жаловаться.
Миюки сверкнула щербатой улыбкой.
– Раньше я вообще ничего не получала. Случались мальчишки, но они никогда не делали то, что обещали. Так, по крайней мере, лучше. Я кое-что получу для себя и для Нанако. – Ее сияющее лицо вдруг омрачилось. – Знаешь, я не представляю, для чего еще я кому-то могу понадобиться. И я не против, но…
Миюки не хотела, чтобы с такой жизнью столкнулась сестра.
Нори ломала голову, подбирая слова поддержки. В этой области она мало что смыслила.
– Для многого понадобишься. Ты быстро учишься. И держу пари, прекрасно ладишь с детьми. Ты можешь стать учительницей или…
Нори на мгновение подумала об Акико, затем отшвырнула воспоминания прочь.
– Наверняка ты на многое способна. Не сомневаюсь.
Миюки грустно улыбнулась.
– Ты и правда особенная, Нори. И не в том смысле, в котором обычно говорят. Я чувствую, что в другом мире ты стала бы кем угодно. Но я-то не такая. Забота о Нанако – вот, в общем-то, и все, что я делаю правильно, а сейчас не могу и этого.
Нори подалась вперед и взяла руки Миюки в свои. В отличие от ее собственных, они были покрыты мозолями.
– Ты ее заберешь, – уверенно проговорила Норико. – Заберешь. И это твоя особенность – любить кого-то… так сильно.
Перед внутренним взором возникла кривая усмешка Акиры, его глаза цвета грозового неба… Нори пришлось умолкнуть. Вдохнуть. Начать заново.
– Остальное уже неважно.
Миюки сморгнула слезы.
– Мне очень жаль, что я не могу тебе помочь.
Нори улыбнулась, хотя тоже была на грани.
– Все в порядке.
И они обе заплакали.
– А вот и нет, – прошептала Миюки. Она больше не улыбалась. Не пыталась смягчить боль.
Нори кивнула.
– Знаю.
Глава восьмая
Песнь дерева
Сентябрь 1953 года
Киёми
Она как обычно опаздывает.
Я улучаю момент посидеть перед зеркалом. Тени под глазами говорят, что я переутомилась – ничего нового. Количество тонального крема, которое мне приходится наносить, напоминает, что былая привлекательность увядает, а смиренная улыбка шепчет, что я старею. Скоро мне исполнится тридцать два – больше, чем я рассчитывала прожить. Немного приспускаю перед кимоно, теперь никто не заметит мешков. Бросаю взгляд на дверь, но моего самого беспокойного вложения все не видать. Выхожу в коридор и прищелкиваю пальцами, подзывая ее подружку, Миюки, которая болтает со старшей девушкой.
Внутри не жарко, однако лицо Миюки блестит от пота. Я велела на кухне не давать ей угощений, и там клянутся, что ни разу не ослушались. К шестнадцати она не расцвела, как я надеялась. Из моих девочек ее спрашивают реже всего. Неудачное вложение, но теперь ее уже не вернешь.
Миюки поворачивается ко мне, краснеет.
– Киёми-сан?
Скрещиваю руки на груди и пристально смотрю на девчонку. Мы проходили через подобное достаточно раз, и она точно знает, чего я хочу. Указывает на улицу.
– Где-то там.
Я делаю глубокий вдох, и две девушки торопливо отступают с моего пути, когда я прохожу мимо них во внутренний дворик. Сейчас полдень, вовсю палит солнце. Быстрыми шагами пересекаю двор, направляясь к прогулочной роще, которую я так усердно старалась сделать красивой для гостей, приезжающих сюда отдохнуть от напряженной городской жизни, провести выходные на природе. Почти сразу замечаю девчонку на коленях у маленького искусственного пруда, она бросает кусочки хлеба уткам.
И на ней даже шляпы нет.
– Норико! – рявкаю я. – Сколько раз надо говорить? Так хочешь испортить цвет лица?
А она даже головы не поворачивает. Разламывает последний кусочек хлеба, бросает самому маленькому утенку в пруду. Только удостоверившись, что он доедает, пока братья и сестры не ринулись отбирать угощение, Норико изволит обратить внимание на меня.
– Гомэн, – ровным тоном извиняется она, и слово звучит насквозь неискренне.
Поднявшись, девчонка отряхивает травинки с бледно-розового платья.
Я окидываю ее усталым взглядом. В свои тринадцать Норико Камидза очень привлекательна, хотя и не в обычном смысле. Она не выросла ни на сантиметр – полагаю, она навсегда останется крошечной, – но изгибы округлились, и фигура похожа на бутылку из тонкого выдувного стекла. Норико не носит вырезов, но это не помогает скрыть, что грудь у нее такая же большая, как у меня. Она научилась выпрямлять волосы, и теперь пряди ниспадают блестящим густым каскадом до поясницы. Насыщенные янтарно-карие глаза, которые при солнечном свете выглядят как шампанское, нос пуговицей и полные губы, в которых, кажется, всегда есть какая-то тайна… Когда Норико входит в комнату, ее невозможно не заметить.
И с ней по-прежнему трудно.
– Опаздываешь на урок.
– Я умею наливать чай, Киёми-сан. И танцевать, и расставлять цветы, и обмахиваться бумажным веером. За два года как-то разобралась, что к чему.
В ее словах есть смысл, но я не уступаю, хотя вариантов, как с ней поступить, у меня немного. Нори умна. А умные люди со свободным временем опасны.
Я указываю в сторону дома.
– Возвращайся. Забыла, что завтра тебя посетит Танаки-сан?
Она заправляет прядь волос за ухо.
– Не забыла. Просто мне все равно.
Я сжимаю кулаки.
– Ты будешь относиться к нему с уважением, – пре-дупреждаю я, хотя этот мерзкий развратник нравится мне не больше, чем ей. – Он не видел тебя с тех пор, как…
– С тех пор, как выволок меня из моего дома, – заканчивает она. У нее скучающий и сонный вид. – Я устрою для него представление, Киёми-сан. Не волнуйтесь. Я вас не посрамлю.
Малость выдыхаю. Я работаю на Сюске Танаки уже шесть лет. Он… за неимением более изящного термина скажу «работорговец». В основном промышляет женщинами, но не гнушается продавать и бедных маленьких мальчиков старикам-извращенцам. И сам, в свою очередь, работает на деда Норико, теневого короля криминальной империи.
Танаки целыми днями приобретает девушек – подкупает семьи или просто забирает несчастных там, где находит. Под видом управляющего туристическим агентством он отправляет бедолаг по всему миру. А тех, кого не увозит, присылает мне. Мне нравится думать, что им повезло, и я стараюсь сделать их жизнь как можно более приятной. Не жду, что меня назовут святой. Но я была по ту сторону, где на лицо давил мужской ботинок. Я не бью своих девочек и не позволяю никому моложе тринадцати даже коснуться мужчины. Я не имею дела с девятилетними детьми, в отличие от мужчин, которые имели дело со мной.
Нори подходит ближе, стискивает мою руку.
– Я не дам ему повода причинить боль тебе, или мне, или любой другой девушке. Я знаю, что нужно делать.
Ее чутье меня потрясает. Я ведь никогда ей
