- А зачем ты, Виктор, написал за нее несколько работ, с которыми она вступила в Союз художников? И даже не содрогнулся? Слишком привык? - холодно спросила Таня.
Крашенинников покраснел и опустил голову, побалтывая в стакане водку.
- Убудет меня, что ли? - пробормотал он. - А ты тоже, оказывается, умеешь быть жестокой, Танечка! Ну, все правильно! Все та же страшная сила инерции, как тогда с Оксаной... Она затягивает меня, Таня, тащит за собой, волочит, словно щепку в водовороте... И я давно не сопротивляюсь. Не все ли равно? Пусть останется Анна на шее. Знаешь, - он оживился, - я расскажу тебе кое-что очень интересное, о чем мало кому известно! Но это святая правда, поверь! Один художник, так, не больно даровитый, но весьма шаловливый - он давно уже в Штатах, о нем Довлатов в книге упоминал - вступил в Союз художников с рисунками Гитлера!
- Как это? - растерялась Таня.
- А очень просто! Где-то нашел копии - он пронырлив, как ящерица! - и представил, переписав, как свои работы. Самое оно! Прошел на ура! Я видел: очень неплохие пейзажи. Гитлер все больше природу изображал. Вообще, видать, способный и образованный был юноша: рисовал, на скрипке играл... Тоже, я слышал, талантливо. Родители прочили ему карьеру музыканта. Так что талант ничего еще не оправдывает, Танюша, заметь...
- Писал, философ, а не рисовал, - лукаво поправила Таня. - Кто меня обучал тонкостям русского языка?
Виктор ухмыльнулся.
- Теперь нам, Танюша, не до тонкостей. А живопись давно уже пустое дело. Гибельное. И скульптура заодно. Потому что мы когда-то напрочь похерили религию. Но без Бога плоть греховна - и атас! Только кисть верующего человека может сотворить нравственное полотно, только духовность создаст прекрасную, а не сексуальную наготу. Чтобы любоваться и восхищаться, но не желать. У Иванова обнаженные лишены всякой заманчивости, эротики и похоти. Кощунственно даже представить такое - секс у Иванова... Люди крестились в реке, увидели Христа... Все очень просто! Блаженная чистота... Тела и души. И дело вовсе не в сюжете картины! Заявив, что Бога нет и на долгое время с ним распрощавшись, мы начали бессознательно малевать грешное тело, всячески подчеркивать его формы и выпячивать его обольстительность... Реалисты... Навострились изображать соблазнительную плоть - и ничего больше!.. А она шибко привлекательна!.. Сплошная плоть в одежде и без оной. Улет! Ты вспомни и сравни работы разных мастеров! Мы безбожники, Танюша, это страшно... Любой из нас... Значит, я занимаюсь уничтожением своей души... Ежедневно. Такой вот замечательный вывод... Актеры, правда, по слухам, живут и вовсе без нее...
- Но ты любишь живопись, Витя, - неуверенно сказала Таня.
- Любишь... - пробурчал Крашенинников. - Заладила... Не будем говорить с тобой о любви... Потому что я любил только тебя...И когда я... - он запнулся. - Когда ты... Когда ты ушла, Танюша, я остался совершенно пустой. Кисть в руках - это не шибко много... Мне не с чем было жить, понимаешь? Я и так не больно глубокий... Пустышка... Погремушка детская... Вечный мальчик, как называла меня Оксана. "А был ли мальчик-то? Может, его и не было?" Почему-то мысль о самоубийстве меня ни разу не посетила. А явись она хоть на минуту, я думаю, мы не расстались бы с ней ни за что. Явилась Оксана... Девушка с сиреневыми глазами. А потом дочка...
- Зачем ты назвал ее Таней? - спросила Таня, отодвигаясь в сторону.
- Видимо, я просто не знаю на Земле никакого другого женского имени - только одно твое, - пробормотал Виктор. - Хочешь, я вас познакомлю?
- Не надо, - сказала Таня и отодвинулась еще дальше. - Она испугается.
- Чего тут пугаться? - удивился Крашенинников. - А впрочем, ты, наверное, права. Ты приходишь ко мне, как приходит дождь, и деваться некуда. И это называется счастьем... Я не успел спросить тебя: ты любишь дождь? А какое время года больше всего? Я с тех пор люблю одну дождливую мокрую желтую осень - смутное время, когда все хочется бросить и уехать... Люблю и ненавижу... - Он осекся и замолчал. - У тебя был такой застывший, страшный профиль, словно из слоновой кости, а глаза смотрели в небо, которое непрерывно сыпало и сыпало холодным дождем... И я лежал возле тебя, уткнувшись в твое плечо, и все ждал, все надеялся, как безумный, что ты вот-вот встанешь и засмеешься... А рыжие точки превратятся в тире...
Таня не ответила. Облачко неподвижно стояло в воздухе у стены.
- Бедный мальчик! - наконец прошептала она. - Почему ты прячешь мой портрет?
Виктор вздрогнул.
- Откуда ты знаешь? О твоем портрете не знает ни одна живая душа! Я не показывал его даже Алексею!
