Возвращение в реальный мир было долгим и мучительным. Собственно, боль, проникающая в сознание, была тем единственным, что отвлекало от размышлений. Я пытался приглушить её волевым усилием, но получалось плохо. В подобных случаях стоит выть, кричать, извиваться, как ни странно, это помогает… Однако какая-то часть мозга, ещё сохранившая память, решительно предупреждала о недопустимости радовать «тюремщиков» стонами. За свою долгую жизнь я неоднократно попадал в плен, и если помню о том, как надо себя вести, то, значит, уже контролирую ситуацию.
Первыми дали о себе знать мелкие камушки и стёкла, впившиеся в спину. Интересно, сколько времени я так пролежал? Глаз раскрывать не спешу, это лишнее, мало ли что увидишь… Сквозь головную боль и шум в ушах просачиваются вполне определённые звуки. Прерывистое дыхание Сабрины, медленное, с неприятными всхрипами. У неё заложен нос или рот заткнут кляпом? Нет, пожалуй, нет, тогда дыхание имело бы чуточку иной оттенок. Где-то капает вода. Лежу на холодном бетонном полу. Скорее всего, какой-то подвал. Сильно болят руки, запястья схвачены стальными наручниками милицейского образца. Ноги свободны, ноет левое колено, ступни босые. Я слышу, как Сабрина поворачивает голову и пристально смотрит на меня. Видимо, кроме нас двоих, в помещении никого больше нет…
— Как ты? — еле слышно спрашивает она.
— Лучше, чем можно было ожидать, — так же тихо отвечаю я. Глаза открывать не хочется, лицо горит, затылок раскалывается, похоже, меня сильно били по голове. — Ты в порядке?
— В беспорядке, причём полном… Они связали меня серебром.
— Мерзавцы!
— Да, но дело своё знают, — грустно улыбнулась она. — Не смотри на меня, я даже причесаться не успела. Рубашку накинула, в джинсы влезла, и началось…
— Помнится, я пытался оказать сопротивление…
— О да! Шестерых ты отделал на славу, даже «кондоры» говорят о тебе с неподдельным восхищением. Я успела порвать двоих, к сожалению, легко… слишком торопилась.
— Хочешь сказать, что они выживут? — Мне вдруг захотелось рассмеяться, но первый же глубокий вдох отозвался нечеловеческой болью в рёбрах. Перелом, а может, и два…
— Дэн, ну я же не зверь в конце концов?! Тебе что, непременно надо довести меня до слез, да? И не вздумай отворачиваться… а-а-о-у!!!
Я резко вскинулся на её крик и тут же взвыл сам:
— О-о-уй!!!
— Все мужчины — неженки! — скрипя зубами, оповестила моя подруга.
— У меня болит колено, разбит затылок, куча синяков по всему телу и, возможно, даже сломаны рёбра… но в целом ты права, — вынужденно согласился я, открывая глаза. Зря, всё сразу поплыло в цветных кругах и розовом тумане…
— Мне тоже досталось, я ведь не жалуюсь.
— У женщин порог боли ниже, а у женщины-вамп тем более! Кстати, где мы находимся, как ты полагаешь?
— А почему ты не спрашиваешь, как я себя чувствую?!
— Боже, только не кричи… Это совсем не значит, что я о тебе не думаю, — едва не рыча, сдался я. Женская расстановка приоритетов способна свести с ума кого угодно. Но выход один — извиниться. — Прости, мне очень стыдно! Я обязательно заглажу свою вину, но, если можно, не здесь и не сейчас… Тебе очень больно?
— Очень! — жалобно призналась она. Сабрина сидела в трёх-четырёх шагах от меня у стены, стянутая тонкими серебряными цепочками. Для вампира это примерно то же, что электрошок для человека. Пока не напрягаешься — можно терпеть, но при малейшем движении цепь врезается в кожу и… Я слышал об охотниках-садистах, обвязывавших жертву серебряной цепью, обрекая, таким образом, на медленную смерть. Час, два, даже четыре несчастные лежали, боясь пошевелиться, потом одно судорожное движение, и серебро режет не хуже ножа…
— Так ты не видела, куда нас притащили?
— Нет, они надели мне мешок на голову, — подумав, решила она. — Могу лишь предполагать. Судя по времени, проведённому в дороге, мы всё ещё в черте города. По общему дизайну помещения и кирпичной кладке — это подвал. А по запаху ладана, сводчатому потолку и прочим малозаметным приметам — подвал находится под действующей церковью.
— Приятного мало…
— Меньше, чем ты думаешь. Если я задержусь здесь до вечерних колоколов, утром им останется вытащить цепи из кучки серого пепла. Мне кажется, тебя это как-то огорчит…
Боже, о чём я только думал?! Она вампир, ей и близко нельзя приближаться к церкви, а вечерняя служба над её головой будет подобна заупокойной мессе — она сгорит здесь заживо!
— Дэн?!
— Да?
— Ты меня любишь?
— Конечно. У нас ещё много времени. Не волнуйся, я обязательно тебя спасу.
