— Развѣ я объ этомъ старался?
— Я думаю! — нетерпѣливо воскликнула Белла. — Во всякомъ случаѣ не ваша была заслуга тогда, когда это проходило незамѣченнымъ.
— Мнѣ кажется, вы ошибаетесь, миссъ Вильферъ. Мнѣ было бы очень прискорбно, если бы ваше обвиненіе было справедливо. Но я полагаю, что это не такъ. За будущее не опасайтесь: все кончено.
— Я очень рада это слышать, — сказала Белла. — У меня совершенно другіе планы на будущее. Да и вы… зачѣмъ вамъ портить свою жизнь?
— Мою? — повторилъ секретарь. — Мою жизнь?!
Его странный тонъ заставилъ Беллу взглянуть на странную улыбку, съ которой онъ это сказалъ.
— Простите меня, миссъ Вильферъ, — продолжалъ онъ, когда глаза ихъ встрѣтились. — Вы употребили нѣсколько жесткихъ словъ, для которыхъ имѣете — я въ томъ не сомнѣваюсь — какое-нибудь непонятное для меня оправданіе. „Невеликодушно“, „неблагородно“. Въ чемъ?
— Я не желаю, чтобы меня допрашивали, — сказала Белла надменно, глядя въ полъ.
— Я бы и не спрашивалъ, но вы сами сдѣлали необходимымъ этотъ вопросъ. Объяснитесь же благосклонно, или, если и не благосклонно, то хоть во имя справедливости.
— Ахъ, сэръ, — заговорила Белла, поднимая на него глаза послѣ тщетныхъ усилій воздержаться отъ этого, — скажите сами, великодушно ли, благородно ли съ вашей стороны употреблять противъ меня вашу силу, которую даютъ вамъ привязанность къ вамъ мистера и мистрисъ Боффинъ и ваше умѣнье быть полезнымъ имъ?
— Противъ васъ?!
— Великодушно ли, благородно ли пользоваться ихъ вліяніемъ для осуществленія вашихъ замысловъ, которые, какъ я вамъ ясно показала, вовсе не нравятся мнѣ и которые, говорю вамъ опять, я рѣшительно отвергаю?
Покойный Джонъ Гармонъ могъ вынести очень многое, но и онъ былъ бы задѣтъ за живое такимъ подозрѣніемъ.
— Великодушно ли, благородно ли было съ вашей стороны — если вы дѣйствительно это сдѣлали, хотя я и не увѣрена въ этомъ и даже надѣюсь, что это не такъ, — благородно ли было занять мѣсто у Боффиновъ въ предположеніи, вѣрнѣе даже, въ увѣренности, что я переѣду сюда и что такимъ образомъ мною будетъ легко овладѣть благодаря этой невыгодѣ моего положенія?
— Ужасной невыгодѣ,- вставилъ секретарь.
— Да, — подтвердила Белла.
Онъ помолчалъ немного, потомъ сказалъ просто:
— Вы ошибаетесь, миссъ Вильферъ, жестоко ошибаетесь. Я не могу однако сказать, чтобъ это была ваша вина. Я заслуживаю отъ васъ лучшаго, но вы этого не знаете.
— Во всякомъ случаѣ вы знаете, сэръ, почему я очутилась здѣсь, — возразила Белла, чувствуя, какъ прежнее негодованіе подступаетъ ей къ груди. — Мистеръ Боффинъ мнѣ говорилъ, что вамъ извѣстна каждая строка, каждое слово духовнаго завѣщанія, какъ извѣстны и всѣ его дѣла. Неужели же недостаточно, что въ этомъ завѣщаніи мною распоряжаются, какъ какою-нибудь лошадью или собакой? И неужели вы тоже считаете позволительнымъ распоряжаться мною въ вашихъ планахъ и спекулировать мною тотчасъ послѣ того, какъ я перестала быть предметомъ общихъ насмѣшекъ и пересудъ? Неужели я весь свой вѣкъ обречена быть чьей-нибудь собственностью?
— Повѣрьте мнѣ, вы жестоко ошибаетесь, — повторилъ секретарь.
— Я была бы рада въ этомъ убѣдиться, — отвѣчала Бэлла.
— Сомнѣваюсь, чтобы вы могли когда-нибудь убѣдиться… Доброй ночи. Само собою разумѣется, что я приложу всѣ старанія, чтобы скрыть это наше свиданіе отъ мистера и мистрисъ Боффинъ, пока я работаю здѣсь. Даю вамъ слово, что то, на что вы жаловались, кончилось навсегда.
— Тогда я рада, что высказалась, мистеръ Роксмитъ. Это было для меня мучительнымъ и труднымъ дѣломъ, но оно сдѣлано. Если я васъ оскорбила, — простите меня. Я вспыльчива, пожалуй, даже взбалмошна и немного избалована, но, право, я не такъ дурна, какъ кажусь и какъ вы меня считаете.
Онъ выходилъ уже изъ комнаты, когда она, неожиданно смягчившись по свойственной ей своенравности, прибавила эти слова.
Оставшись одна, она откинулась на спинку отоманки и пробормотала: „Я и не знала, что прелестнѣйшая женщина можетъ быть такимъ дракономъ!“; потомъ встала, подошла къ зеркалу, посмотрѣлась въ него и сказала своему отраженію: „Ты положительно хорохорилась, дурочка“. Потомъ нетерпѣливо прошлась по комнатѣ въ самый дальній конецъ и прибавила про себя: „Жаль, что со мной сейчасъ нѣтъ папа: я бы поговорила съ нимъ о бракахъ по разсчету. Впрочемъ, оно, пожалуй, лучше, что его нѣтъ: бѣдняжка! я непремѣнно взъерошила бы ему волосы, будь онъ тутъ“. Потомъ она сѣла, отбросила свою работу, отбросила книгу, и запѣла вполголоса какую-то пѣсенку, — запѣла фальшиво и разсердилась на себя.
