— Если вы увидите женщину у запасного выхода, — я кричу ему вслед, — скажите ей, что вас послала Пенрин. Позаботьтесь о ней, хорошо? Я думаю, это моя мама.
Тату бросает на Дока последний взгляд и выходит.
Глава 40
— Ты действительно рассказал ему всю правду? — спрашиваю я.
— Почти всю, — говорит Док, пока вставляет видео в прямоугольный аппарат под телевизором.
Они оба выглядят древними. Даже несмотря на то, что экран маленький, остальная часть телевизора выглядит толстой и тяжелой, как что-то, сошедшее со старых фотографий моего отца.
— Это был самый быстрый способ отделаться от них, поэтому мы можем перейти к разговору о том, что действительно важно.
— И о чем же?
— О твоей сестре.
— Почему она так важна?
— На самом деле, не так уж и важна, — он искоса смотрит на меня, давая понять, что он думает иначе. — Но я в отчаянии.
Это не имеет почти никакого смысла, но мне все равно, пока я смотрю видео. Он нажимает кнопку на аппарате под телевизором.
— Эта штука и правда работает?
Он смеется.
— Что бы я только не отдал за компьютер, — он возится с тумблерами и кнопками на старом телевизоре.
— Никто тебя не останавливает. Компьютеры на свалке залива, ждут, пока их кто-то возьмет.
— Ангелы на самом деле не поклонники человеческой техники. Они предпочитают играть с жизнью и создавать новых гибридных особей. Хотя у меня такое впечатление, что на самом деле им не стоило бы этого делать, — последнее предложение он бормочет, будто говорит сам с собой. — Я покопался в некотором оборудовании, но инфраструктура этой скалы далека от основ архитектуры.
— Там все выглядит довольно прогрессивно, — я киваю в направлении окна. — На порядок больше, чем было в подвале обители.
Док поднимает брови.
— Ты видела подвал обители?
Я киваю.
Он поднимает голову как любопытный пес.
— И все же, вот она ты. Жива, и расскажешь мне о ней.
— Поверь, я удивлена не меньше других.
— Нашей первой работой была именно лаборатория в обители, — говорит он. — Я все еще цеплялся за старые способы вернуться туда — за человеческие способы. Они требовали пробирок, электричества и компьютера, но они не позволяли мне иметь все то, что мне было нужно. Сопротивление ангелов к человеческим технологиям загоняло меня в такие рамки, что делали лабораторию похожей на подвал Франкенштейна 1930-х годов.
Он нажимает "ПРОИГРЫВАТЬ" на видеомагнитофоне.
— С тех пор я рос на ангельских методах. Они более элегантны и эффективны.
На экране появляется зернистое, серое изображение мрачной комнаты. Раскладушка, прикроватный столик, стальной стул. Сложно сказать, была ли это тюремная одиночка или спальня грустного бюрократа.
— Что это? — спрашиваю я.
— Где-то на этой скале вдоль линии кто-то установил систему видеонаблюдения. И не удивительно, учитывая, что это была оживленная туристическая достопримечательность. Я добавил звук в некоторых комнатах. Ангелы, очевидно, не знают, что за ними следят, поэтому не кричи об этом на каждом шагу.
На экране с хлопком открывается металлическая дверь. Два ангела с голым торсом держат между ними гиганта. Даже несмотря на зернистое видео, я узнаю в нем демона Велиала. Вокруг его живота намотан окровавленный бинт.
Позади них есть еще один ангел, который выглядит знакомым. Я не могу назвать цвет его крыльев на зернистом видео, но догадываюсь, что они горят оранжевым. Я помню их с той ночи, когда забрали Пэйдж, с ночи, когда он со своими дружками оторвали крылья Раффи. Он держит маленькую Пейдж в руке, будто мешок картошки.
Ее лицо невредимо, а атрофированные ноги бесполезно свисают.
— Это твоя сестра? — спрашивает Док.
Я киваю, не в состоянии что-либо сказать.
Жженый ангел бросает Пейдж в темный угол комнаты.
— Уверена, что хочешь видеть это? — спрашивает Док.
— Хочу, — я не хочу. Я хочу отбросить мысль о том, что могло случиться, пока меня не было поблизости, чтобы защитить ее.