— Я знаю.
На самом деле никаких особенных мыслей в голове не было, а те, что были, спасительными никак не назовёшь. Зато боль ушла, её вытеснили другие, более высокие чувства. Итак, что я могу… Говорить «мы» в данной ситуации бессмысленно, Сабрина не может даже пошевелиться. Нет, разумеется, она всегда готова помочь советом, но это не выход. А я могу… я могу… могу встать! С третьей попытки я кое-как, упираясь лбом в пол, ухитрился встать на колени, а потом и подняться на ноги. Прежде чем дошёл до цели, дважды падал плечом в стену, боль тупая и бессмысленная. Сабрина смотрела на меня печальными глазами. Рубашка без единой пуговицы, на джинсах дыра по левому бедру, руки лежат на коленях, стянутые серебряной цепочкой. Точно такая же цепь схватывает мраморные лодыжки.
— Не шевелись, я попробую просто их разгрызть, серебро — мягкий металл…
За дверью раздался грохот тяжёлых сапог. Я подмигнул Сабрине и вновь упал на прежнее место, симулируя полнейшую беспомощность. Должен признать, в этот раз у меня получилось реалистично как никогда…
* * *
— Денис Андреевич, моё почтение! Госпожа Страстенберг, прошу простить, что не могу поцеловать вашу ручку.
Железная дверь распахнулась, и в подвал, пригнувшись, шагнули двое наших знакомцев. «Кондоры» выглядели вполне удовлетворёнными, хотя глаза молчаливого горели неприятным, лихорадочным блеском. Если первый убивает по мере необходимости, то второй просто не мыслит иного разрешения ситуации. Для него слова «победить» и «убить» — синонимы…
— Надеюсь, вам не причинили лишних неудобств? Всё прочее прошу считать скорее данью уважения вашим нестандартным способностям.
— Давайте без лести и патетики, — холодно попросил я.
«Кондор» кивнул и шагнул ко мне с явным намерением помочь подняться. Молчаливый предупреждающе положил руку ему на плечо…
— Не надо, это благородный противник. Вы не обидитесь, если я перетащу вас поближе к стене? Вот так… Снять браслеты не могу, сам видел, как вы дерётесь.
В его тоне сквозило достоинство и понимание. В иное время я счёл бы честью пожать ему руку.
— Вы очень любезны.
— Пустяки! Хотите сигарету?
— Не курю.
— Тогда, может быть, ваша дама?
— Сабрина никогда не разговаривает с победившим врагом, тем более ничего у него не возьмёт. В её крови причудливо смешались арийская гордость и самурайское высокомерие.
— Я всего лишь пытаюсь быть вежливым.
— Не стоит. «Мы выбираем деревянные костюмы…» — нараспев процитировал я, с наслаждением чувствуя за спиной надёжную опору стены.
Охотник помолчал. Потом сунул в рот сигарету, щёлкнул зажигалкой и, пуская дым, протянул:
— Будь моя воля, я отпустил бы вас обоих сегодня же. У наших ребят ещё никогда не было такой сложной, многообразной и богатой практики. Если им удалось одолеть такую парочку, то я со спокойным сердцем отпущу их в самостоятельную жизнь. С любым другим вампиром они справятся без труда!
— У вас есть проблемы?
— У меня?!
— Естественно, ведь вы сказали: «Будь моя воля…»
— Ах, в этом смысле. — «Кондор» присел на порог, стряхивая пепел. Его товарищ молча стоял рядом, грозный и неподкупный, как архангел. — У меня тоже есть начальство, и там, наверху, никто не поймёт, почему вампир, предназначенный для отстрела, всё ещё гуляет на свободе. Я ничего не могу сделать для вашей подруги, вечером её дело будет закрыто с присовокуплением всех документальных свидетельств смерти. Но вы не вампир…
— Какая честь! Неужели я человек?
— И не человек тоже… Вы могли бы быть полезны и нашему Ордену, и вашему клану. Я ни в коей мере не предлагаю вам позорное предательство, но, если соблюдать букву закона, — у нас ордер только на одну жертву. Причём конкретную. Ни изменения положений, ни дополнительные трупы приветствоваться не могут…
Мне стало скучно. Я понимал, что он действительно хочет мне добра, и, с его точки зрения, всё выглядит совершенно нормально и естественно. Вампиры не могут любить — это общеизвестно. Гончие убьют Сабрину (постаравшись обставить её смерть как ещё одно учебное пособие!), а потом беспроблемно отпустят меня под честное слово. Понятно, что я не попрусь неизвестно куда с кровавыми планами мести, клятвенно намереваясь вырезать всех, кто имел хотя бы касательное отношение к её гибели. Практиканты разъедутся по своим городам и весям, где находится база Ордена — не знает никто. Если предположить, что я обязан довести до конца святое дело возмездия, — в живых не должен остаться ни один, а это надолго. Можно посвятить охоте на охотников всю жизнь, но что я получу в результате, кроме выжженной души…