А что же дѣлалъ въ это время Джонъ Роксмитъ?
Онъ сошелъ внизъ, въ свою комнату, и тамъ зарылъ Джона Гармона еще на нѣсколько саженъ глубже въ землю. Потомъ онъ взялъ шляпу и вышелъ и, шагая въ Галловей или въ другое мѣсто (не все ли равно ему было — куда), набрасывалъ насыпь за насыпью на могилу Джона Гармона. Эта прогулка привела его домой на разсвѣтѣ. Онъ такъ трудился всю ночь, громоздя глыбу на глыбу земли надъ могилой Джона Гармона, что къ этому времени мертвецъ Джонъ Гармонъ лежалъ подъ цѣлымъ альпійскимъ хребтомъ, а могильщикъ его Джонъ Роксмитъ все еще наваливалъ на него горы, облегчая свою работу заунывною пѣсней: „Завалите его, придавите его, не давайте ему выходить!“
XIV
Твердое рѣшеніе
Работа могильщика, заваливавшаго землей Джона Гармона, отнюдь не способствовала крѣпкому сну. Однако къ утру Джонъ Роксмитъ немного забылся и всталъ, укрѣпленный въ своемъ рѣшеніи. Теперь все прошло. Никакой призракъ уже не нарушитъ покоя мистера и мистрисъ Боффинъ. Невидимый и безгласный духъ посмотритъ еще нѣсколько времени на существованіе, съ которымъ онъ разстался, и затѣмъ навѣки оторвется отъ людей и событій, среди которыхъ ему не было мѣста.
Онъ снова пробѣжалъ въ умѣ прошлое. Онъ попалъ въ положеніе, въ которомъ теперь очутился, какъ многіе попадаютъ въ то или другое положеніе, не взвѣсивъ совокупной силы всѣхъ обусловливавшихъ его фактовъ. Повинуясь чувству недовѣрія, порожденному въ его душѣ несчастнымъ дѣтствомъ и сознаніемъ зловреднаго вліянія, никогда, насколько ему было извѣстно, не обращавшагося въ благое, — вліянія его отца и богатства его отца на все, что находилось въ сферѣ его дѣйствія, — онъ задумалъ свой первый обманъ. Обманъ этотъ долженъ былъ продолжаться лишь нѣсколько часовъ или дней; по его замыслу, онъ долженъ былъ касаться только одной дѣвушки, которая была навязана ему по чужому капризу и которой самъ онъ былъ точно такъ же навязанъ. Это былъ честный обманъ для ея же пользы. Дѣло обстояло такъ: если бы онъ убѣдился, что ихъ бракъ можетъ сдѣлать ее несчастной. (потому ли, что сердце влечетъ ее къ другому, или по другой причинѣ), онъ рѣшительно и твердо сказалъ бы себѣ: «Вотъ еще новое зло, которое можетъ быть порождено проклятымъ богатствомъ отца. Такъ пусть же это богатство достанется тѣмъ, которые были такъ привязаны и такъ добры ко мнѣ и къ моей бѣдной сестрѣ». Когда событія опередили его планы, когда его имя, какъ имя человѣка, погибшаго отъ несчастной случайности, появилось въ расклеенныхъ по стѣнамъ столицы объявленіяхъ, онъ естественно воспользовался такою неожиданной поддержкой своего замысла, не соображая, что это обстоятельство могло утвердить Боффиновъ въ обладаніи богатствомъ, которое имъ доставалось. Когда онъ ихъ увидѣлъ и узналъ ихъ ближе и когда со своей, столь выгодной для наблюденій, позиціи онъ не могъ открыть ни въ немъ, ни въ ней никакихъ темныхъ пятенъ, онъ спросилъ себя: «Зачѣмъ мнѣ воскресать? Чтобы отнять у этихъ хорошихъ людей то, что имъ досталось по праву? Какимъ добромъ уравновѣсилось бы то зло, которое я причинилъ бы имъ своимъ возвращеніемъ?» Изъ собственныхъ устъ Беллы онъ услышалъ въ тотъ вечеръ, когда приходилъ къ нимъ нанимать квартиру, — услышалъ, что ихъ бракъ былъ бы съ ея стороны торговою сдѣлкой. Послѣ того онъ пробовалъ, въ своемъ инкогнито, домогаться ея любви, и она не только отвергла его, но отвергла съ презрѣніемъ и гнѣвомъ. Неужели же онъ не постыдится послѣ этого купить ее за деньги? Неужели онъ будетъ такъ низокъ, что захочетъ наказать ее за ея отпоръ? А между тѣмъ, если онъ воскреснетъ изъ мертвыхъ и, принявъ условіе покойнаго отца, получитъ наслѣдство, онъ сдѣлаетъ второе.
Другимъ послѣдствіемъ его обмана, — послѣдствіемъ, котораго онъ никакъ не предвидѣлъ, — было то, что къ убійству Джона Гармона припутали невиннаго человѣка. Конечно, отъ обвинителя можно добиться новаго показанія и такимъ образомъ исправить это зло. Но ясно, что зло не было бы сдѣлано, если бъ онъ не задумалъ обмана… Итакъ, какихъ бы передрягъ и душевной тревоги ни стоилъ ему этотъ обманъ, ему остается только мужественно и сознательно покориться всѣмъ его послѣдствіямъ и роптать на судьбу.
