Я смерил ее взглядом, и Беверли неожиданно опустилась передо мной на колени.
— Обрати меня в рабство, — умоляюще произнесла она. — Я буду для тебя хорошей рабыней.
— Встань, — смущенно попросил я. — Неужели такой плохой феминист, как я, должен напоминать тебе о том, что такое достоинство женщины?
— Здесь Гор, а не Земля, и все, чему я верила на Земле, там и осталось. Я многому научилась…
— Встань, — повторил я.
— На Горе, — продолжала Беверли, — мне не нужно притворяться. Здесь мне нет нужды прикидываться сторонницей ложных взглядов. Я наконец обрела право быть женщиной.
— Встань! — крикнул я.
— Выполни мою просьбу, пожалуйста! — взмолилась Беверли.
— А ну встань сейчас же! Мне стыдно за тебя!
— Нет, Джейсон, ты не прав. Я была честна перед тобой, а ты пристыдил меня за необдуманную честность. В каком-то смысле это моя вина, ведь ты все еще человек с Земли. Мне следовало иметь это в виду.
— Тебе попросту нужно вести себя по-другому.
— Но мои желания именно таковы!
— Измени их.
— Я не могу, — сказала Беверли.
— Но наверняка хочешь.
— Нет, — сказала она, — уже не хочу. Я полюбила эти желания. Они отражают мою глубинную суть.
— Раз уж тебе не под силу отказаться от столь постыдных желаний, ты должна скрыть их. Сделать вид, будто у тебя их нет.
— Зачем?
— Может быть, затем, чтобы твое поведение согласовалось с базовыми социальными ценностями.
— Здесь не Земля! Так с какой же стати я должна подстраиваться под моральные нормы другой планеты?
— Понятия не имею, — честно признался я. — Это какой-то дурной сон!
— Мужчины и женщины имеют свои достоинства и свои недостатки, но каждый хорош именно на своем месте. Достойное в мужчине является недостатком в женщине, и наоборот. Мнение же о том, будто мы одинаковы, совершенно несостоятельно.
— Может быть, и так, — сказал я.
— Почему ты позволяешь робким, лживым и мелким людям навязывать тебе свои взгляды?
— Не знаю, — отозвался я.
— Где доказательства того, что провозглашаемые ими принципы верны?
— Я не встречал таких доказательств.
— Следуя подобным принципам, человек оказывается в разладе с самим собой, а это приводит его к мучениям, физическим и духовным. Расстройство здоровья способно укоротить жизнь. Можно ли считать верными принципы, руководствуясь которыми человек приводит себя к краху? Не являются ли они порождениями больного воображения? Неужели самообман и нелепое самоограничение должны считаться нормой?
— Не знаю!
— Прошу прощения, если я тебя смутила.
— Ступай в свою комнату.
— Ты отказываешь мне как женщине?
— Отправляйтесь к себе, мисс Хендерсон.
— Слушаюсь, — ответила Беверли, — ты ведь меня содержишь.
С этими словами она повернулась и направилась к лестнице, но у подножия ее вновь обернулась ко мне.
— Я все еще готова отработать свое содержание.
— Ты земная женщина, так что тебе необязательно отрабатывать содержание.
— Отведи меня на рынок.
— Зачем?
— Может быть, какой-нибудь мужчина пожелает меня купить.
— Но ведь я не отказываю тебе в свободе.
— Ты поступаешь гораздо хуже: отказываешь мне в рабстве.
— Ты начинаешь меня сердить.
— Тогда избей меня, изнасилуй и посади на цепь.
— Иди в свою комнату и не гневи меня, — предостерег я.
— Следует ли мне раздеться и ждать, когда ты захочешь воспользоваться мною?
— Этого не будет.
— Ясно. Ты благородный землянин, и наедине с тобой порядочной девушке ничто не угрожает.
Я промолчал.
— А на девушек из таверны твое благородство не распространяется?
— Они всего-навсего рабыни.
— Понятно, — сказала Беверли. — Знал бы ты, как я завидую этим жалким созданиям.
— Не завидуй, не стоит. Ты не знаешь, каково быть рабыней.
— Я была рабыней, — напомнила она.
— Тебя всего лишь выставили на продажу. Ты не имеешь ни малейшего представления о том, каково быть настоящей рабыней.
— Надень на меня ошейник и научи этому.
— Ты женщина с Земли, — повторил я. — У меня нет намерения тебя обижать.
— Большое спасибо, — язвительно произнесла Беверли. — Как тебе будет угодно, ты ведь меня содержишь.
Я потянулся к кошельку, чтобы дать ей денег, открыл его и удивленно поднял брови.
— Что такое? — спросила она, заметив мое изумление.
— Да вот… Ничего подобного у меня еще не было! — С этими словами я достал из кошелька какой-то незнакомый предмет.
— Что это?
Я медленно повертел пальцами осколок полированного камня. Похоже, будучи целым, он имел форму конуса. Фрагмент размером примерно с кулак имел желтоватый цвет, с прожилками и осветлением, особенно заметным на месте скола.
— Что это? — повторила Беверли.
— Уверенности у меня нет, — ответил я, — но сдается мне, это топаз.
14. ЛОЛА
Купив все, что нужно, я вернулся домой, закрыл за собой дверь и запер ее на засов.
— Кто там? — крикнула с верхнего этажа мисс Хендерсон.
— Это я, Джейсон. Рабыня не в счет.
— Кто?
— Разве не ясно? Рабыня. Я зову ее Лола. Мне это имя показалось подходящим, поскольку именно так ее называли в Доме Андроникаса.
— Кто это? — спросила Лола, и я улыбнулся про себя. В присутствии постороннего мужчины она никогда не позволила бы себе столь вольного вопроса.
Мисс Хендерсон стояла на вершине лестницы, пребывая в полном ошеломлении. Купив рабыню, я, похоже, выбил ее из колеи.
— Хорошенькую женщину держишь ты в своем доме, господин, — заметила Лола. — Причем, как я вижу, без ошейника. Похоже, Джейсон, с того времени, как мы виделись в Доме Андроникаса, ты не слишком изменился.
— Нахальная рабыня! — воскликнула мисс Хендерсон, покраснев от гнева. Это было особенно заметно, поскольку с той самой ночи, когда я запер ее в чулане, она не носила больше домашней вуали.
Заметив, что Лола обратилась ко мне по имени, я решил, что это обойдется ей в пять дополнительных ударов плетью.
— Нужно сделать покупки, — сказал я мисс Хендерсон, — Займись этим.
— Не хочу, — заявила Беверли.
— Займись этим! — повторил я, повышая голос.
— Да, Джейсон, — сердито отозвалась она, после чего спустилась по лестнице, взяла из ящика кухонного шкафа несколько монет, подняла засов и ушла.
Я снова запер дверь.
— По крайней мере, — промолвила, поглядев на меня, Лола, — моя рабская доля не будет тяжелой.
