посудой, угрожал судом. Руди же принял печальные новости, сохранив самообладание. “Он был очень удручен, но, как всегда, спокоен”. Однако идея окончательного разрыва категорически претила ему: он не хотел терять ни сына, ни жену. По-своему в упорстве Руди не уступал Урсуле. “Руди обладал особой настойчивостью, которую трудно было заподозрить в этом внешне мягком человеке, – писала она. – Он ни в чем не упрекал меня и не чинил препятствий; он смирился даже с тем, что я, возможно, буду жить в Мукдене не одна”.
Стоицизм Руди объяснялся еще одним фактором. Он знал, что Урсуле поручено в Маньчжурии “тайное партийное задание”. До этого ему претила ее шпионская работа, теперь же он всецело ее поддерживал. Он был коммунистом, заявил он, готовым действовать в нынешних исторических обстоятельствах. Их семьи находились в изгнании, в бегах, опасаясь все более масштабных преследований. Его родина оказалась в тисках фашизма. В Шанхай стекались беженцы, и клуб превратился в гнездо нацистов, где он, еврей, теперь стал нежеланным гостем. Урсула с удивлением наблюдала произошедшие с Руди перемены: “Он был уже не просто сочувствующим, который старается быть в стороне от дела, а коммунистом, готовым с нами сотрудничать”. Удивительный человек, за которого она вышла замуж, стал вызывать у нее восхищение. Но она не могла заново его полюбить.
Спустя три дня после возвращения Урсула добралась на рикше до ресторанчика на окраине города, где ее ждал Патра с представителем КПК. Китайский “товарищ”, чье имя не называлось, объяснил, что в результате захвата Маньчжурии японские силы оказались у границы с Россией, что представляет угрозу уже для Советского Союза. “Ваша задача теперь приобретает еще большую важность”, – подчеркнул он. Партизаны-коммунисты в горах вели ожесточенную войну против японских оккупантов: “Маньчжурия находится в состоянии полувойны”. Урсула с Йоханом станут координационным пунктом между повстанцами и Москвой. Они должны закупить детали для радиопередатчика, добраться на поезде до Мукдена и установить там опорный пункт. Как аванпост советской разведки в Маньчжурии, они будут нести ответственность за снабжение повстанцев деньгами, оружием и взрывчаткой, укрывать беглецов, отбирать отдельных партизан для обучения в Москве, вербовать и обучать местных радистов, осуществлять передачу информации и разведданных между Центром и руководством партизанских отрядов. Товарищ рассказал, как установить связь с партизанами. Как европейцы, Патра и Урсула пользовались большей свободой передвижения по сравнению с китайцами, но японцы будут держать их под неусыпным наблюдением, ведь “любой приезжающий в Маньчжурию из Китая может быть участником антияпонского движения, а значит, потенциальным врагом”. В завершение он изложил все риски. “Японцы не могут просто «избавиться» от иностранцев, как от китайцев”, но если они окажутся в руках Кэмпэйтай, их подвергнут пыткам, а потом убьют.
Йохан Патра отправился в магазин за радиолампами, выпрямителем и проводами. Самодельная радиоустановка долж на была питаться от двух больших железных трансформаторов весом пять фунтов каждый. Поскольку спрятать их в багаже было бы невозможно, их приобретение отложили до приезда в Мукден.
Урсуле нужно было обзавестись для прикрытия какой-то работой, связанной с книгами. Она зашла в американский книжный магазин в Шанхае “Эванс и Ко”, рассказала, что переезжает в Мукден, и предложила свои услуги в качестве представителя фирмы в Маньчжурии. Закупив по оптовым ценам небольшую библиотеку, она должна была продавать книги в розницу английским читателям, оставляя прибыль себе. “Эванс и Ко” согласились, с радостью обеспечив ее официальным письмом о назначении на работу и визитными карточками. Урсула была теперь директором и единоличным представителем “Книжного агентства Маньчжоу-го”, специализирующегося на образовательной, медицинской и научной литературе. А также на шпионаже.
В середине мая 1934 года, незадолго до запланированного отправления в Мукден, Урсула оставила Мишу на попечение Руди, предупредив, что вернется через два дня. Куда она едет, она не сообщила. Добравшись дневным поездом до древнего города Ханчжоу, в двух часах езды в юго-западном направлении, они с Йоханом поселились в очаровательной маленькой двухэтажной гостинице с ухоженным садом во внутреннем дворике.
“День был сказочный, – писала Урсула. – Рука об руку мы гуляли по старым улочкам, набитым продавцами всякой всячины и прохожими”. Они остановились посмотреть, как мастер кропотливо склеивает черепки разбитых мисок для риса. У старика было удивительное музыкальное рекламное приспособление: к бамбуковому шесту крепился гонг с двумя цепями, которые при каждом шаге издавали мелодичный звон. В саду буддистского храма Урсула и Йохан сели на скамейку у небольшого пруда. “Мы говорили о Конфуции, о Китайской Красной армии, о листьях лотоса на прудах, о прохожих, о Мише и о поездке в Мукден. Но не о предстоящей ночи”.
Вернувшись в гостиницу, Йохан пошел за зеленым чаем. Со двора долетали звуки игры в маджонг, стук костяных фишек напоминал приглушенный шум кастаньет. Сквозь бумажные ставни в комнату проникало легкое дуновение прохлады, чуть колыхавшее накинутую на широкую кровать с балдахином москитную сетку. Урсуле вдруг стало зябко. Она набросила пиджак Йохана, вспомнив, как несколько месяцев назад он укутал ее своим пальто, когда она дрожала от холода и волнения.
Опустив руку в карман пиджака, Урсула обнаружила там фотографию: Йохан приобнимал за бедра проститутку-китаянку. На снимке стояла дата – он был сделан пятью днями ранее в Шанхае.
Урсула не отрывая глаз смотрела на фотографию, когда в номер вошел Йохан с чайным подносом.
Увидев в ее руках снимок, Патра разразился виноватой, путаной и бесполезной речью, “обычным потоком банальностей, которые всегда произносят мужчины” в свое оправдание. – Это же просто сувенир, это ничего не значит, просто физическая потребность, все уже забыто, все из-за тебя, не надо было… и я бы не стал… это не имеет никакого отношения к моим чувствам к тебе… я больше никогда не… Хочешь – кричи на меня, хочешь – ударь… к чему раздувать из мухи…
И так далее.
Она ничего не ответила.
Позже они улеглись на большую кровать. “Мне пришлось лишь один раз сказать «оставь меня в покое»”, – писала она.
Патра быстро заснул. Урсула лежала без сна под звуки китайской речи и отдаленного стука фишек маджонга.
Всю долгую дорогу до Мукдена Миша сидел между Урсулой и Йоханом, болтая без умолку, пока поезд проносился мимо соевых полей и крохотных деревушек. Радиолампы были спрятаны в свернутых носках на самом дне чемодана. Йохан попытался взять Урсулу за руку:
– Этот глупый пустяк в Шанхае не должен все испортить. Это неважно… Ну же, стань опять веселой, как раньше.
Урсула ничего не ответила. “Я не видела смысла обвинять его в том, что мы совершенно не похожи и он не способен понять, как глубоко
