помолчал некоторое время, давая помощнику время свыкнуться с услышанным, и продолжил: – А вот теперь новость номер два, ради которой я и попросил Александра Павловича прийти со мной. Собственно, он ее принес, ему и слово.
Свиридов кашлянул в кулак, заговорил:
– Вы наверняка знаете, что Владимир Гаврилович после первого покушения просил наше ведомство о содействии. Мы имеем более разветвленную сеть, нежели уголовный сыск, хотя и не такую надежную и не всегда заслуживающую доверия. Тем не менее мы оповестили всех штатных и нештатных агентов о необходимости проявлять повышенное внимание, во-первых, к лицам, подходящим под описание преступника, а во-вторых, к тем, кто будет обсуждать убийства, хм, этих барышень. Или же высказывать неприязнь к женщинам данного образа поведения. Да и к женщинам в целом.
Он сделал паузу, достал из кармана маленькую книжечку в зеленой кожаной обложке.
– Так вот. Сегодня утром ко мне пришел наш осведомитель и сообщил следующее, – Свиридов заглянул в записи. – Вчера в трактире «Привисленский край», это недалеко от Знаменской площади, между ним и незнакомым молодым человеком состоялся разговор, в ходе которого этот незнакомец довольно зло уверял, что ненавидит всех женщин, что все злоключения, преследующие его в течение жизни, только от них.
Маршал скривился:
– Обычные пьяные разговоры отвергнутого юнца.
Но Филиппов поднял руку, останавливая помощника:
– Сотрудник господина Свиридова заявил, что его собеседник не пил. Извините, Александр Павлович, продолжайте, пожалуйста.
Тот кивнул, снова уткнулся в записи:
– Помимо этого юноша уверял, что полиция никогда не разыщет убийцу из гостиницы «Дунай», а он на месте правоохранителей не наказывал бы его, а выдал премию и охотничий билет, чтоб вовсе истребить эту нечисть. Про нечисть – это цитата.
– В «Дунае» убили Герус, – кивнул Маршал. – Есть приметы этого типа?
– Слабоваты приметы: борода без усов, шляпа на пол-лица, голос низкий и сиплый. Представился Вадимом Кровяником. Трактирщик сказал, что он бывает у них часто. О себе говорит, что дворянин, но служит матросом из-за каких-то жизненных обстоятельств. По его словам, между рейсами живет в ночлежке у Макокина. На Полтавской улице.
Константин Павлович снова поднялся на ноги:
– На Полтавской?! Она же выходит на Калашниковский! Надо же срочно туда ехать! Вы отправили людей?
– Константин Павлович, мы там были. Вы уж извините, что без вас, – улыбнулся Филиппов.
– Когда же вы успели?
– Так уже почти час дня. Мы вас после вчерашних приключений не стали тревожить.
Поняв, что не все выстрелы пушки ему приснились, Маршал посмотрел на часы, удивился расположению стрелок, снова повернулся к Свиридову:
– Я так понимаю, что у Макокина никакого Кровяника вы не застали.
Свиридов кивнул:
– Совершенно верно. Более того, в списках постояльцев нет такого имени.
* * *
В больнице все было по-прежнему: неживой свет в коридорах, суетливые нянечки, усатый истукан-городовой у Зининой палаты. Константин Павлович махнул на вскинутую к козырьку руку, потянул на себя дверь и замер: у Зининой кровати сидел Нейман – и это бы еще полбеды, но он держал ее за руку! Второй рукой Зина закрывала лицо – плакала. Маршал нахмурился, замешкался, не закрыть ли дверь, понял, что потерял время и теперь и вовсе выглядит все так, будто он подглядывает, покраснел и кашлянул.
Нейман вскочил, увидев его, а Зина не обратила никакого внимания, продолжая плакать – лишь прижала к лицу и вторую, освободившуюся, руку.
– Дежурный! – крикнул через плечо Маршал. – Почему в палате посторонний?
– Так ведь барышня сама попросила впустить, когда услышала голос, – забормотал городовой.
Нейман дернулся к двери, обернулся на Зину, вернулся, потянулся было к руке, но не осмелился дотронуться при Маршале, снова посмотрел на него:
– Простите, Константин Павлович. Я лишь беспокоился о Зинаиде Ильиничне. Я уже ухожу.
– Да уж, сударь, извольте. – Маршал раскрыл пошире дверь.
– Николай Владимирович, спасибо, что зашли справиться обо мне. – Зина говорила тихо, но спокойно, будто бы и не плакала мгновение назад. – Ступайте. Приходите завтра. Константин Павлович не станет возражать, ведь правда?
Маршал снова покраснел и с готовностью кивнул. Нейман наклонился за шляпой, попрощался и вышел, а Константин Павлович затворил дверь и нерешительно обернулся – рассказал или нет Нейман Зине о том, что видел его вчера в ресторане с Агатой? Или все ограничится выговором за несдержанность. Но Зина молча смотрела на него то ли грустно, то ли нежно.
– Как ты себя чувствуешь?
– Спасибо, лучше.
– Могу я сесть?
– Конечно.
Он подвинул стул, сел, положил шляпу на прикроватный столик.
– Прости меня, я был груб с твоим… другом.
– Я уже привыкла, что ты грубиян, – улыбнулась Зина, и Маршалу стало немного легче дышать.
– Просто я не могу себе представить, как бы я пережил, если б тебя у меня отняли. Да и визиты этого юноши меня, откровенно говоря, тоже не радуют.
Зина сжала его ладонь, снова улыбнулась:
– Этот юноша в меня влюблен. И тут ему можно лишь посочувствовать. Потому что я, увы, люблю одного косноязычного грубияна-полицейского.
За дверью послышались два голоса: один низкий и басовитый, судя по всему, городового, а второй помоложе. Сначала разговор звучал приглушенно, но постепенно громкость его повышалась, будто кто-то медленно разворачивал граммофонную трубу в сторону Зининой палаты. Наконец молодой голос совсем перешел на крик:
– Отодвинься, болван, я сам из полиции!
Послышалась возня, потом будто кто-то ткнул во что-то мягкое, молодой голос охнул. Константин Павлович подошел к двери, выглянул в коридор и увидел странную картину: на полу сидел, держась одной рукой за глаз, а второй прикрываясь от нависающего над ним городового, какой-то оборванец, а полицейский уже пытался вытащить из длинных ножен шашку, наливался кровью, багровел и оттого, видимо, с задачей этой не справлялся.
– Отставить, Тищенко! Вас сейчас удар хватит, а мест в больнице свободных нет! – Городовой вытянулся во фрунт, а Маршал повернулся к оборванцу, подал тому руку: – Что за вид, господин Отрепьев? Вы будто по ночлежкам неделю шлялись.
Николай Антипович неловко ухватился за протянутую руку своей свободной левой, поднялся, продолжая прижимать к ушибленному глазу правую, но Маршал решительно отодвинул ее, посмотрел на наливающийся лиловый синяк и скомандовал:
– Срочно идите на пост, вам нужна свинцовая примочка.
Но Отрепьев бешено замотал немытыми патлами, сбиваясь, быстро заговорил:
– Подождите. Я только что узнал. Вы правы, я по ночлежкам… По притонам, трактирам… Думал, выслежу… Вы бы только видели, как там живут… Горький еще приукрасил… Что с Зинаидой Ильиничной?! Она жива?!
– Успокойтесь, Николай Антипович. Все в порядке, она уже вполне сносно себя чувствует. Угрозы для ее жизни нет. Тищенко, намочите хотя бы для господина Отрепьева платок, надо
