До многих соединений и частей приказ о приведении их в боевую готовность до начала боевых действий вообще не был доведен. Подъем войск по боевой тревоге осуществлялся по инициативе командиров соединений (частей), подвергшихся обстрелу или бомбежке. Выход их на назначенные рубежи прикрытия (в районы оперативного предназначения) осуществлялся неорганизованно. Попытки действовать в соответствии с планами прикрытия в изменившейся обстановке лишь усугубили неразбериху, возникшую в связи с внезапным нападением противника.
Представление о том, что делалось в штабе ЗапОВО в ночь с 21 на 22 июня – непосредственно перед началом войны, можно получить из допроса Д.Г. Павлова, арестованного несколько позже:
«Вопрос: Вам объявили причину вашего ареста?
Ответ: Я был арестован днем 4 июля с. г. в Довске, где мне было объявлено, что арестован я по распоряжению ЦК.
Позже со мной разговаривал зам. пред. Совнаркома Мехлис и объявил, что я арестован как предатель.
Вопрос: В таком случае, приступайте к показаниям о вашей предательской деятельности.
Ответ: Я не предатель. Поражение войск, которыми я командовал, произошло по не зависящим от меня причинам.
Вопрос: У следствия имеются данные, говорящие за то, что ваши действия на протяжении ряда лет были изменническими, которые особенно проявились во время вашего командования Западным фронтом.
Ответ: Я не изменник, злого умысла в моих действиях, как командующего фронтом, не было.
Я также не виновен в том, что противнику удалось глубоко вклиниться на нашу территорию.
Вопрос: Как же в таком случае это произошло?
Ответ: Я вначале изложу обстановку, при которой начались военные действия немецких войск против Красной армии.
В час ночи 22 июня с. г. по приказу народного комиссара обороны я был вызван в штаб фронта. Вместе со мной туда явились член Военного Совета корпусной комиссар Фоминых и начальник штаба фронта генерал-майор Климовских.
Первым вопросом по телефону народный комиссар задал: „Ну, как у вас, спокойно?“ Я ответил, что очень большое движение немецких войск наблюдается на правом фланге, по донесению командующего 3-й армией Кузнецова, в течение полутора суток в Сувальский выступ шли беспрерывно немецкие мотомехколонны. По его же донесению, на участке Августов – Сапоцкин во многих местах со стороны немцев снята проволока заграждения. На других участках фронта я доложил, что меня особенно беспокоит группировка „Бялоподляска“.
На мой доклад народный комиссар ответил: „Вы будьте поспокойнее и не паникуйте, штаб же соберите на всякий случай сегодня утром, может, что-нибудь и случится неприятное, но смотрите ни на какую провокацию не идите. Если будут отдельные провокации – позвоните“. На этом разговор закончился.
Согласно указанию наркома я немедленно вызвал к аппарату ВЧ всех командующих армий, приказав им явиться в штаб армии вместе с начальниками штабов и оперативных отделов. Мною также было предложено командующим привести войска в боевое состояние и занять все сооружения боевого типа и даже недоделанные железобетонные.
На это мое распоряжение Кузнецов ответил, что согласно ранее мною данных указаний, патроны войскам он раздал и в настоящее время приступает к занятию сооружений.
Командующий 10-й армии Голубев доложил, что у него штабы корпусов после военной игры оставлены для руководства войсками на том месте, где им положено быть по плану. Я предупредил Голубева, чтобы он войска держал в полной боевой готовности и ждал моих дальнейших распоряжений.
Коробков – командующий 4-й армией, доложил, что у него войска готовы к бою. Боеготовность Брестского гарнизона он обещал проверить. На это я Коробкову указал, что гарнизон должен быть на том месте, где ему положено по плану, и предложил приступить к выполнению моего приказания немедленно.
Явившиеся ко мне в штаб округа командующий ВВС округа Копец и его заместитель Таюрский доложили мне, что авиация приведена в боевую готовность полностью и рассредоточена на аэродромах в соответствии с приказом НКО.
Этот разговор с командующими армий происходил примерно около двух часов ночи.
В 3 часа 30 мин. народный комиссар обороны позвонил ко мне по телефону снова и спросил – что нового? Я ему ответил, что сейчас нового ничего нет, связь с армиями у меня налажена и соответствующие указания командующим даны.
Одновременно я доложил наркому, что вопреки запрещению начальником ВВС Жигаревым заправить самолеты бензином НЗ и заменить моторы за счет моторов НЗ, я такое распоряжение отдал Копцу и Таюрскому. Народный комиссар это мое распоряжение одобрил.
