переименовавшей ее в Маньчжоу-го и установившей там прояпонское марионеточное правительство. Японские оккупанты боролись с масштабным китайским сопротивлением, состоявшим из гражданского ополчения, крестьянских отрядов, бандитских группировок и партизанских армий под названиями “Большие мечи” и “Общество красных копий”. Наиболее ожесточенные бунты устраивала подпольная коммунистическая сеть при поддержке Советского Союза, который рассматривал расширение японского могущества в Китае как угрозу. В Мукдене (ныне Шэньян) Урсуле было поручено наладить связи с партизанами-коммунистами, снабжать их материальной помощью и отправлять военные и другие разведданные в Москву по радиосвязи. “Политическая ситуация в Маньчжурии была очень интересной, – писала она с подчеркнутой невозмутимостью. – А Мукден был эпицентром”. Ситуация была еще и исключительно опасной. Власти в Китае ликвидировали тысячи мятежников-коммунистов, но они не могли сравниться с японской тайной военной полицией Кэмпэйтай – она отличалась жестокостью, расизмом и невероятной эффективностью. Это была важная миссия, свидетельствовавшая о высокой оценке, которую Урсула заслужила от своего начальства, но при исполнении она могла погибнуть. Урсула теперь была капитаном Красной армии, хотя никто не сообщал ей ни о повышении, ни о том, что у нее вообще имелось какое бы то ни было звание.
“Я без колебаний согласилась на это удивительное задание”, – писала она в дальнейшем. Следующие слова майора, однако, вернули ее к реальности.
– Работать вы будете не одна, с вами поедет товарищ, который будет нести всю ответственность за эту миссию. Для него важно, что вы уже знакомы с Китаем. Я бы предпочел отправить вас туда как супружескую пару.
На мгновение она лишилась дара речи.
– Не надо так удивляться, Эрнст – хороший товарищ, ему 29 лет, вы поладите.
– Это не обсуждается, – возмущалась она. – Нас с Руди в Шанхае все знают, и люди часто приезжают из Шанхая в Мукден. Официально считается, что я нахожусь в отпуске в Европе, поэтому я не могу заявиться внезапно с фальшивым паспортом под видом чьей-то жены. Это совершенно нереалистично, разве что я добьюсь развода с Руди, но и на это потребуется время.
К разводу она не была готова. Кроме того, она не была уверена, что ей по душе сама идея фиктивного брака.
– Что, если мы не поладим? Мы же будем длительное время связаны друг с другом в подпольной изоляции.
Майор ухмыльнулся.
– Работа в первую очередь. Дождитесь сперва встречи с ним. На следующий день ее инструктировал полковник Гайк Лазаревич Туманян, руководитель азиатского отдела.
Туманян был армянином “с продолговатым худым лицом, темными курчавыми волосами и темными глазами”, опытный большевик, доросший до высокого звания в Красной армии, несмотря на добродушный и мягкий характер. “Тумс” несколько лет проработал под прикрытием в Китае и в точности знал, чего он требует от Урсулы. “Вскоре я поняла, что имею дело с умным человеком, знатоком своего дела, который относится ко мне с доверием”, – писала она.
Туманян встретил ее с широкой улыбкой:
– Идея брака отпала, – сообщил он. – Как бы ни прискорбно это было для заинтересованного товарища.
Его смех был заразителен.
Полковник объяснил, что она должна вернуться в Шанхай, чтобы повидаться с Руди. Она говорила ему, что уедет на полгода, а отсутствовала уже семь месяцев. Там она должна подыскать себе подходящую работу в Мукдене для прикрытия, а потом отправиться в Маньчжурию с новым коллегой. Эрнст был моряком, выходцем из рабочего класса, сообщил ей Туманян, и опытным радистом.
У Урсулы остался еще один вопрос:
– Скажите, а он знает, что у меня есть сын? Кто-нибудь подумал о ребенке?
Туманян снова улыбнулся:
– Вы лучше сама ему об этом расскажете.
Через несколько дней Урсула увидела в витрине магазина детскую меховую шапку и немедленно купила ее. “В Маньчжурии бывают холодные зимы, и эта шапочка должна была подойти мальчику. Я так и видела его в ней, с его светлыми локонами, голубыми глазами и нежной кожей”.
Позже в тот же день она оказалась в пустом неотапливаемом кабинете в Центре в ожидании товарища, который должен был стать ее новым партнером по шпионажу. Зубы у нее стучали не то от холода, не то от тревоги.
Наконец в комнату вошел мужчина – высокий, худой, с широкими плечами, как у человека, привыкшего к тяжелому труду. “Мы мимолетно пожали друг другу руки. Я ощущала свои закоченевшие пальцы в его теплой ладони и всматривалась в его светлые волосы, широкий нахмуренный лоб, великоватый для его лица, сильные, выступающие скулы, зеленоголубые глаза с резко очерченными и узкими веками”.
Мгновение они оценивающе изучали друг друга.
– Вы вся дрожите, – сказал он. – Замерзли?
“Не дожидаясь моего ответа, он сбросил свое пальто и накинул его мне на плечи. Пальто спускалось до самого пола и было очень тяжелое, но в нем мне стало лучше”.
Настоящее имя Эрнста было Йохан Патра. Литовец по рождению, убежденный коммунист, тридцатичетырехлетний моряк из портового города Клайпеды манерами и речью напоминал немца. Невероятно умный, но совершенно необразованный, он говорил по-немецки, по-литовски, по-русски и по-английски, но с трудом читал на всех этих языках. В конце 1920 – х годов молодого матроса заметил болгарин, работавший на советскую разведку, и тот начал время от времени выполнять задания Коминтерна, выступая в роли курьера в плаваниях между Гамбургом, Ригой и другими портами. В 1932 году его привезли в Москву на обучение, сначала подрывной деятельности, а потом и радиооперациям.
Первая беседа Урсулы с ее новым начальником была на редкость неловкой. Патра говорил односложно, желая знать, умеет ли она обращаться с нелегальным передатчиком. “Вскоре стало ясно, что об управлении радиотехникой он знает больше меня”. Говорили они стоя.
Помолчав, он сказал:
– Вы все теребите в руках эту шапку, она вам не маловата? Вряд ли она будет вам впору.
– Это не для меня, а для моего сына.
Патра удивленно уставился на нее:
– Так у вас есть сын?
– Да. Мише три года, и я беру его с собой. Вы против?
Она уже давно приняла решение. “Я не расстанусь с ним снова, если только не буду участвовать в революции или вооруженном партизанском сражении. Если он откажется принять мальчика, я не поеду”. Она уже заготовила целую речь. “Если вы считаете, что ребенок повлияет на мою независимость и способность работать, что как мать я не смогу справляться с опасностью, то давайте обратимся с начальству и узнаем, нельзя ли вам подобрать другую коллегу”. Она подождала.
Вдруг Патра впервые улыбнулся.
– Почему же я должен быть против вашего сына? – спросил он. – В конце концов, революции нужно молодое поколение.
У Урсулы словно гора с плеч свалилась.
Неделю
