Разумеется, со стороны иудеянина, даже если бы он был человеком богатым и высокого родства, это была немыслимая дерзость. Но Ездра прибыл ко двору без подарков и без рекомендательных писем, как обычный простолюдин. Когда же начальник стражи, Каркас, к которому Ездра, в конце-концов, был доставлен, заметил левиту о его оплошносях, тот с достоинством заявил, что ему не нужны благодетели. Потому что над ним простерта благодеющая рука Бога, который в Иерусалиме и повсюду, и именно эта рука направила его теперь в Сузы, во дворец к царю
"Если вы скажете обо мне Артаксерксу, он примет меня", - с редкой самонадеянностью сказал Ездра, что было и вовсе смешно.
Все во дворце знали, что сейчас Артаксеркс настолько наполнен любовью к Эсфирь, к будущей царице, что с неохотой занимался важными государственными делами, не говоря о таких, что могло привести в Сузы бедного вавилонского книжника.
Но к всеобщему удивлению, когда Артаксерксу была передана просьба Ездры, он распорядился пустить левита во дворец, и встретил его в тронном зале, на своем престоле, как обычно принимал иноземных гостей и послов из далеких стран.
Последние время Артаксеркс и впрямь находился в непривычно ровном и благодушном расположении духа, много размышляя об отвлеченных предметах, особенно - о несхожести народов своего царства и о различных богах, охраняющих эти народы. Царю хотелось всех понять и примирить между собой, сначала - понять, а затем - примирить, и вавилонский книжник оказался как никогда кстати.
Священник и книжник Ездра, учивший словам заповедей своего Господа иудеев Вавилонских, выбрал наилучшее время, деньи час, когда ему следовало являться к царю, и царские евнухи долго потом перешептывались между собой, спрашивая, можно ли это считать простым совпадением, или книжника и впрямь толкала во дворец невидимая рука вездесущего Иудейского Бога.
Большинство из евнухов склонялись все-таки ко второму, особенно когда как следует разглядели обличие и манеры Ездры: он сильно был не похож на простого книжника, которые, как правило, повсюду старались держаться как можно тише и незаметнее, привыкнув к уединению и беседам лишь со своими свитками и табличками.
Ездра же обладал на редкость громким и красивым голосом, перед придворными держался гордо, а темные глаза его так блестели от возбуждения, как будто бы он только что промыл их чистой водой и ещё не успели просохнуть. Одежда Ездры из белой виссоновой ткани, местами красиво расшитая золотыми нитями, тоже выглядела достойно и даже величсетвенно. Трудно было поверить, что на самом деле этот человек - простой раб, из пленных, чьи предки когда-то с согнутыми спинами были пригнаны из родных земель в Вавилон, чтобы служить персидским царям и вельможам.
Артаксеркс тоже с немалым интересом разглядывал книжника, который сумел добиться встречи, о которой могли лишь мечтать многие из знатных персидских князей. Почему-то сегодня гордый, если не сказать надменный вид Ездры, не возбуждал в сердце царя Артаксеркса привычного презрения и гнева. Ноборот, царь был даже доволен и видел свою заслугу в том, что подданые его царства не живут при нем, как жалкие рабы, а чувствуют себя вполне свободно, как послушные дети под началом милосердного отца.
Слегка склонив на грудь голову в тяжелом венце, Артаксеркс ожидал, когда Ездра начнет просить денег из царской казны. Обычно все приходили к царю с одной и той же просьбой, особенно - жрецы и служители разных храмов, посвящающие царя в дела своего культа и в многочисленные расходы на жертвоприношения.
Сегодня Артаксеркс готов был выслушивать любые просьбы - мало того, ему хотелось сделать что-то необычное, но в тоже время - полезное, что понравилось бы всем его подданным без исключения, в том числе - и будущей царице Эсфирь.
Но Ездра не просил денег - он обратился к царю с нижайшей просьбой отпустить его в Иерусалим, а вместе с ним и других священников из Вавилона, Суз, Персеполя и других городов персидского царства для служения в главном иудейском храме. Всего в нескольких словах, сказанных к тому же через переводчика, Ездра сумел нарисовать на редкость страшную и убедительную картину упадка и запустения храма Иерусалимского, где уже есть стены и крыша. Но теперь требуются левиты, которые смогли бы вдохнуть в него жизнь, дух Божий через свое слово, как заповедано в законах Моисеевых.
Ездра просил у царя немного - сделать своей властью распоряжение, чтобы областеначальники персидского царя, которые хозяйничали за рекой, не препятстововали этому походу, и чтобы Артаксеркс отпустил их с миром из Вавилона, как когда-то поступил Кир, мудрый из земных царей.