<…> В течение дальнейших 15 минут я получил от командующих следующую информацию: От командующего 10-й армией – „все спокойно“; от 4-й армии – „всюду и все спокойно, войска выполняют поставленную вами задачу“. На мой вопрос – выходит ли 22-я танковая дивизия из Бреста, получил ответ: „Да, выходит, как и другие части“. Командующий 3-й армией ответил мне, что у него ничего нового не произошло. Войска Иванова – начальника укрепрайона – находятся в укреплениях, 56-я стрелковая дивизия выведена на положенное ей место по плану; 27-я стрелковая дивизия тоже на своем месте <…>.
Я отправился доложить новую обстановку народному комиссару обороны и прежде чем добился Москву, мне позвонил по телефону Кузнецов, доложив: „На всем фронте артиллерийская и оружейно-пулеметная перестрелка. Над Гродно до 50–60 самолетов штаб бомбят, я вынужден уйти в подвал“. Я ему по телефону передал ввести в дело „Гродно-41“ (условный пароль плана прикрытия) и действовать не стесняясь, занять со штабом положенное место. После этого я срочно позвонил в Белосток, Белосток ответил: „Сейчас на фронте спокойно“.
Примерно в 4.10 – 4.15 я говорил с Коробковым, который также ответил: „У нас все спокойно“.
Через минут 8 Коробков передал, что „на Кобрин налетела авиация, на фронте страшенная артиллерийская стрельба“. Я предложил Коробкову ввести в дело „Кобрин 41 года“ и приказал держать войска в руках, начинать действовать с полной ответственностью.
Все, о чем доложили мне командующие, я немедленно и точно донес народному комиссару обороны. Последний ответил: „Действуйте так, как подсказывает обстановка“.
Вопрос: Через сколько минут вы доложили народному комиссару обороны сообщение Кузнецова о том, что противник открыл в районе расположения его армии артиллерийский и оружейно-пулеметный огонь?
Ответ: Доложил я сообщение Кузнецова наркому минут через 10–12»[155].
Не все распоряжения, которые Павлов якобы отдал командующим армиями по телефону ВЧ, подтверждаются фактами. Он не мог дать сигнал армиям на приведение в действие планов прикрытия госграницы, так как сам ещё не решил, провокация ли это со стороны немцев или полномасштабное наступление. Не соответствовал действительности и доклад командующего ВВС округа (если он имел место) о том, что авиация приведена в боевую готовность и рассредоточена на аэродромах. Это и понятно: Павлову надо было любым способом оправдаться в предъявленных ему обвинениях. Телефонные разговоры к делу не пришьешь, а командующий ВВС округа генерал И.И. Копец, узнав о громадных потерях подчиненных ему частей, застрелился в первый же день войны.
Характерно, что Павлов на допросах не ссылается на конкретные указания вышестоящих начальников и тем более на разговоры со Сталиным. Не упоминается там и фамилия маршала Б.М. Шапошникова, который с 23 по 30 июня находился в штабе фронта, и курировал все распоряжения и действия командующего. Павлов понимает, что обвинение в предательстве выдвинул не следователь и что ссылки на вышестоящие инстанции – смерти подобны. А если он и сказал нечто подобное, то его слова просто не включили в протокол допроса.
Неудачное начало войны
Воскресный день 22 июня 1941 года не зря назвали днем Памяти и Скорби. В этот день Советский Союз подвергся внезапному и ничем не спровоцированному нападению заранее развернутых и сосредоточенных у советской границы соединений вермахта. На нашу страну обрушился удар сильнейшей в истории войн вражеской армии. Германия и ее союзники выставили против СССР 190 дивизий, более 4 тыс. танков, 47 тыс. орудий и минометов, около 4,5 тыс. самолетов, до 200 кораблей, всего более 5 млн человек[156].
Выходной день был выбран немцами с целью застать наши войска врасплох, чтобы, используя внезапность, добиться максимальных результатов в первый же день операции. При этом действия соединений всех видов и родов вооруженных сил Германии были спланированы по минутам. Основные усилия люфтваффе Германии в первый день вторжения были направлены на завоевание господства в воздухе. Время перелета границы было выбрано с таким расчетом, чтобы нанести удар по аэродромам истребительной авиации до рассвета, то есть до того, как русские смогли бы поднять ее в воздух. Но время наступления рассвета зависит от широты места. Например, на широте Сувалки (в полосе наступления 3-й танковой группы) 22 июня 1941 г. рассвет начинался в 3.00 (по берлинскому времени[157]). Южнее – на широте Бреста рассвет наступал несколько позже – в 03.15, а на широте г. Рава-Русская – в 3.30. В связи с этим ОКВ перенесло ранее намеченное время начала вторжения с 3.30 на 3.00.