Но у меня нет выбора. Я заставляю себя досмотреть видео.
Глава 41
Размытая капля летит в угол, превращаясь снова в мою сестру, когда она со стуком приземляется. Я съеживаюсь, когда она ударяется о стену и обрушивается на беспомощные ноги.
Крохотный крик боли срывается с ее губ, но никто в комнате, кажется, не замечает.
Жженый ангел уже забыл о ней, пока поднимал ноги Велиала. Они бросают его на койку.
Велиал опускается на скрипящие пружины. Он кажется мертвым, и я хочу, чтобы так и было. Позади него моя малышка ползет глубже в темный угол и съеживается там. Она приподнимает ноги руками, чтобы подтянуть их к груди в позе эмбриона и наблюдает за ангелами огромными, напуганными глазами.
Бессознательная голова Велиала повернута под неестественным углом рядом с металлической перекладиной, поддерживающей изголовье. Все, что им нужно сделать — это потянуть его немного вниз, и он сможет лежать в относительном комфорте. Но они не делают этого.
Входит еще один ангел с тарелкой сэндвичей и большим стаканом воды. Он ставит еду и воду на прикроватный столик. Пока он занимается этим, два ангела выходят, оставляя Жженного и вошедшего парня.
— Не такой властный теперь, правда? — говорит Жженный.
— Я вот думаю, как глубок тот порез на его животе? — говорит тот, который принес сэндвичи. — Думаешь, он сможет есть?
Жженный небрежно пододвигает хрупкий стол так, что бы Велиал не смог до него достать.
— Теперь нет.
Ангелы хитро улыбаются друг другу.
— Мы принесли еду и воду, как и должны были сделать. Разве мы виноваты, что он не может сесть и достать до нее?
Жженный заворачивает губу так, будто хочет пнуть Велиала.
— Он был самый властный, самый противный, самый эгоистичный из всех, с кем мне когда-либо приходилось работать.
— Я работал и с худшими.
— С кем?
— С тобой, — ангел смеется, когда закрывает дверь за ними.
Пейдж суетится в темноте, очевидно полностью забытая. Она, должно быть, проголодалась и измучена жаждой.
Если бы она могла идти, то смогла бы подойти и взять сандвич. Но без своего кресла она слишком медленно будет добираться до стола, брать сандвич и ползти обратно в угол. Она сможет это сделать, но я понимаю, почему не пытается. Тяжело чувствовать, будто ты можешь украсть что-то, но не можешь сбежать.
Видео исчезает.
Когда оно снова появляется, в комнате светло, вероятно, от маленького окна где-то за пределами камеры. Прошло время. Сложно догадаться сколько именно.
Болезненное рычание растет до вопля гнева и отчаяния. Велиал очнулся и пытается сесть. Он плюхается обратно на койку с разочарованным бурчанием. Он лежит там, тяжело дыша, и, кажется, даже не замечает, что Пейдж все еще лежит клубочком на каменном полу в углу.
Яркая кровь окрашивает бинты вокруг его пояса. Он поворачивает голову и смотрит на воду. Он пытается дотянуться, не наклоняясь. Стол с сандвичами прямо за пределами досягаемости.
Каким бы голодным и измученным жаждой он ни был, Пейдж, должно быть, голодней и сильней хочет пить. Она очень маленькая. У нее не много запасов.
Велиал поднимает руку и опускает ее на койку. Он ворчит от злости и боли, когда движения заставляют его рану болеть. Он ложится обратно, пытаясь не двигаться. Он сухо сглатывает и смотрит на стакан воды на столе.
Он глубоко вздыхает, будто пытаясь собраться с силами и снова попробовать дотянуться. На этот раз он умудряется протянуть руку немного дальше, но этого не достаточно. Он тяжело дышит сквозь стиснутые зубы, пока медленно продвигается за водой. Боль, должно быть, очень сильная. Если бы это был кто-то другой, мне было бы жаль его.
Он сдается с разочарованным ворчанием и откидывается назад. Его лицо искажено от боли.
Пейдж наверное пошевелилась или издала какой-то звук, потому что он внезапно смотрит в угол.
