царице.
И вдруг взметнулись в руках туристов смартфоны. Спешили увековечить за бесплатно оконфузившихся царей России.
Люси с трудом добежала до гримерки. Шла она в джинсах юбку несла в руке.
Гримерка оказалась закрытой, гардеробная тоже. Никто не ожидал столь скорого её возвращения. До конца рабочего дня была целая белая-белая ночь.
Люська стояла и нервно притоптывала ножкой в кеде, когда вдруг она увидела её. Старуха шла одна, тихим шагом в ее сторону. Очень высокая, особо статная в тяжелой темной юбке в осмысленном жакете с продуманно уложенными седыми волосами.
Она приближалась к Люсе странным для старухи легким шагом. Бесшумным и величавым.
Люся видела каждую морщинку на ее лице, высохшего от времени, как листок гербария. То, что еще больше поразило Люсю, лицо это было густо припудрено.
И было понятно, что обладательница этого лица не забыла придать ему достойно-представительный вид. Пудра лежала местами чуть неровно, видно, что у хозяйки дрогнула рука или подвело зрение.
Но это, скорее, досужие додумки Люси. От зависти. Именно — зависти.
Люся стояла, открыв широко свои узкие глазки под душем горячей зависти, обрушившегося на нее при появлении этой старухи
Она молниеносно спрятала за спину тяжелую свою костюмную юбку, которую содрал с неё наглый щеголь, возмущенный какой-то пошлостью
«Дура пошлая».
Ну ладно — дура, согласилась бы она. Но почему — пошлая?
Старуха бесшумно прошла мимо Люси. Не посмотрев, не заметив. Прошелестела юбкой.
И будто своим неприступным видом и этим шелестом поставила свою величественную подлинную подпись под приговором-воплем щеголя- драчуна с мостика.
— Пиковая Дама какая-то, — обругала старуху вслед Люсенька.
Но вдруг с особой ясностью поняла, что больше никогда уже не сможет работать Екатериной.
Старуха эта своим видом запретила.
— Мистика, — Люська плюнула и пошла переодеваться.
— Подумаешь, старуху увидела, — орал на нее работодатель. — Много здесь старух шляется, всяких.
Но Люся уже его не слышала. Она сдала костюмеру костюм и вышла из душной гардеробной.
Она вышла на мостик, где топтались и фоткались с другой Екатериной туристы, и вдруг сама себе удивилась.
Как она могла, что она здесь делала.
А заметив, что почти бежит по набережной, вдруг вспомнила старуху. И пошла как можно медленней и величавей, в подражании ей.
А ей не стыдно было подражать. Почему-то почетно и трудно.
5 августа 2019, Чёрная тетрадь.
Садовники
Всё упиралось в её необычную реакцию на всякое значительное событие в жизни.
Ушел муж когда, она это заметила не сразу, чего потом стыдилась, и это же вина ее была поставлена заслугой самой. Все сама заслужила. Погоревала чуть, даже прослезилась чуть, но тут же успокоила себя мыслью «ну и пусть». Нашла в этом и хорошие стороны и почти сразу же забыла об этом незначительном «плешивом» казусе.
У нее было свойство забывать о значительном, она наблюдала жизнь и признавала силу её только в мелочах.
Вот и сегодня она хотела было потревожиться, что проснулась под слоем мелкой штукатурки, которой посыпал на нее потолок в спальне. Она стряхнула желтую известь с лица и пододеяльника и озадачилась вопросом. Почему штукатурка роняется сверху только по ночам. Как десант. Днем держится крепко крепко за потолок свой. А ночью — на тебе, обрушивается опасным врагом.
Надо бы конечно переставить диван, отодвинуть — поду-мала, но тут же забыла об этом. Потому что ночные сюрпризы, были перекрыты приятно утренними.
В окно кухни она увидела семью уток, которые бодро и целеустремленно летели по своим делам. Летели красиво, дружно. Со знанием дела.
И сразу взлетело у нее настроение, очень захотелось рвануть туда, к птицам, и робко и вежливо встроиться в их летящий клинышек.
Но утки исчезли с экрана ограниченного оконной рамою, она вздохнула, сожалея о краткости увиденного, и стала готовить завтрак.
Это был целый ритуал, фундаментом которого было желание её пожизненное — всех накормить.
И еще от этого была приятность — тратилось, убегало время длинного предстоящего к прожитию — дня.
Пока пеклась шарлотка и жарились сырники, она увидела новую картинку в окне.
Внизу на газоне выгружали какие-то ящики из фургончика рабочие. Коробок было много, потом появились пилы-болгарки. И фургончик уехал, а черноволосые таджики остались.
Она забыла о приготовлении завтрака и стала наблюдать за пришельцами.
Это была семья, скорее всего — отец, четыре сына и пр. родные. Они все были в форме дворников в ярких жилетах.
И они дружно занялись газоном. Кто-то ловко управлялся сикатором, зарычала болгарка, отпиливали сухие ветки с рябины. Потом взъярилась газонокосилка.
Они работали очень дружно и слаженно. Ими нельзя было не восхищаться.
Старший из них отдавал распоряжения скромными, едва заметными жестами. И сыновья, это несомненно была семья, тут же исполняли распоряжения его.
Потом они обедали здесь же, на газоне. Перед этим помолились тут же, на газонной траве.
Что-то в их слаженных действиях пугало её.
Глядя на них сверху из своего дома она чувствовала в них какую-то угрозу. От этих мирных людей, чужих здесь, в северном городе, исходила какая-то непонятная сила. В слаженности и взаимопонимании их была новая редакция отношений людей. И чужеземцы были в ней же никчемной частью.
Уже уверенно, дружно пообедав, аккуратно убрали за собой все пакеты в коробку и вдруг извлекли откуда-то и надели перчатки. Белые. И стали красить заборчик вокруг газона. У каждого было по стороне своей. Они уверенно держали кисточки. Профессионально, очень быстро покрасили низкий металлический каркасик оградки в черно-зеленый цвет. «Как на кладбище» подумалось ей.
Потом приехал фургончик. Туда загрузили и траву и срезанные ветки рябины полные спелых ягод. Сняли чуть испачканные перчатки.
Что-то проговорили на непонятном языке и уехали.
Всё это выглядело как побег. И почему-то, несмотря на наведенный ими порядок, что-то вселило в неё тревогу и беспокойство.
Надо-же они садовники здесь. И у них получается. Оградки красить в черный цвет. Да ещё в перчатках.
Непонятный протест в душе рос, и она понимала почему увиденное огорчило её. Это действительно смахивало на побег.
Утешало и слегка успокоило ее только одно. Чужеземцы оставили картонку, на которой той же рабочей кистью было выведено.
«Астарожно — Акрашено!»
И это вселило надежду.
Она сгребла с противня пирожки в пакет и понесла во двор. Поставила там на окно дворницкой. Кому-то пригодится.
Длинное утро заканчивалось. В нем оказалось много событий. Но прежде, чем продлить день, она распечатала на компьютере листы — «Осторожно, окрашено», и не поленилась прикрепить их к заборчику.
А те, с ошибкой сунула
