- Я прикажу затоптать его в пыль, а кишки размазать по траве, - сказал Аман, обращаясь теперь только к самому себе.
- Что? О ком ты? Куда собрался на ночь глядя? - воскликнула Зерешь, когда Аман вскочил на ноги, и приказал слугами срочно принести халат, в котором он обычно ходил во дворец. - За тобой вечером не приходили посыльные от царя.
Но Аман ничего ей не сказал и, сцепив зубы, выскочил за дверь. В такие минуты, когда он замолкал и начинал вынашивать в себе какие-то тайные намерения, он делался по-настоящему страшен, - даже Зерешь старалась тогда держаться подальше от него.
"Он сегодня замеременел злом, и неправду вынашивает утроба его," - вот что сказал один из гадателей, когда в встревоженная Зерешь рассказала обо всем с друзьями дома.
"Лучше бы не наступал для всех нас этот день", - сказал другой.
"Вся земля содрагнется от сегодняшнего его икания", - загадочно прибавил третий, так что Зерешь вовсе ничего не поняла.
Возможно, они просто имел в виду, что живот везиря в последнее время сделался чересчур толстым и упругим, потому что он чуть ли не каждый день веселился и трапезничал с царем, слушая его рассказы про Эсфирь. Или все же не только это?
...При виде Амана стражник, стоящий возле дальних садовых ворот, тут же упал лицом в землю, точно ему палкой перебили обе ноги, и забормотал неразборчивые слова приветствия.
- Встань, падаль, - сказал ему Аман. - Встань, я буду говорить.
Джафар вскочил и с тупым видом уставился на короткие, из мягкой разноцветной кожи, сапожки Амана, словно силился на всю оставшуюся жизнь запомнить их узор.
- Кто стоит там, под тем большим деревом? - спросил Аман, кивая за ворота. - Как зовут того высокого стражника?
- Мардохей, - пролепетал Джафар. - Мардохей его имя.
- Ты хорошо знаешь его?
- Нет, я ничего про него не знаю, - испугался Джафар, почувствовав в голосе везиря скрытую угрозу. - Совсем ничего не знаю. Нам, стражникам, не положено много разговаривать между собой, иначе мы можем не заметить врага и всякого, кто хочет украдкой пробраться в сад.
- Значит, ты совсем ничего не можешь сказать мне о нем? - спросил Аман, и теперь угроза в его голосе прозвучала более, чем явно. - Или все-таки хоть что-то скажешь? Может, мне приказать подвесить тебя за язык, чтобы он не валялся у тебя во рту без всякого дела?
- У него есть дети, а у жены его - рыжие волосы, она тоже очень приметная, я как-то один видел их вместе на базарной площади, - прошептал Джафар. - Мардохей ведь такой высокий, что его издалека видно и ни с кем не спутаешь.
- Это мне и самому известно! - взвизгнул Аман.
- Он - иудеянин, - тихо сказал стражник.
- Что ты сказал? Иудей? Откуда тебе это известно? На колени! Если ты мне лжешь, я прямо сейчас, своим мечом отрублю тебе голову!
- Он мне сам это сказал.
- Сам сказал? Значит, он этого даже не скрывает?
- Нет, нет, скрывает, очень скрывает, но я ведь все равно вижу, как три раза в день он опускается на землю и, неприметный среди кустов, разговаривает со своим невидимым богом. И по субботам его никогда не бывает на службе, поэтому я сам как-то спросил его, и он сказал - так, мол, и так, Джафар, мне нельзя ничего делать в субботы, кроме как молиться своему Богу и склонять перед ним свою голову...
- Завтра утром голова будет лежать отдельно от туловища, - пробормотал Аман. - Я разоблачу его перед лицом царя и получу награду...
"А заодно смогу избавиться от начальника стражи, Каркаса, который слишком много знает того, чего ему не следует знать, и заносится перед царем своей неподкупностью", - добавил Аман, но уже про себя.
- Как? Моя голова?!! - ужаснулся Джафар, мешком свалился на землю и принялся целовать Аману ноги.
- Мардохея! Голова Мардохея! Смотри, держи язык за зубами, но знай, что жизни для иудея осталась только...
2.
...одна последняя, темная ночь.
Больше всего Мардохей любил стоять на дворцовой службе именно по ночам, когда вокруг не было ни одной живой души, а над головой разворачивалась величественная картина звездного неба.
Именно по ночам Мардохей принимал наиболее важные свои решения и обдумывал мысли, которые днем терзали его душу - ночью он становился смиренным и спокойным.
Иногда Мардохей ложился среди кустов и подолгу, не отрываясь, смотрел на звездное небо, и никогда в его душе не было так безмятежно, как в такие минуты.
"Ты, Господи, щит передо мною, слава моя, и Ты один возносишь голову мою, - с умилением думал Мардохей. - Спокойно ложусь я спать, и сплю спокойно, ибо ты одни, Господи, даешь мне жить в безопасности."
