— Из памяти, может быть. Но из сердца не получится. — Он поцеловал тонкую смуглую кисть. — Пока мое сердце бьется, я буду помнить тебя. Я буду помнить твои глаза и твои волосы, твои ресницы и губы. Я закрываю глаза и вижу только тебя. Я открываю глаза и вижу только тебя.
— Аркадий… — Чарующий голос задрожал. — Ты не должен… Мне больно.
— Я должен показать тебе кое-что. — Ивов покопался и вытащил из кучи бумаг набросок. Единственный рисунок, на котором была изображена не Анна. — Я написал его вчера. Заснул днем, но что-то разбудило меня. Я проснулся, и рука потянулась к карандашу.
Анна пристально посмотрела на набросок. Мягкие линии, точные тени, даже в этой, сделанной наспех работе Аркадий блестяще передал образы. Два лица. Ничем не выделяющийся молодой мужчина с короткой стрижкой и холодным взглядом и юная девушка с гладкими волосами до плеч, тонкими губами и нежной линией шеи.
— Кто они?
— Не знаю, — художник снова взял ее за руку, — не знаю. В последнее время я писал только тебя и вдруг — этот набросок. Я чувствую, это что-то очень важное. Что-то опасное и связанное с тобой. Поэтому я решил позвать тебя. — Аркадий помолчал, улыбнулся, поцеловал ей руку, счастье в его глазах жгло Анну каленым железом. — И ты меня услышала.
— Я услышала, — эхом повторила девушка.
Она медленно свернула рисунок, положила его в сумочку, подняла черные глаза на Аркадия.
Каленое железо счастья…
— Ты по-прежнему рисуешь только меня?
— Только тебя, — подтвердил художник. — Я больше ничего не вижу. После того как я познакомился с тобой, я больше не вижу образов, достойных моей кисти. Я не вижу звезд, горящих ярче твоих глаз. Я не знаю, что может быть прекраснее твоей улыбки. Ты мой свет и моя тьма. Ты вознесла меня на чарующие высоты, а потом безжалостно бросила вниз, во мрак. Я познал рай, а теперь ты убиваешь меня.
— Я не хотела, я… — Анна провела пальчиком по холсту на мольберте. — И снова я.
Она не видела, насколько похожи были все работы Ивова, не видела то, что видел он и видела Вера. Или не хотела видеть. Аркадий не просто передавал разные эмоции: грусть и веселье, тревогу и беззаботность, он сумел отразить тысячи оттенков ее улыбки, ее глаз. Запертый в четырех стенах клиники, он не находил другого способа увидеть свою любимую. Свою музу. Свою богиню. Свою убийцу.
— Я приказал, чтобы после моей смерти все эти работы доставили тебе, — тихо произнес Аркадий. — Если, конечно, они тебе нужны.
— Мне будет очень приятно… — глаза Анны удивленно расширились: — После твоей смерти?
— Это случится скоро, — просто сказал Аркадий. — Я чувствую.
— Ты болен?
— Я умираю.
— Но от чего?
— Ты действительно не понимаешь?
— Я? — Анна беспомощно смотрела на художника.
Аркадий нежно взял ее руки, поцеловал горячие ладони.
— Миллион лет назад ты сказала, что мы никогда не будем вместе. Разве это не причина для смерти?
— Аркадий, я…
— Жизнь кончилась. Все, что ты видишь сейчас, — это агония.
— Не говори так. — Ее полные губы дрогнули. — Скоро ты поймешь, что жизнь…
— Я уже все понял и все решил. — Художник отпустил руки черноволосой красавицы и повернулся к мольберту. — Уходи. Я хочу закончить эту работу.
Современный особняк клиники профессора Талдомского еле угадывался за плотным строем деревьев. Он был тих и умиротворен, как была тиха и умиротворенна вся эта сонная улочка, вырванная чьей-то неведомой волей из московской суеты.
Анна медленно пересекла пустынную мостовую, села за руль своего «Мустанга», привычно включила зажигание, сильно надавила на газ и резко вывела автомобиль на проезжую часть. Она любила так стартовать: быстро, стремительно, чтобы сразу почувствовать силу и напор мощного двигателя, поэтому все ее жесты и движения были бездумны, доведены до автоматизма. Руки знали, как вывернуть руль, ноги не путали педали, глаза машинально проверили зеркальце заднего вида. Анна была спокойна и холодна.
И только одна, совсем маленькая слезинка предательски блеснула на ее пышных ресницах и скатилась по щеке. Только одна слезинка.
* * *
Его нашли вечером.
Сестра, делавшая обход, обратила внимание на неподвижную фигуру у мольберта и вошла в палату. Аркадий, закутанный в халат, сидел в мягком кресле, глядя невидящими глазами на тонкий набросок красивой темноволосой девушки с необычайно длинными ресницами — свою последнюю работу.
Часть 2
ОБЛОМКИ ПРИЗРАЧНЫХ ЗАМКОВ
Артем
Спина продолжала болеть. Собственно, она и не переставала, но сейчас не это было главным. Главным было то, что он умирал от жажды.