- И это все? - удивленно спросил Артаксеркс, который привык в этом зале совсем к другим просьбам.
- Да, это все, - ответил Ездра. - Но это немало. Я хотел бы получить охранное письмо, чтобы никто из царских начальников не задерживал по пути наш караван, в котором будут идти священники и книжники, не имеющие денег для откупа.
- Я слышал, что в этой моей области, в Иудее, не хватает хлеба. Разве ты не хочешь просить у меня хлеба? - помолчав, поинтересовался Артаксеркс, по привычке выдержав паузу, во время которой проситель должен был в полной степени осознать степень своей ничтожности.
- Нет, - сказал Ездра. - Если мы доставим в Иудею то, что должны привезти, там будет хлеба в избытке.
Артаксеркс с ещё большим интересом взглянул на него: книжник держался вполне достойно перед лицом владыки. Разумеется, сначала он, как все, пал ниц перед царским троном, но затем какой-то неожиданной для взрослого человека легкостью вскочил на ноги, и теперь стоял перед Артаксерксом прямо, не сгибая спины и отводя от него своих горящих глаз.
- Ты имеешь в виду - скот? Вы хотите взять с собой в Иудее много волов, коров и овнов, чтобы самим пахать землю и разводить мясо? Что, же, это разумно, потому что если привезете туда хоть сто телег зерна, голод уменьшится только на несколько дней, - благодушно согласился царь.
- Нет, не это, - качнул Ездра гордой головой.
- Да, понятно, вы повезете с собой золото и потом купите на него все, что вам понадобится у соседних народов. Что же, это ещё разумнее, чем гнать с собой скот, потому что многие животные все равно не выдержат такого долгого перехода.
- Нет, у нас нет столько золота, чтобы сразу купить все, что нам будет нужно для жизни, - сказал Ездра. - На те пожертвования и доброхотные дары, которое нам, возможно, удастся собрать перед отъездом в Вавилоне, мы сможем купить только овнов и агнцев для всесожжений и хлебных приношений для жертвенника. Но если мы все же доберемся до Иерусалима, то там и без того вскоре заколосится рожь, зазеленеют виноградники и масличные сады. Потому что мы привезем с собой слово Божие - то, чего больше всего не хватает теперь нашим братьям, утратившим веру. Но как только они снова вспомнят о Господе, у нас будет вдоволь хлеба и сколько угодно золота, потому что с нами будет Бог наш - любящий, благой и милосердный.
Ездра говорил с такой убежденностью, что Артаксеркс помимо воли залюбовался его восторженным, счастливым лицом.
- Разве твой Бог так уж благ, как ты говоришь? - усмехнулся Артаксеркс, вспомнив о разоренных иудейских городах и сожженых землях.
Зычный и красивый голос Ездры окреп и теперь буквально гремел между колонн, поднимаясь к высокому потолку, обрастал звуками и множился от эха, словно бы подкрепленный невидимым хором:
- Господь наш един, Он создал небо, небеса небес, все небесное воинство, и землю, и все, что на земле, моря, и все, что живет в воде...
Кадык на его длинной шее так и ходил ходуном, а подбородок теперь был ещё более высоко вздернут.
- Это тот самый Господь, который избрал Аврама, вывел его из Ура Халдейского... Тот, кто увидел бедствие отцов наших в Египте, и услышал вопль их у Чермного моря... И явил знамения и чудеса над фараоном, и над всеми рабами его, о которых стало слышно по всей земле...
Артаксеркс не перебивал, пока Ездра с присущей ему страстью пересказывал историю своего народа. Многое из того, что говорил этот книжник, царь слышал впервые и немало удивлялся таким дивным речам.
- В столпе облачном Господь вел нас днем и в столне огненном - ночью, чтобы освещать нам путь... - громко выкрикивал Ездра, что даже стражники, стоящие возле дверей тронного зала, очнулись от оцепенения и насторожились, приподняв острые копья.
А в тот момент, когда Ездра многозначительно произнес: "...Но отцы наши сильно упрямились, шею свою держали упруго, хребет свой сделали упорным, и не хотели слушать заповедей", Артаксеркс вдруг и сам почувствовал, что у него затекла спина, которую он почему-то держал слишком уж прямо и напряженно перед этим простым иудейским говоруном.
Взмахом жезла Артаксеркс прервал речь Ездры и спросил ещё раз, что в глазах его подданых считалось знаком особой царской милости:
