рамке. В уголке ютилась единственная пара обуви — остроносые мужские ботинки.
Судя по всему, господин Ломпасов свято верил в пословицу, что встречают по одежке. А потому, если и разживался рублями, то тратился в основном на одежду, ну и мелочи, помогающие ему не отставать от своих более обеспеченных сверстников.
— Могу я наконец узнать, чем обязан визиту?
— А разве я не сказал? Вот голова дырявая, — с наигранным притворством покачал этой самой головой Гордей. — У полиции, Авдей Тихомирович, имеются все основания полагать, что вы причастны к смерти госпожи Немировской Алевтины Максимовны. За сим прошу дурака не валять, признаться и тем самым облегчить свою вину.
Парень резко побледнел. Покраснел. Схватился за сердце и, выпучив глаза, скатился по стеночке на пол.
— Какая нелепица, — часто дыша, простонал Авдей. — Какой бессмысленный абсурд, обвинять меня в чьей-то смерти. Я и не знал этой особы…
— А вот она вас, господин Ломпасов, знала, — подойдя ближе, пристав сел перед парнем на корточки и понизил голос. — И в записной книжке отметила. Иначе, как думаете мы б вас нашли? Но это я могу понять. Мужчина вы молодой, женой необремененный.
Авдей резко дернулся. Губы поджал. Возмущенно фыркнул.
— Это-то тут при чем?
— Ну а как же? — пожал плечами Ермаков. — Где, как не в доме терпимости, молодым людям спускать застоявшийся пар? Зашли к мадам Жужу. Отдали последнее одной из девиц. Вспомнили, что изрядно поиздержались. Ну и решили ее с ножичком до парка проводить. Или, может, отказала вам? Признайтесь, Авдей Тихомирович. Как на духу.
Ломпасов так покраснел от напряжения, что на лбу вздулась большая, синяя вена.
— Не знаю я ее! Какие еще девицы? Какая мадам Жужу? Как вы только могли подумать, что я… Да у меня… да у меня есть…
— Кто? — не вытерпев, вмешалась я.
— Никто, — после небольшой паузы, выплюнул он и молча отвернулся.
— Вот и дивненько, — кивнул Гордей, поднимаясь на ноги. — Отпираться думаете? Тогда извольте рассказать, чем занимались весь вечер и ночь третьего дня.
— Третьего? — задумчиво переспросил Авдей. В его глазах на миг зажегся яркий огонек, но быстро погас. Оставив после себя пустоту и равнодушие. — День рождения мой был. Приятели из карточного клуба сюрприз обещались устроить, да я всех подвел. Приболел сильно. Уснул рано.
— Свидетели имеются? — снова влезла я, заработав от Гордея хмурый взгляд.
Парень угрюмо опустил голову.
— Выходит, доказать правдивость своих слов вы не можете, — не вопросительно, а утвердительно, как приговор, произнес Ермаков.
Услышав его, Ломпасов снова взвился.
— С какой стати я обязан подтверждать каждый свой шаг? Я живу один, никого не трогаю. Это вы вломились ко мне и обвиняете во всех смертных грехах. А я ничего не делал и был целый день здесь, у себя дома.
Он так сильно дернул головой, что халат едва не сполз с плеча, явив воспаленный порез у основания шеи, напоминавший след от длинных ногтей.
— Простите, а откуда у вас эта рана? — я ткнула в него пальцем.
Парень покраснел и резко одернул ворот.
— Не ваше дело!
— Полюбезнее с барышней, голубчик. Иначе я разбираться не стану… — Гордей внимательно уставился на выглянувшие из рукава запястья. — Больно интересно, кто ж вас так разукрасил?
Ломпасов спрятал под мышки обе ладони, испещренные с тыльной стороны красными царапинами, и упрямо надул губы. Вихрастый чуб, однако, задрожал.
— Не помню.
— Досадно… — выдохнул Ермаков и, подойдя к перевернутой табуретке, приподнял ее, явив нашим глазам лежащий под деревянным сиденьем нож. — Ваш?
— Мой, — не спуская с пристава подозрительного взгляда, осторожно кивнул Авдей. — На кухне был, консерву с гороховой похлебкой вскрыть пытался. А тут вы. Прихватил с собой… мало ли? Споткнулся о табурет. Нож выпал из рук.
— Складная история, — закивал пристав и повернулся ко мне. — Ну что, Софья Алексеевна, подведем итоги? Свидетелей нет. Рост подходящий. Царапины неизвестного происхождения. Клинок у ножа недлинный, пяти… — он поднял орудие и подбросил его в руке. — Нет, шести сантиметров. Согласно экспертизе Поля Моратовича. Полагаю, все сходится.
— Что это значит? — нахмурился все еще сидящий на полу парень.
— А это значит — собирайтесь, Авдей Тихомирович, проедем в участок. Там у вашего брата память, имеет свойство быстро восстанавливаться.
— Никуда я не поеду! — закричал парень, вцепившись в ручку ближайшей двери. — Что вы себе позволяете? Я буду жаловаться на произвол вашему начальству!
— Да хоть самому государю императору, — ответил Гордей, засовывая нож за пазуху. — Только пошевеливайтесь, прошу.
Естественно, никто даже с места не сдвинулся. А зря. Пристав слов на ветер не бросал.
Схватив парня за шкирку халата, он, едва не пинками, погнал его к выходу. Спустил упирающегося подозреваемого с лестницы. Затем по холодному снегу, дотащил до полицейского экипажа. И, впихнув, уже изрядно уставшего Авдея в салон, с грохотом закрыл за ним дверцу.
Привалившись к ней спиной, Гордей медленно перевел дыхание. Хмыкнул. И поднял на меня лукавый взгляд.
— Говорите, Софья Алексеевна. По лицу вижу, мучает вас что-то…
— Гордей Назарович, — кутаясь в полушубок, я подошла ближе и понизила голос. — Я к вашей наблюдательности со всем почтением, но все же сомневаюсь, что он именно тот, кто нам нужен.
— Пожалели? На щуплую фактурку повелись? Это вы зря. Любят они несчастными прикидываться. На жалость давить. Но не приведи господь спиной повернуться. Не задумываясь всадят в нее нож.
Его горячность меня не убедила, а даже наоборот. Заставила позабыться и ляпнуть:
— Да что я, душегубов ни разу не видела? Кишка у этого Ломпасова для предумышленного убийства тонка.
— Где ж вы их видели? — удивленно приподнял обе брови Ермаков. — В институте Благородных девиц?
В его вопросе сквозил сарказм. А еще некая подозрительность, уловив которую, я судорожно сглотнула.
— Можно и так сказать… В тюрьму на экскурсию водили. Знакомиться с деструктивными элементами. В воспитательных целях, само собой, — требовалось срочно сменить тему, а то уже начинала мямлить. — Вы повезете его на допрос?
— Не без этого, — кивнул Гордей, все еще изучая меня прищуренным взглядом. — Но не с ходу. По-первой в сибирке помариную. К утру живо у меня заговорит. А сюда Яшку пришлю. Пущай хозяйничает. На посту постоит. Чай кто интересный в гости явится.
— А как же купец? — уточнила я. — Этот… Тичиков? Он тоже был в списке Алевтины. Надо бы к нему в гости…
— Надо-то, надо. Да кто ж нас на порог пустит? — хохотнул Гордей, млея от моей наивности. — Вы не расстраивайтесь, Софья Алексеевна, есть у меня кое-какие мыслишки. Я из участка на Бахилевскую поеду, в один приличный трактир. Супец подают, трескаешь — не насытишься. Не желаете
