорванное им рыжее сокровище на весь корпус машины.
Стекла, ручки дверей, всё было надежно упрятано, украшено и выглядело фантастическим совершенством.
Павел Петрович вдруг понял, что не победить никакими указами по уборке города и порядку в нем красивые привычки осени.
Бессильны здесь и дворники и начальник. Он стоял и любовался своей неузнаваемой машиной в роскошной маскировочной накидке из листьев. И мог только и произнести тихо:
— Надо же.
И не стал выключать сигнализацию. Пусть! Возможно больше народу оглянется на эту рыжую красоту!
Это тебе не тыква.
27 октября 2019, Рогожкина тетрадь.
Мираж
Утро было миражным. Низкий туман висел в проулках, и углы домов торчали как носы больших невидимых кораблей. Но Юрий уверенно шел через туман, дорога была знакомой.
Любимой и прочувствованной до последнего выступа сбитой вбок плитки и каждой ямке в асфальтовой тропинке у входа.
Юрий задрал голову перед этим гигантом офисом похожим то ли на початок огромной кукурузы или на что-то совсем уж непристойное. Но для Юрия ничего худого не виделось в уходящем в небо, с мелкими огнями подсвеченных окон, этом стремительном современном строении.
Юрий его обожал. Обожал настолько, что убегал из дома пораньше, чтобы придти, когда в офисе никого не было, кроме уборщиц, и можно было бродить по всем этажам, без опасения пользуясь бесшумным по-шпионски — лифтом.
Прежде чем войти в проходной холл, Юрий еще раз поднял голову к высоте этой вызывающей и снял шляпу. Он всегда снимал шляпу и не хотелось ему формулировать почему он это делает.
Наверное от уважения к этому равнодушному монстру, который сейчас заглотнет этого Юру с его шляпой и комплексами и мигом сделает из него значительного клерка, повесит ему на грудь похожий на погон бейдж, или бейджик, как он там называется, сунет его туфли с ногами в автомат со щетками для обуви, поставит у огромного зеркала, в котором он покажется себе совсем мелким и потерянным. Взбодрит расческой и позволит пройти на служебное место.
И что это было за место. Юрий стоял у окна 23 этажа и осмысливал простор, который каждое утро казался ему новым. Юрий раскидывал широко руки, подходил плотнее к стеклянной преграде и наслаждался.
Он как-будто летел над городом. Далеко внизу оставались долги, однушка, набитая как подушка далекими чьими-то родственниками. Пельмени и пиццы, заплаканный капризный ребенок, говорили что это его.
Но Юрий без сожалений отлетал от этого всего, стартовал с размахом рук достойных крыльев аэробуса. Поднимался на недоступные ему высоты и старался задержаться там. Присесть на попутную тучку и поведать ей о своей беспросветной жизни, где пока есть вот эта красота высоты, пусть из кабинета. Все-таки — отдушина. Туман плыл где-то внизу. Вдруг щелкнула дверь. Вошло оно. Начальник.
— Извините, — Юрий ретировался согбенно. — Я здесь фрамугу закрыл. Дуло сильно.
Начальство отмолчалось небрежно. Вспыхнул монитор, зазвонил телефон. Босс нажал таинственную кнопку и пополз занавес и
