я была обычной шлюхой, и до дней, когда за меня стали давать высокую цену, что я приобрела? Немного красивой одежды и право распоряжаться другими девушками, у которых ничего нет, как и у меня. Я думала, что возвысилась. Но правда в том, что я больше уважала себя, когда была шлюхой, а не сейчас.
Поворачиваюсь и иду по коридору прочь. Слышу, как Миюки кричит мне вслед.
Не останавливаюсь.
Клянусь богом, я сыта по горло слезами девочек.
* * *
Это была последняя ночь. В комнате Нори теснились упакованные коробки. Утром все перевезут в другое место. Нори не знала, куда именно.
Она глянула на себя в ручное зеркальце. Без яркого макияжа совсем кроха – и уж во всяком случае недостаточно взрослая для происходящего. Тринадцать, подумала она, ужасно рано для смерти. В мысли ворвался надрывный плач Миюки. Так продолжается уже несколько часов. Норико повернулась к подруге.
– Миюки, – произнесла она так мягко, как смогла, – все в порядке.
Миюки судорожно вздохнула. Ее глаза покраснели и опухли.
– Неправда! Как ты вообще можешь такое говорить!
Нори непринужденно улыбнулась. Было что-то странно умиротворяющее в осознании того, что скоро она возвратится в прах, из которого вышла. Ее жизнь ничего не значила; не будет ничего значить и смерть. Ее блудная судьба придет к окончательному, милосердному завершению.
– Мои слова не повлияют на ход событий. Но я хотела бы видеть твою улыбку, Миюки-тян. Запомнить тебя такой.
– Я этого не вынесу. – Подруга потерла глаза кулаками.
Норико опустилась на колени и приглашающе раскинула руки. Миюки подползла и, как ребенок, положила голову на колени Нори.
– Вынесешь. Ты вернешь сестру, – пробормотала Нори. – Ты вернешь Нанако.
– Она меня забудет! – горько воскликнула Миюки. – Даже не вспомнит, кто я!
Нори погладила подругу по растрепанным волосам.
– Вспомнит, конечно. Ты – ее семья. И другой у нее нет. Она тебя любит.
– Какую жизнь я могу ей предложить?
Нори понизила голос, даже сейчас опасаясь, что их могут подслушать.
– Под половицами в стенном шкафу лежит ожерелье. Серый жемчуг, довольно редкий. Сейчас не бери – кто-нибудь заметит, – но когда наступит время идти за Нанако, захвати его с собой.
Миюки подняла голову и шмыгнула носом.
– Ты мне так много дала… А мне нечего дать тебе взаме-н.
Нори отвела взгляд.
– Ты дала мне более чем достаточно.
Миюки крепко обняла подругу за шею.
– Я люблю тебя, Норико Камидза, – горячо прошептала она. – Я тебя никогда не забуду.
Нори не смогла ответить. Если бы она призналась себе, что испытывает чувства, ей пришлось бы признать и то, что она теряет.
Они сидели так, на полу, в обнимку, пока солнце не выглянуло из-за облаков и не наполнило комнату нежеланным светом. Вошла Киёми. Нори разжала руки.
Миюки издала звук, похожий на крик умирающего животного.
Киёми взяла Нори за руку и повела прочь.
Больше они с Миюки друг друга не видели.
Глава девятая
Тупик
Дорога в Токио
Октябрь 1953 года
На этот раз ее не пришлось лишать сознания. Нори сидела на заднем сиденье черной машины с тонированными стеклами. Рядом расположилась Киёми.
Водителем был незнакомый мужчина. Наверное, один из тех, кто охранял дом. Руки мужчины покрывали шрамы, похожие на старые порезы. Нори старалась на него не смотреть. Она выглянула в окно, на оранжево-зеленую сельскую местность. А когда опустила стекло, чтобы почувствовать ветер на лице, Киёми не стала ее ругать.
В Токио она не почувствует, как холодный осенний ветерок заставляет щеки неметь. Она никогда больше не будет читать, вязать, играть или греться на солнце. На мгновение она станет пленницей, а после этого – навеки свободной. Нори высунула руку из открытого окна и то засыпала, то просыпалась, мечтая о чистом голубом озере с лебедями.
Внутреннюю поверхность ее бедра холодило лезвие. Норико украла нож с кухни, когда никто не видел. В последние несколько недель ее почти никто не замечал; все смотрели сквозь нее, как будто она уже была призраком.
Нори обмотала лезвие тремя лентами, чтобы не порезаться раньше времени. Нужно дождаться идеального момента. А ленты – единственный подарок матери. Казалось вполне уместным, что они пробудут с ней до самого конца.
Важнее послушания лишь твоя жизнь. Лишь воздух, которым ты дышишь.
Норико ущипнула себя за ладонь.
Прости меня, окасан. На сей раз я выбираю сама.
– О чем думаешь? – взглянула на нее Киёми.
Подозрение и страх сделали голос женщины низким.
Нори улыбнулась – машинально, как игрушка, реагирующая на завод.
– Бэцу ни. Ни о чем.
Киёми коснулась ее плеча.
– Я знаю, ты не питаешь ко мне любви…
– Вы стали для меня лучшим опекуном, чем все остальные, – сухо сказала Нори, и ее осенило: как грустно, что это чистая правда.
– Так что, возможно, ты последуешь моему совету.
Нори повернулась к ней с ничего не выражающим лицо-м.
– Вы как будто расстроены.
– А ты нет! – взорвалась распорядительница борделя, и даже под слоем пудры Нори увидела ее бледность. – Вопрос, почему ты не расстраиваешься! Ты ни слова не сказала с тех пор, как…
Нори молча склонила голову.
Киёми всмотрелась в ее лицо. Темные глаза отчаянно пытались выискать правду, но женщина слишком хорошо выполнила возложенную на нее обязанность. Лицо Нори было холодной маской. Там нечего искать.
– Ты даже не спросила его имя.
Нори не удостоила спутницу ответом. Здесь имели значение только два имени: хозяин и раб. Киёми это знала. Однако отчаянно пыталась подобрать слова, чтобы изменить то, чего изменить нельзя.
И все же Нори заговорила, внезапно почувствовав абсурдную жалость к женщине, сидевшей рядом. Даже несмотря на то, что у нее была власть, а у Нори – не было, даже несмотря на то, что она будет и дальше жить в богатстве и комфорте, а Нори скоро остынет в земле… Девочка вдруг поняла, что не захотела бы поменяться с ней местами.
– Дорога в Токио долгая. Попытайся отдохнуть.
Затем Норико снова отвернулась к окну, закрыла глаза и стала ждать.
Скоро.
* * *
Дорога оказалась не такой уж долгой. Возможно, они не были на краю земли, как думала Нори. Возможно, их маленький мир существовал рядом с этим.
Нори никогда раньше не видела Токио. Она, конечно, слышала истории о ярких огнях и деловых людях в современной одежде – в костюмах и платьях с короткими юбками. Ей рассказывали о женщинах, которые укладывали волосы гелем и красили ногти, о мужчинах, которые носили элегантные шляпы и разгуливали, держа
