закрыл чудный Юркин вид из окна.
Впрочем, Юрий этого уже не мог видеть. Он сидел в угрюмом своем пенальчике и говорил в трубку смартфона.
— Понял, понял, не жди. Буду поздно. Работа.
Юрка закончил разговор с женой, откинулся в кресле, вытянул с трудом ноги под узким столом. И в блаженстве мечтал о том, что туман должен к вечеру рассеяться. И возможно ему покажут ночное небо.
Уж очень не хотелось идти домой.
А еще он подумал о себе, что он не планктон. И у него есть тайна. Вид из окна. Которое всегда закрыто шторой когда в нем босс.
А босс в это время уже беседовал с начальником охраны.
— Последи-ка за этим новеньким что-то я его уже не раз застаю в своем кабинете.
И офисный день начался обыкновенно.
1 ноября 2019, Рогожкина тетрадь.
Звездун
Город был маленький, туристы никогда сюда не добирались. Хотя здесь было на что посмотреть. Вернее на кого.
Молодежь впала в селфи, старики в маразм. Всё выглядело обыкновенно, глаз хоть и не радовало, но и не слезило. Все здесь давно знали друг друга, выручали друг друга и терпели друг друга, как в большой, не поддающейся расселению коммуналке.
Так о местной достопримечательности. Это был Юрка Скворцов «Скворец» или «Звездун» — вот липучие клички-прозвища Юры. Хотя никаким звездуном он не был. Просто поскольку он был огромного роста, крепкого телосложения и имел глаза цвета спелой вишни — здесь когда-то незванно снимали фильм. Его так и не узнали горожане, но сам факт запомнился, факт прибытия и убытия киносъемочной группы потом аукнулся многим барышням.
В их числе и Юрина мама. Отсюда и Звездун. То есть тот, кто имел отношение к приезжим кинозвездам.
И Юрка был и чувствовал себя достопримечательностью.
Он жил с матерью в небольшом кирпичном домике на втором этаже, куда вела громкая деревянная лестница. Она озвучивала приход и уход каждого человека по-разному.
И почти называла фамилию визитера.
— Юра это ты?
— Я. Я, мама.
Юрка одним махом победил лестницу, она и скрипнуть не успела, и оказался аккурат у холодильника.
Очень хотелось есть.
— Мама, — вскрикнул он. — Почему кактус в холодильнике?
— Он наказан.
Вопросов Юрка больше не задавал.
Мать сидела за широким столом в горнице и проверяла школьные тетради.
Юрка, чтобы не задеть иголки цветка, пролез за куском колбасы.
— Там суп, — голос матери направил Юрину руку в правильном направлении.
Он со вздохом взял кастрюльку и стал хлебать прямо из кастрюли.
Поморщился и вернулся к батону колбасы. Тихонько попросил прощения у кактуса, и поставил его на окошко, где теплился худой солнечный свет.
— Прости, старик, — сказал он цветку.
Он прошел к себе, на ходу прикоснувшись к сгорбленной спине матери. Нежно, как добрый, любящий сын.
— Поел?
— Да! Спасибо.
И он ушел к себе.
Впереди был свободный вечер, и предвкушалось в нем удовольствие.
Можно будет пойти к девчонкам на дискотеку. И сделать с ними селфи, много и разных.
Можно было пойти к о. Иоанну, местному батюшке, тихому и очень доброму человеку.
Юрке нравилось смущать его нелепыми пугающими вопросами.
Иногда Юрка и анекдотец мог рассказать скабрезный. Но отец Иоанн был терпелив и призывал Юрку к Любви к ближним.
А чего Юрку к этому призывать. Он и так был полон Любви, и к отцу Иоанну и к девчонкам из клуба.
Он любил их всех и рад был видеть, помочь, побеседовать.
И только они отталкивали его. Обходили, уходили и никак не хотели уделить ему внимания.
И даже селфи с ними он делал украдкой, а то ведь могли и больно толкнуть и обругать.
Юра никак не понимал такого плохого к себе отношения.
— Ты себя в зеркале видел, однажды грубо оттолкнул его от своей девчонки сосед. — Дурак, а туда же.
Юрка пришел домой и долго рассматривал себя в зеркале. И все ему там нравилось и лицо, и глаза цвета темной вишни. И зубы — все на месте.
— Мама а что такое дурак? — тогда спросил он.
И вдруг заметил как смутилась мать, как стала переставлять табуретки на кухне и зачем-то повязала на себя фартук.
— Сделаю-ка я пироги.
И на вопрос не ответила, стала уж как-то нарочито греметь посудой. Впрочем, Юрка уже забыл о своем вопросе и о зеркале. Он взял смартфон повесил его на шею, как в детстве ключи, и пошел к выходу.
— Я кактус освободил, — сказал он матери. — Он исправился и совсем не колется.
И Юра бережно погладил цвет прямо по иголкам.
И пошел Юра гулять по любимому своему городку, где он ничем не выделялся.
Шел, нес перед собой смартфон и вел свой репортажик своего вечера.
Он любил так ходить и никто не смел назвать его дурачком, идиотом, юродивым. Он был как все. Здесь.
Самое страшное что могли сказать глядя ему вслед. — Гляди ка-ты. И этот тудаж. Впал… в селфи. Правда, это звучало почти как ругательство.
Но Юра не обижался. Он не умел
3 декабря 2019, Рогожкина тетрадь.
Рюкзачки
Местные горожане разом вдруг куда-то исчезли. Знакомые, родные горожане — неспешные и величавые, исчезли. Она долго не могла понять, что не так с людьми на улице. Пока однажды, гуляя по парку, она увидела на рыже-песочной аллее тень двух горбунов. Она даже вздрогнула и быстро подняла глаза увидеть несчастных.
Но увидела она двух длинноногих веселых девиц, которые, прячась от яркого солнышка, встали к нему боком. И оно светлым своим ярким оком запечатлело тени их на газоне и аллее. И тени эти были с горбатыми спинами. Страшные горбуны.
И она даже не сразу поняла отчего такой эффект. У девиц за плечами — рюкзачки. Ничего такие, симпатичные. Один джинсовый, другой черный и с черепом из блестящего люрекса.
Череп скалился на солнце и сиял. А рюкзачок отбрасывал величественную тень, хоть сам был незначительный и сморщенный. Но солнце их возвеличивало, да и девиц тоже сильно одарило длиной ног в тени. В оригинале они были коротышки, скорее толстушки. И уж совсем не горбатые.
И тут Мария поняла, где-то, что не давалось никак в ее понимании. Это по поводу местных жителей.
Они все вдруг стали рюкзачниками. Горбатенькими такими, деловыми.
Рюкзак — это готовность старта. Пусть и внезапного отъезда. Рюкзак — это удобно. Руки свободны. Да руки не свободны, потому что они держатся за смартфон. И глаза отражают только синий мертвый