Он и сейчас лежал на траве, подложив под голову руки, когда вдруг услышал неподалеку от себя осторожные шаги, шорох кустов и чей-то шепот. Мардохей насторожился. Такими сдавленными голосами не разговаривают те, кому нечего скрывать и прятаться. Поэтому стражник притаился, задержал в груди воздух и напряг слух.
Разговор двух мужчин был настолько тихим и вкрадчивым, что вначале Мардохей ничего не мог расслышать, но потом услышал имя царя Артаксеркса. Это было более, чем странно - он больше привык к тому, что подданные, наоборот, всегда нарочито громко славословили имя владыки, а между собой вовсе не вспоминали, как будто бы его и не существовало на свете.
- Вот что я хочу сказать, - зашептал один из них. - Ты ещё слишком молод и не умеешь отличить золотой пуговицы от медной. Пришел царь Артаксеркс и вместе с ним сразу пришли плохие времена, когда каждая дрянь лезет в передний угол. Скажи, разве было когда-нибудь во дворце и в Сузах столько египтян, чернокожих ливанцев, жирных индианок и прочей мерзости, которую я на дух не переношу? А ведь кто, как не царь должен понимать, что первыми и главными над всеми народами должны стоять персы и мидийцы, и нельзя засорять наши города всяким сбродом? Прежний наш царь, Ксеркс, вырывал иноверцам ноздри и провздевал им на всякий случай веревки через губы и сквозь челюсти, чтобы всегда держать на поводке, а теперь, они расхаживают по нашей земле, как у себя дома. А ведь это великий грех перед нашими богами, разве мы должны терпеть такое беззаконие?
- Но что мы можем сделать, Фарра? - помолчав, спросил кто-то тонким, дрожащим голосом, который, как догадался Мардохей, принадлежал более молодому по возрасту человеку. - Нет никого сильнее царя.
- Скажи, какое дерево легче срубить: молодое, когда у него тонкий и ещё неокрепший ствол или старое, укоренившееся глубоко в землю? - ответил Фарра вопросом на вопрос.
Но так как молодой спутник его молчал, Фарра сам сказал:
- Для молодого дерева хватит одного крепкого удара, зато потом на его место можно будет посадить другое, которое будет расти прямо и всем приносить только пользу. А ведь точно также и с людьми бывает.
- Не пойму, о чем ты толкуешь? - удивился юноша. - Я что-то ничего разобрать не могу. Зачем ты меня сюда вызвал, Фарра? Темно-то как... Мне уже возвращаться пора, а я что-то ничего так и не понял.
Судя по всему, Фара ещё ближе придвинулся к своему спутнику и принялся шептать ему что-то на ухо, поэтому теперь Мардохей при всем желании мог расслышать лишь отдельные, невнятные звуки.
- Что ты такое говоришь? - вдруг тихо и испуганно воскликнул суптник Фарры. - Неужели ты не не знаешь, что потом бывает с теми, кто поднимает руку на царя? Нет, я не хочу, чтобы меня бросили в клетку с голодными львами или подвесили вниз головой на дереве. Нет, Фарра, я слишком молод, и не пойму, зачем ты выбрал меня, я тут не при чем.
- Глупости, - прошептал Фарра. - Кто узнает, что это именно ты положил яд в блюдо, которое поднесут царю совсем другие руки? У меня дома, в подушке, уже зашит такой порошок, что царь и разбираться не сможет, что к чему, он даже и рта не успеет открыть...
- А царские евнухи, помощники? Они все равно потом найдут виновного, нет, я боюсь, Фарра.
- Даже искать не будут. Я знаю немало людей во дворце, которые только и ждут этой минуты. Они, наоборот, нас по-царски наградят, Гаваф, я даже уже получил от них задаток. Думаешь, мы останемся после этого во дворце простыми служками? Нет, наша жизнь сразу изменится, вот увидишь.
- Покажи... задаток. Ты не обманываешь меня, Фарра?
- Вот, смотри, разве ты видел когда-нибудь у меня столько денег? Но все это ерунда - даже без них я все равно сделал бы это, чтобы поменять кривду на правду и разогнать всех иноземцев, чтобы никто из них не поднимал так высоко своей головы. Я слишком люблю чистоту, Гаваф, и не только я один. Нужно сделать, чтобы во дворце раз больше не воняло...
Наверное, Фара прибавил ещё какую-нибудь непристойность, потому что из кустов раздалось тихое хихикание, после чего заговорщики, которых Мардохей не успел даже как следует разглядеть, снова скрылись в темноте.
Мардохей сразу же забыл и про звезды, и про недавнее свое умиротворение, и теперь с нетерпением начал дожидаться рассвета, когда в воротах покажется фигура начальника стражи, Каркаса, который всегда в это время приходил с утренним обходом и следил, насколько...