- Ты забыл, как сам утверждал, что "мне сверху видно все"? - усмехнулась Таня. - Ты мог бы получить за мой портрет огромные деньги. Он великолепен!
- Нет! - в ужасе закричал Виктор, вскакивая на ноги. - Ты кощунствуешь, Таня! Я никогда бы не смог его продать, даже если бы мои дети умирали с голоду!
- И даже Танюшка? - спросила Таня.
Крашенинников помрачнел.
- Это вопрос на засыпку, - пробормотал он. - Нельзя ставить меня в такие тяжелые условия! Танюшка... Это какое-то неземное существо, знаешь, вроде дюймовочки! Иногда мне самому кажется удивительным и противоестественным, что у меня родилась такая вот малышка... Росинка на лепестке утреннего цветка... Что с ней будет в этой проклятой житухе? Я так боюсь за нее!
- Обалдуй! - ласково сказала Таня. - С ней будет все хорошо! А у Геры, кажется, один сын?
- Да, - оживился Виктор. - Знаешь, Танюша, из Сумнительного Георгия получился не сомнительный муж и отец! Впрочем, этого следовало ожидать. Он все всегда делал изумительно! "Сероглазый король"... У пацана была страшная аллергия, и Гера таскал его по врачам почти по всей стране, списывался с травниками, по-моему, даже из Тибета, кормил по строжайшей диете и вытащил, в конце концов! Сейчас все нормально. И с Нинкой он живет душа в душу... - Виктор снова заугрюмел. - Не то что некоторые... Не будем пальцами показывать! Останься со мной, Танечка!
Взгляд его стал умоляющим и жалким.
- Как это, Витя? - не поняла Таня. - Каким образом?
- Да очень просто... Ты останешься здесь навсегда! Все путем! Не будешь уходить и возвращаться, а поселишься в мастерской, потому что, когда ты уплываешь, я занимаюсь лишь одним: жду тебя... И очень боюсь, что ты вдруг не придешь...
- Нет, Витя, к сожалению, это невозможно, - грустно сказала Таня. - Только не вопи, что "в любви ничего невозможного нет!" Видишь, как здорово я натренировалась рядом с тобой!
Крашенинников мрачно хмыкнул.
- Невозможно... - повторил он. - Что ты как неродная? Я недавно узнал, что на всех наших ракетах, отправляющихся в космос из Плесецка, пишут на счастье одно слово: "Таня". У кого-то из конструкторов или механиков так звали любимую девушку... А если я тебя не отпущу? - он встал и решительно приблизился к облачку. - Никуда не отпущу - и дело с концом! Об этом ведь тоже по радио без конца поют!
- Не дури, Витя! - попросила Таня. - И не пробуй меня задержать - у тебя ничего не получится. А если вдруг задержусь, как ты объяснишь все друзьям и Танюше?
- Плевал я на друзей! - гавкнул Виктор. - Мне нужна только ты! - и он, потянувшись вверх, с силой стиснул облачко обеими руками. - Теперь тебе не уйти от меня!
Но это была действительно бесполезная и смешная затея. Облачко легко проскользнуло у художника между пальцев, ежесекундно меняя свои очертания и форму, то вытягиваясь, то сжимаясь, и поплыло к двери. Крашенинников стоял, опустив голову, несчастный, растерянный, красный... И Таня остановилась.
- Витя, я обещаю тебе придти завтра в это же время, - сказала она. - Мне совсем не хочется тебя огорчать, но иного варианта не существует. Прости...
Облачко растаяло.
Назавтра он впервые заметил того мужичка, встречи с которым стали повторяться со зловещей регулярностью. Наконец он рассказал о нем Тане.
15
- Что ему от тебя надо? - повторила вслед за Виктором Таня, грациозно покачиваясь рядом. - Трудно сказать. Этого не знаю даже я. Но я думаю, тебе лучше не задаваться подобным вопросом. Не бери в голову. Лучше расскажи, как продвигаются дела с исследованием поэтического песенного творчества.
- А оно уже давно закончено, - оживился Крашенинников. - Правда, обрастает с каждым днем новыми детальками и подробностями, но это мелочи. Песни, Танюша, делятся только на несколько категорий: во-первых, временны"е.
- Вре"менные? - не поняв, переспросила Таня.
- Нет, не поняла, - терпеливо пояснил Виктор, - именно временны"е. О быстротечности времени. Ну, например, "дни летят, не вернуть их назад" и "годы летят, наши годы, как птицы, летят". Всегда в полете! Но, с другой стороны, "мои года - мое богатство". Некоторое расхождение во мнениях. Ну, это пустяки. Слишком много внимания к седине, вот где беда: "Мои виски уже в снегу, а сердце снег еще не тронул...", "Поседею, побелею, как земля зимой", "Снегопад, снегопад, не мети мне на косы", "У тебя на висках седина, и моя голова стала белой", "Голова стала белою, что я с ней поделаю", "Пусть у меня на волосах лежит, не тает снег..." Кому что нравится, и каждому свое! И, безусловно, хрестоматийное "а за окном то дождь, то снег!"
