Азалия Семеновна, копаясь в сумке, не обратила внимания на то, что Грек встал и обошел стол. Он перестал существовать, не было его удара, была только кровь, текущая на блузку, и нужен был платок, чтобы эту кровь остановить, и нужно было подумать, как же они пойдут на набережную, и…
Прическа. Когда рука Грека коснулась ее волос, Азалия Семеновна подумала только о прическе. Он испортит ей прическу. Азалия Семеновна даже начала что-то говорить, но поверхность стола стремительно приблизилась к ее лицу. Удар.
Азалия Семеновна снова не поняла, что же произошло. Она все еще думала о внешности, и никакие другие мысли не могли пробиться в ее мозг. Азалия Семеновна только поняла, что крови стало больше, теперь она текла еще из носа, на полировке стола появились кровавые полосы – это Грек с силой провел ее лицом по столу. Прическа испорчена. И еще эта кровь. И еще крик. Только после того, как Азалия Семеновна поняла, что кричит ее дочь, мысли о необходимости защиты одежды от крови стали отступать.
Маргарита кричит. У нее что-то произошло. Азалия Семеновна подняла голову от стола и увидела ужас в глазах дочери. Азалия Семеновна попыталась что-то сказать. Может быть, о том, что нельзя так кричать в обществе чужих людей, но что-то сверкнуло у нее перед глазами, стул качнулся, и Азалия Семеновна упала.
Это происходит с ней. Не с кем-то, а именно с ней и с ее дочкой. С ними никогда ничего не происходило такого. Это невозможно, но это было именно так. Азалия Семеновна шарила вокруг себя по полу руками. Нужно встать, пол грязный, одежда будет испорчена окончательно, нужно встать и успокоить дочь. Ей должны помочь встать. Ей должны…
Это происходит с ней. С ней. С ней. С ней.
Азалия Семеновна закричала. Страх и обида заполнили ее мозг, вытеснив все остальные чувства. Она перестала видеть и слышать. Ей уже не могло быть хуже. Просто не могло. Чтобы не происходило дальше – это уже не могло пробиться сквозь темную завесу ужаса в сознании Азалии Семеновны.
И Грек это понял. Он еще раз ударил ее по лицу, залитому кровью, брезгливо отряхнул с руки капли крови. Поморщился. Услышать этот крик никто не мог, но он неприятно резал уши и не давал вставить хоть одно слово. И было понятно, что замолчит она только вместе со смертью.
– Не повезло тебе с мамой, – сказал Грек Маргарите, – если бы она была чуть-чуть умнее – вы бы выбрались из этой передряги. Если бы она вспомнила, что именно этот парень был в кафе…
– Не этот был, – неожиданно сказала Маргарита, – не тот, что на фотографии. Тому было около тридцати лет, он был в белой рубашке, черных брюках. Чуть-чуть выше вас, такой… сильный. Волосы русые. У него еще шрам на лице был, возле левого глаза.
– Что?
– Вы маму не бейте, пожалуйста, я вам сама все расскажу, я запомнила. Пожалуйста. С ним девушка была еще, я и ее запомнила, я расскажу, честно, только не бейте больше маму.
Азалия Семеновна продолжала кричать. Грек нагнулся к девочке:
– Рассказывай, маленькая, рассказывай.
– Я… хорошо, только мама…
– Мама сейчас перестанет плакать, сейчас, ты выйди на минуту из комнаты, сейчас, – Грек подтолкнул Маргариту к двери. Не вовремя. Если бы ты все это в милиции рассказала. А теперь – все! Теперь настоящий убийца нас уже почти не интересует. Теперь нам нужно только одно – чтобы все можно было свалить на другого. Теперь у нас как бы и выхода нет. Теперь вы нам только мешать будете. Если бы ты, дура, смогла понять. Просто понять, что нужно ткнуть пальцем в Карася и подтвердить, что это именно он был в кафе. А теперь…
Грек наклонился над Азалией Семеновной и ударил. Крик стих, и тело обмякло. Стало слышно, как за дверью кто-то разговаривает с Маргаритой.
Грек сел на стул и вынул из кармана сотовый телефон. Тут все понятно, но решение придется принимать Королю. И он его примет. Такое как нужно.
Суета
Темнело. Подполковник Симоненко не стал включать в кабинете свет, а сидел в полумраке, откинувшись на спинку кресла и заложив руки за голову.
Все вокруг воняло. Король, Мастер, Лазарь и им подобные всегда распространяют вокруг себя вонь. Вышестоящее начальство и политики могут сколько угодно прикидываться, что носы у них заложены, и они не ощущают этого смрада. Пусть прикидываются.
