нас станет не чем иным, как маленькой точкой на огромном куполе времени.
Мы не очень-то важны для этого мира.
Но почему же нам даны сердца, для которых не является преградой ни время, ни пространство?
Я должен что-то предпринять.
Серый горизонт слегка покачивается, влага впитывается в кожу головы и разъедает ее.
Тут осень, а там в разгаре весна: тристанская весна, ее глупый ослепительный свет, такой острый, словно его вырезали ножом из бумаги. А сейчас этот нож завис в воздухе, покачнулся и упал: разумеется, это произошло весной, разумеется, гора проснулась весной и распахнула свой глаз, а ведь лава глубоко внутри нее так долго оставалась неподвижной. По крайней мере, мы верили в это, ведь надо же было во что-то верить, вот мы и верили в землю под ногами, прекрасно понимая, что от нее можно ожидать чего угодно.
И вот нас предали. Нас, говорю я, хотя знаю, что меня там нет, что я и сам предатель. Я беглец, но все же стою на берегу того же океана, держа под мышкой газету, на одной из страниц которой знакомые слова выстроились в ужасающие цепочки.
Кейптаун для тристанцев слишком велик, города беспощадны и полны болезней, с которыми их организм не справится. Они подхватят воспаление легких, попадут под машину, потому что не умеют смотреть по сторонам, разобьют лицо о стеклянные двери, потому что не заметят их.
Я боюсь, что над ними будут насмехаться.
Боюсь, что их разлучат друг с другом: если это случится, они не выдержат, потому что они как большая семья, как муравейник. Иначе им просто не выжить.
Если бы я только мог защитить их.
Но ведь я не защитил даже того, кого должен был защитить в первую очередь, — того, кто лежит один в своем укрытии, без отца и без матери, считает звезды и дает имена птицам, а те уносятся ввысь на тяжелых крыльях.
Мне нужно узнать про свою семью.
Надеюсь, еще не слишком поздно.
12
Кейптаун, октябрь 1961 г.
Лиз
Когда Лиз видит мужчину в первый раз, она ничего не чувствует.
Она провела на корабле четыре ночи и четыре дня, и каждая ночь и каждый день подводили ее ближе к точке, где все останавливается.
Лиз пытается быть пустой, но корабль продолжает плыть, волны колотятся о его бока, а люди стучатся в дверь каюты. Уходите, говорит Лиз; она хочет побыть одна и не может видеть людей, которые сочувственно смотрят на нее, делают вид, что понимают, но не понимают и не уходят.
Наконец убираются все, кроме Элиде.
Она приносит Лиз печенье, хлеб и немного красного вина.
— Выпей, это тебе Пол передал.
Вино печет нёбо, но на мгновение утишает боль.
— Все образуется, — говорит Элиде и отворачивается.
Лиз смотрит в окно на ясное рассветное небо и пытается быть пустой, но у нее не получается.
На пятый день она спускается с корабля на берег. Островитяне ступают на твердую землю, точно пугливые собаки, и на них тотчас наезжают большие черные видеокамеры. Тристанцы заглядывают в их любопытно вытаращенные объективы и видят отражения своих лиц.
— Как вы себя чувствуете?
— Вы когда-нибудь видели автомобили?
— А дома с бетонными стенами?
Им задают вопросы, и они приветливо помахивают хвостиками. Затем их увозят из порта на автобусе (увозят на автобусе, — с изумлением повторяет про себя Лиз), катят по городу, показывают им новый мир, помогая забыть старый.
Островитяне вертят головами по сторонам, от волнения не произнося ни слова.
Автобус притормаживает, и Дэвид говорит Лиз:
— Идем, нам нужно сойти здесь.
Остальные едут дальше. Дэвид и Лиз входят внутрь высокого квадратного здания, забираются в какую-то коробку со стальной дверью и цифрами на стене. Дэвид нажимает на кнопку с цифрой, коробка вздрагивает и едет наверх.
— Не бойся, — успокаивает Дэвид, когда Лиз хватает его за руку.
Лифт замирает, издавая длинный металлический лязг; этот звук словно ударяет Лиз в переносицу. Дверь отъезжает вбок, Лиз и Дэвид выходят в узкий коридор и идут мимо кабинетов до самого конца. Там, у последней двери, их ожидает какой-то мужчина.
— Прошу, входите, — приглашает мужчина и кладет теплую руку на плечо Лиз.
В кабинете стоит большой тем ный стол, загромо-жденный кипами бумаг и фотоснимков, а за столом сидит другой мужчина. Он постарше того, который встретил Лиз и Дэвида в коридоре. Лиз смотрит на более молодого мужчину и ничего не чувствует; она оглядывается вокруг и видит, что все в этой комнате угловатое и нескладное. Затем она смотрит на мужчину постарше, очки которого подняты налов. Зачем он так их поднимает?
— Добро пожаловать в Кейптаун, — приветствует мужчина, и голос его доносится издалека, словно с Луны.
— Сразу расскажу, что нам известно о ситуации на текущий момент, — продолжает он. — На Тристан направили корабль, и пару часов назад он подплыл к острову.
Лиз вся подается вперед.
— Но ему необходимо дождаться подходящего ветра, — уточняет мужчина, и Лиз подвигает к себе стул, ножки которого скрипят. На ее лице горит вопрос.
— Движения на берегу пока не замечено, — отвечает мужчина на ее немой вопрос, — но команда спасателей — люди опытные, и они сделают все, что только смогут. Прочешут каждый уголок острова.
Но консервный завод погребен под лавой, — думает Лиз; она знает, что женщина рядом с нею думает о том же.
Да, радом с Лиз сидит еще одна женщина. Марта.
— Консервный завод погребен под лавой, — произносит вслух Марта, а Лиз мысленно заклинает ее: молчи.
Чиновник за столом растерянно переводит взгляд с Лиз на Марту.
В разговор вступает Дэвид:
— Да, лава накрыла завод и соседний с ним дом, но после этого она больше не двинулась с места.
— Спасатели сделают все, что только смогут, — повторяет мужчина за столом и опускает очки на переносицу: так он выглядит более внушительно. А еще он выглядит так, словно на лице у него есть теплая улыбка, хотя сейчас он и не улыбается; тепло выжидательно притаилось в уголках его рта, и Лиз видит это.
— Прошу вас положиться на мои сведения, — твердо произносит мужчина. — Обещаю, как только у нас появятся новости, мы немедленно известим вас.
— Спасибо, — кивает Дэвид.
— И это все? — спрашивает Лиз; но почему ее голос такой тихий?
— Лава не остановилась, — говорит Марта, и никто не знает, что ответить.
Когда они снова выходят на улицу, Лиз смотрит на здания с острыми углами, на машины с закругленными краями, на беззаботно гуляющих людей. Смотрит
