потом сюда, и тут я уже два года. И еще два пробуду, а потом смогу забрать Нанако.
Нори сорвала с земли травинку.
– Сюда – по своей воле?
В улыбке Миюки прорезалась боль.
– Как и многие девушки. Я вот вполне могла бы жить в приюте. Там кормят и большую часть времени хорошо относятся. Но Нанако очень хрупкая. Еще с тех пор, как была крохотулечкой. И я решила вытащить ее оттуда. А для этого нужны деньги.
Она глубоко вздохнула, словно в подтверждение своей уверенности.
– Так что выполню контракт. Проведу здесь четыре года и тогда получу достаточно денег, чтобы забрать сестренку. Поселюсь поблизости, продолжу работать. Воспитаю ее как надо. – Миюки рассмеялась. – Позабочусь, чтобы она выучилась писать лучше моего!
Нори не знала, что сказать. Разговор навел ее на мысли об Акире. А это категорически запрещено. Она его больше никогда не увидит…
Нори сглотнула горькую боль.
Она поднялась с земли.
– Мне пора ложиться спать.
Миюки тоже встала.
– Не хотела беспокоить.
– Вы не побеспокоили меня, Миюки-сан. – Нори вымучила улыбку.
Девчонка просияла в ответ, снова явив щель между зубами.
– Ой, да можно просто Миюки. Ладно, мне все равно пора дальше мучить дурацкое письмо.
И она пошла прочь, сунув руки в карманы халата. Нори проследила, как она пересекает двор, и в горле вдруг встал ком.
– Ано…[19] Миюки?
Девчонка обернулась, широко распахнув красивые карие глаза.
– Да?
– Может, тебе… может, тебе нужна помощь с письмом?
Улыбка Миюки стала шире.
– Мадзи?[20] Ты правда мне поможешь?
– Ну да. Я еще не очень устала. Так что, если тебе нужна помощь…
Миюки метнулась обратно и дернула Нори за запястья к себе так быстро, что та не успела даже моргнуть.
– Норико-тян! Как здорово!
– Пустяки…
Закончить фразу ей не дали.
– А ты умеешь писать по-английски?
– Что? Чуть-чуть.
Миюки бросилась в сторону дома, ведя за собой Нори, которая уже задавалась вопросом, зачем вообще открыла рот. Ей рано вставать, чтобы помочь Киёми расставить цветы, да и писать тому, кто не умеет читать, пустая трата времени.
Но она не попыталась отнять руку.
* * *
Все, что касалось обязанностей, их разделяло, и все же они находили способы проводить время вместе. По утрам Нори была занята с Киёми, а по вечерам занималась скрипкой. Киёми неохотно позволила ей тратить несколько часов днем на чтение. Нори всеми силами старалась не отставать от учебы. Ей разрешили взять завалявшиеся в доме книги. Киёми насмехалась, причмокивала губами и все рассуждала, насколько это бесполезно, однако снабдила Нори бумагой и ручками. Единственное, что Киёми поощряла – это интерес Нори к изучению английского языка. Мол, однажды пригодится.
Жизнь Миюки была совсем другой. Она просыпалась на рассвете и шла помогать на кухне. Днем ее посылали драить широкое деревянное крыльцо – видимо, потому, что Киёми считала девочку слишком неуклюжей для протирания пыли. Дом был старым, хоть и в хорошем состоянии, с новыми полами, свежевыкрашенными стенами, и нуждался в постоянном уходе. Гостям выделяли особые помещения, и они не предназначались для ежедневого использования. А обитатели дома ютились в комнатках поменьше в западном крыле, далеко не таком ухоженном. Миюки делила жилище с еще парой девчонок.
– Все не так плохо, – сразу отмахнулась она. – В приюте мы с Сисси делили тюфяк. Так что у меня тут даже непривычно просторно.
Задания заканчивались лишь по ночам, и две девочки находили время друг для друга – поделиться своими секретами и страхами. Нори не знала, была ли то настоящая дружба. Она вообще не знала ничего о друзьях, кроме того, что почерпнула из книг. Они никогда и не встретились бы, если бы не возникшие в их жизни невзгоды, а общего у них было разве что невезение.
Ну… может, не только. Или того, что было, все-таки достаточно.
Они встречались у Нори в комнате и сидели на полу, бок о бок, у пары свечей – правилу отбоя следовали не то чтобы жестко. Нори всегда старалась приготовить для Миюки тарелку с угощениями. Старшая девочка жаловалась, что постоянно голодна, а Киёми не позволяет ей наесться досыта.
– Считает меня толстой, – смеялась Миюки, запихивая в рот печенье. – Она, конечно, права. Ма частенько повторяла, что не понимает, как я умудряюсь быть такой толстой, когда еды так мало.
Говорила обычно Миюки, и это устраивало обеих. Нори глотнула чая и обхватила чашку ладонями, чувствуя, как по телу растекается тепло. Рядом лежало забытое рукоделие.
Миюки сморщила нос.
– Наверное, не стоит мне столько есть. Нашла бы клиентов получше. Побогаче. Убралась бы отсюда быстрее.
Нори попыталась поддержать подругу, хотя от разговоров об истинных делах, которые происходили под этой крышей, ее по-прежнему мутило.
– Уверена, что в конце концов…
– Я не такая, как ты, Нори! – вдруг выпалила Миюки, вытирая губы тыльной стороной ладони.
– Что?
– Я некрасивая.
Не мольба о сочувствии, не вопрос. Просто факт.
Нори вздохнула и отставила чашку.
– Я не разбираюсь в красоте.
– Ты хорошенькая. И умная. Помогаешь мне с письмом и чтением. Ты умеешь читать стихи, знаешь английский.
Нори скрестила руки на груди.
– На чердаке было полно свободного времени. И нечего делать, кроме как читать. К тому же английский у меня ужасен. Просто… мне нравится пробовать. И Акира… Вот он и правда потрясающий, и я хотела, чтобы он…
Гордился.
– Как послушать, так он чудесный, – задумчиво протянула Миюки, подпирая подбородок руками.
Он такой.
– Над чтением-то мы поработаем, – сменила Нори тему, как поступала всегда, если дело принимало такой оборот. Она поймала себя на том, что говорит с Миюки об Акире больше, чем следовало бы. Ее выживание зависело от способности забывать. – Беда в том, что Ацуко и Мина – единственные, кто всех интересует. Клиентов недостаточно, даже когда экономика процветает, с нашими-то ценами, а у постоянных гостей любимицы, как правило, годами одни и те же.
Миюки усмехнулась.
– Откуда ты все это знаешь?
– Киёми упоминает всякое во время занятий, – сухо ответила Нори. – Говорит со мной иногда, как будто мы…
Язык не повернулся сказать «подруги».
Миюки оглядела хорошо обставленную спальню, остановила взгляд на нитке жемчуга, в спешке брошенной на туалетный столик.
– Везет.
Нори зажмурилась, чтобы подавить разочарование. Нет смысла злиться на того, кому в жизни приходится гораздо хуже.
– Я – свинья, которую откармливают на убой. Моя диковинность, чужеродность, изоляция – все это потом используют, чтобы продать меня подороже…
Миюки поежилась.
– Не хотела тебя расстраивать.
– И не расстроила, – заверила ее Нори. – Правда. Не мне тебе