Он, подполковник милиции Симоненко, всегда ощущал этот запах. Как бы не старались они отмыть руки – ничего у них не выходило. Стоило только раз принять что-нибудь из их рук – и твои руки тоже начинали источать смрад крови и грязи. Симоненко всегда гордился тем, что его руки чисты. Насколько это, естественно, возможно при его работе.
Насколько возможно. Потом он стал ощущать и от своих рук этот запах. И терпел. Насколько было возможно. Он вообще оказался слишком терпеливым, подполковник милиции Симоненко.
Он даже смог терпеть себя нынешнего. Долго, очень долго. Слишком долго, для того, чтобы сохранить к себе уважение.
Как он хотел не видеть себя, не ощущать себя деталькой механизма, управляемого Королем. Самое паскудное в том, что никто и не ждет от него ничего другого. Ни его руководство, ни его подчиненные – никто не хотел бы нарушения сложившегося равновесия.
Даже он сам не хотел бы этого. Король решает свои вопросы сам. Те, кто в его делах не участвует – решают свои проблемы при помощи милиции и закона. И все это оказалось слишком тонким и непрочным. Стоило кому-то решить внести в ситуацию изменения, и равновесие стало захлебываться кровью.
Девять человек убитых в кафе, несколько искалеченных парней из бригады Мастера, минимум один из них уже умер. Что дальше? Симоненко знал, что напряжение еще не достигло своего пика. Это пока завязка. Плюс внутренние разборки, чистка.
Симоненко по своим каналам попытался выяснить, что будут предпринимать друзья Лазаря и ему сообщили, что там идет обсуждение. Уже несколько часов авторитеты решают, как поступить. Несколько часов решается судьба Короля и, по большому счету, судьба города.
Симоненко пообещали сообщить сразу же, как только что-то прояснится. И у Симоненко появится возможность подготовиться. Принять меры. Например, бросить все и помчаться к Королю с сообщением.
Симоненко встал и прошелся по темному кабинету. Ему предложили расхлебывать кашу самостоятельно. Король очень хочет, чтобы Симоненко занимался поиском убийц и не лез в дела Короля. Этого же хотят наверху. Все понятно, все видно как на ладони. Только существуют махонькие такие неувязочки, совсем крохотные. Кто-то нашел в горах парня и вызвал «скорую». Симоненко об этом сообщили сразу же, потому что у парня обнаружили деньги и ствол. Парень очень сильно побился, видно упал со скалы, а потом его волокло по осыпи.
К чьим делам относится он? К делам Симоненко или к делам Короля? Это выяснится, когда парень придет в себя.
Ствол у него чистый, это уже выяснить успели, в кафе стреляли из другого. Из другого. И слишком все это маловероятно – найти разыскиваемого убийцу прямо возле дороги. Слишком. С другой стороны – чего только не бывает на свете. Вот, например, сейчас начальник городской милиции поедет на доклад к человеку, которого следует именовать главарем преступной группы, а именуют мэром города.
Симоненко включил свет, собрал со стола в портфель бумаги. Постоял минуту посреди кабинета, словно вспоминая что-то, затем выключил свет и вышел. Он чувствовал, что теперь воняет и от его рук. И это ему очень не нравилось.
Палач
Этого не может быть. Вернее, этого не должно быть. Не могут они совершить две такие ошибки подряд. Палач отбросил бумаги с заданием на край стола и поймал на себе удивленный взгляд Володи. Нельзя так демонстрировать свои чувства и эмоции. Нельзя.
А разве можно так поступать с ним и его группой? Палач снова потянулся за бумагами левой рукой и поморщился от тянущей боли. Он забыл о разбитых костяшках пальцев. Да что же с ним такое? Что же такое с ними всеми?
В самом задании ничего особенного нет – обычная операция устрашения. Как ничего особенного не было в операции по устранению в кафе. Все элементарно просто, почти как в учебнике. Все дело только в том, что сценарий расписан очень подробно и роли распределены неправильно.
Еще в гостинице, возле Даши, в голову Палача впервые пришла эта мысль, о неправильном, ошибочном распределении ролей. Мелькнула даже мысль о том, что их подставили. И там же, в гостинице он попытался убедить себя в обратном. Вышла ошибка.
Ошибки бывают даже в их деле. Но не две же ошибки подряд! Теперь Володя должен совершить то, чего он не сможет сделать.
Палач взглянул на Володю поверх листа бумаги. Дремлет. Или делает вид, что дремлет. Он вообще производит впечатление очень спокойного человека. И обладает способностью мгновенно переходить из состояния обманчивого спокойствия к мгновенным и решительным действиям. В нем скрыта пружина, умеющая мгновенно распрямляться от малейшего прикосновения. Как ударник в гранате. Кольцо сорвано и… взрыв.