Артем распахнул холодильник, жадно схватил вскрытый пакет апельсинового сока и поднес его ко рту. Холодный сок! Спасен!
Удовлетворивший первый приступ жажды, подобревший, Артем поставил пакет на стол, поймал свое отражение в полированном металле холодильника, повернулся к нему спиной. Цокнул языком. Красные линии глубоких царапин равномерно покрывали мышцы. Свежие, яркие, некоторые даже с капельками засохшей крови, переплетались со старыми, почти зажившими ранами, вызывая в памяти забавные абстрактные картины, которые они разглядывали вчера на вернисаже.
«Сколько раз просил не рвать меня на части? — подумал Артем, с грустью обозревая повреждения. — Может, надевать ей на руки варежки?»
Но спина была не единственной пострадавшей. Молодой человек оглядел кухню.
Так. Можно сказать, что ураган прошел стороной. Дверца шкафчика треснула, ну, это давно, чайник разбит — тоже старо. Он даже купил новый, но все время забывал вытащить его из багажника. А вот сломанный табурет — это что-то новенькое.
Артем попытался вспомнить, были ли они вчера на кухне.
«Кажется, были. Да, точно, были! А на табурете? Гм… я сидел на нем, или она упиралась? А мы падали? Вроде нет. Тогда почему он сломан?»
Впрочем, это была не самая большая потеря — в комнате, на полу валялся разбитый вдребезги монитор. Обычно Артем убирал компьютер, но вчера не успел, и она спихнула его со стола.
«Надо позвонить, чтобы привезли новый».
Да стоит ли забивать голову этой чепухой? Разбили и разбили, зато было здорово!
Артем сладко потянулся, снова взялся за пакет, сделал большой глоток ледяного сока.
— Тема, разве мы разбили все бокалы?
Он поставил пакет на стол, улыбнулся. Инга, его Инга, сонная, нежная, стояла в коридоре, соблазнительно закутанная в махровое полотенце. Маленькая, тоненькая, с гладкими рыжими волосами и темными глазами, она вошла в жизнь Артема с элегантностью бульдозера. Не спеша, но уверенно. Отчетливо дав понять, что сделала свой выбор, и предоставив ему возможность сделать свой. И Артем сделал.
— Я думал, ты спишь.
— Какой там «спишь», — фыркнула девушка. — У меня экзамен через два часа.
В этом вся Инга: весь день шататься по вернисажу, затем колобродить до четырех утра, а проснувшись — торопиться на очередную сдачу.
«Хотя нет, — вспомнил Артем, — днем она вроде бы листала какие-то книжки».
Из-за ее сессии он и остался в душной, растаявшей под жарким солнцем Москве. Делать было особо нечего: в это время почти никто не думал о бизнесе. Кортес и Яна, компаньоны Артема, отправились на далекие песчаные пляжи, а он ждет, когда его студентка перейдет на следующий курс.
— Я иду в ванную, — сообщила Инга. Игриво склонила голову: — А ты?
Будем громить ванную.
Артем подошел к девушке, обнял, притянул к себе, нашел теплые тонкие губы.
— Ты приглашаешь?
Чуть позже, когда они, напившись кофе, летели на «Круизере» в институт — Артем маневрировал в плотном потоке, а Инга торопливо накладывала макияж, — девушка вспомнила еще одну маленькую деталь:
— Тема, совсем забыла тебя предупредить!
Начало не предвещало ничего хорошего. Артем по опыту знал, что Инга могла запамятовать о чем угодно: начиная с того, что она забыла дома зачетку, и заканчивая срочным сообщением от Сантьяги. Впрочем, в этой непредсказуемости была определенная прелесть. «Круизер» остановился на очередном светофоре.
— Что случилось?
— Да ничего особенного. Звонила мама, завтра мы приглашены на годовщину свадьбы.
Ничего особенного! Артем еще не имел удовольствия познакомиться с родителями своей подруги.
— Парадный обед?
— Да нет, пикник у бассейна. Будут только самые близкие друзья.
— Ок. Съездим. Родители, святое дело.
— Вот и чудненько, — Инга снова взялась за помаду. — Пока я буду в институте, придумай что-нибудь насчет подарка. Ты должен произвести хорошее впечатление.
Артем покорно кивнул.
Придумать подарок для людей, о которых ты слышал лишь краем уха. Хотя чего еще ожидать от ведьмы? А Инга была ведьмой. Самой настоящей.
Вера
Огромная четырехкомнатная квартира Томилиных на Тверской была пуста, как брошенный авианосец. Несмотря на то что ни Вера, ни Костя не собирались жить на этой суетливой улице, Куприяновы, после смерти родителей Веры, не стали продавать квартиру, рассудив, что недвижимость в центре может иногда и пригодиться. Они отремонтировали ее, сменили обстановку, поддерживали в жилом состоянии и даже пару раз оставались в ней ночевать. Но не более. Другого жилья у Веры не было.
