позвонила и предупредила. Романова ко всему прочему ещё и староста класса, и просто так не явиться не могла. Это могло означать, что с ней что-то случилось. Именно поэтому учитель забеспокоилась, да и я, чёрт возьми, тоже. Где же её черти таскают? Может, проспала впервые в жизни?
— Никто не знает? — обвела глазами класс географичка. — Никому она не звонила? Попов?
— Нет, мне не звонила Катя, — отозвался тот.
А потом она перевела взгляд на меня, уставившись с подозрением.
Что она так смотрит? Не топил я Заучку, жива она.
— Тогда пока читайте параграф номер два, а я схожу в учительскую.
Она вышла, а я решил пойти за ней через минуту. Оставил вещи и вышел в коридор. Быстро дошёл до учительской и увидел, что дверь приоткрыта. Приблизился к ней и вслушивался в голоса, звучавшие за ней.
— Очень печально, очень, — восклицала географиня. — Надо же так! Когда это случилось?
— Вчера ночью, — ответила ей Алла Дмитриевна.
В учительской стояла непривычная тишина, а голоса педагогов звучали глухо.
— Очень, очень жаль, — сокрушалась учитель географии. — Такая хорошая была женщина! Бедная Катенька… Совсем одна девчонка осталась!
Как одна?
Я нахмурился.
Подождите…
Её бабушка…
— А как же она теперь? — спросила Алла Дмитриевна. — Катя ведь несовершеннолетняя, и она не может жить одна в квартире. У неё есть ещё родственники, которые могли бы позаботиться о ней?
— К сожалению, нет, — пробасил директор. Кажется, они все уже в курсе того, что произошло. — И это крайне трагично. Девочке грозит детский дом.
Учителя заохали, да и мне самому захотелось сделать то же самое.
Какой детский дом?
Катю? В детский дом?
— Там жизнь не сахар, — сказала Алла. — И мальчики могут… Обидеть. Мало кто оттуда выходит, не научившись тесному общению с противоположным полом… А Катя такая светлая, беззащитная! Бедная девочка… Что же ей придётся пережить!
— Сейчас она пока что дома. А там её ждёт приют и дальнейшее распределение в детский дом, где она проведёт время до исполнения ей восемнадцати лет.
— А как же гимназия?
— Возможно, она не будет иметь возможности учиться здесь, если её отправят слишком далеко отсюда. По-моему, вблизи нашей гимназии нет таких интернатов.
— Как всё печально для неё сложилось…
Я развернулся и пошёл обратно в класс. Забрал свой рюкзак и, не обращая внимания на окликающих меня одноклассников, пошёл к выходу.
Водитель удивился, что я вернулся так рано. Когда я сел в салон рядом, он вопросительно уставился на меня.
— Почему ты ушёл с занятий? — спросил он. — Что-то случилось?
— Езжай к отцу, Сергей.
— Прямо сейчас?
— Да.
— А как же занятия?
— Да в задницу занятия, — я повернулся на него. — Ты меня не слышишь?
Видя, что я очень нервничаю, он не стал спорить. Завёл мотор и поехал.
А нервничал я так, что сидеть на одном месте было трудно. Я сам не ожидал от себя подобной реакции, но, когда я узнал о том, что Катя потеряла близкого ей человека, самому плакать захотелось.
Как же так? Она совсем одна осталась. Не могу себе представить, что и мамы, и папы вдруг не станет. Никого, даже Наташи, которая меня раньше так бесила. А Катя это переживает сейчас и, возможно, ещё не понимает, что может угодить в детский дом.
Кулаки сжались сами собой.
Я и до слов Аллы о том, что творится за закрытыми дверьми государственных интернатов, уже слышал. Она там не выживет.
Катя такая маленькая и беззащитная, что мне самому потом стыдно, когда с троллингом я перегибаю. Она как котёнок, может в ответ только кусаться, смотреть огромными испуганными глазами и заплакать.
Я даже не хочу думать о том, как именно её могут обидеть мальчики…
Сразу хочется кругом всё крошить и крушить.
Никто не притронется к ней. Если надо — увезу её сам. Продам свои цацки и телефоны. Куда увезу и как? Не знаю. Но я не позволю сдать её в детский дом.
Она не должна туда попасть. Только, как поступают в данной ситуации, точно я не знаю. Но Алла говорила о том, что Катю может спасти внезапно откуда-то взявшийся попечитель, который возьмёт на себя ответственность за неё до совершеннолетия. И я подумал об отце… И даже примерно придумал, что говорить ему.
— Здравствуйте, Раиса, — кивнул я секретарю отца, которая встала мне навстречу.
— Подожди, Ром, — окликнула она меня. — У Петра Сергеевича сейчас на связи министр. Надо подождать.
— Да блин, — процедил я сквозь зубы и сел на диван возле его кабинета.
Отец не простит мне, если я так ворвусь. Тем более что у меня к нему просьба… И довольно непростая.
— Ты, может, чаю пока выпьешь? — спросила Раиса. — Я тебе скажу, когда можно.
— Да не надо ничего, — отмахнулся я. — Так подожду.
— Ты такой встревоженный, — вгляделась она в меня. — Что-то с мамой случилось?
— Нет, типун тебе на язык, — ответил я. — Она улетела вчера домой. Уже долетела к своему Джону.
— Понятно, — вздохнула она, а потом глянула на телефон и сказала: — Ром, папа договорил. Можешь зайти.
Я тут же встал с дивана и заглянул к нему в кабинет.
— Пап.
— Рома? — поднял глаза на меня отец. — Ты почему не в гимназии?
— Надо поговорить.
— А до конца занятий твои разговоры подождать никак не могли? — нахмурился он.
— Никак не могли.
— Ладно, заходи, раз пришёл, — махнул он мне рукой. — Только быстро давай. У меня скоро совещание, а тебе надо вернуться на занятия.
Я прошел по кабинету и сел напротив него.
— Ну что там за пожар?
— Пап, ты помнишь Катю Романову?
Он окинул меня более любопытным взглядом.
— Ну да, — ответил он. — Ты же мне сам о ней забыть не даёшь. И что с
