– Например?
– Например, этот ваш вопрос. Вы не говорите: «Вы не правы, дурак» или «Вы правы, мудрец», а просто спрашиваете: «Например?» Вы себя прячете. Мое впечатление – существующее, мисс Кокрейн, в контексте моей симпатии к вам – таково: иногда вы активны, но активны как-то стилизованно, тщательно создавая образ человека без иллюзий (а это уже пассивность), в других случаях вы провокационно отмалчиваетесь, подзуживая окружающих, чтобы поглубже садились в лужу. Поймите правильно: я ничего не имею против того, чтобы дураки выказывали свою глупость. Так им и надо. Но и в том и в другом случае вы не даете себя изучать и, осмелюсь предположить, уходите от контактов.
– Доктор Макс, вы что, приударить за мной решили?
– Об этом я и говорю. Переводите разговор на другую тему, задавайте вопросы, избегайте контакта.
Марта замолчала. У них с Полом таких разговоров не бывало. Нормальная, будничная, день ото дня полная откровенность. Тут тоже откровенность – но взрослая, абстрактная. Чушь это все – или нет? Она попробовала придумать вопрос, который не был бы средством избежать контакта. Ей всегда казалось, что задавать вопросы – это одна из форм контакта между людьми. Правда, тут еще как ответишь... Наконец с девчоночьей надеждой она произнесла:
– Это канадский гусь?
– О, невежество молодежи, мисс Кокрейн. О-хо-хо, м-да, о-хо-хо. Э-то совершенно заурядная и, сказать по чести, довольно грязная дикая утка.
* * *
Марта знала, что ей нужно: правда, простота, любовь, доброта, хорошая компания, много смеха и счастье в интимной жизни стояли во главе гипотетического списка. Также она знала, что составлять такие списки – идиотизм; нормальное человеческое занятие, конечно, но все равно идиотизм. И потому, хотя ее сердце раскрылось, разум продолжал нервничать. Пол вел себя так, словно их отношения – уже данность: параметры заданы, задача ясна, а проблемы возможны разве что в будущем. Ситуация была ей слишком знакома – блаженное стремление стать парой еще до того, как оформятся с точностью до параграфа законы и механизмы, регулирующие жизнь этой пары. В этой точке пути Марта уже бывала. И слегка жалела, что попала в нее не впервые; порой биография казалась ей тяжелой обузой.
– Как ты думаешь, я ухожу от контакта?
– Что?
– Как ты думаешь, я ухожу от контакта?
Они сидели у нее на диване с бокалами в руках. Пол гладил руку Марты со стороны локтевой ямки. Когда он доходил до определенного места чуть выше запястья, на третьем или четвертом разе она тихо взлаивала от удовольствия и выдергивала руку. Зная это наперед, он подождал ее вскрика, а затем ответил:
– Да. Что и требовалось доказать.
– Но как ты думаешь, я, э-э-э, раздражаю своей молчаливостью или вообще что-то из себя строю?
– Нет.
– Точно?
Пол улыбнулся весело и самодовольно:
– Скажем так, я не заметил.
– Что ж, если ты не заметил, это еще ничего не значит.
– Послушай, я же сказал, что нет. Какая тебя муха укусила? – проговорил Пол, видя, что не убедил ее. – Я думаю, что ты... настоящая. И с тобой я чувствую себя настоящим. Тебе этого достаточно?
– Должно быть достаточно, я знаю. – И тут, словно бы переводя разговор на другую тему, она заметила: – За ланчем я поболтала с доктором Максом. – (Пол хмыкнул, выражая свое безразличие.) – Знаешь торфяник за «Питмен-хаусом»?
– Ты пруд имеешь в виду?
– Это торфяное болото, Макс. Мы с доктором Максом о нем говорили. Он орнитолог-любитель. Ты знал, что Сельская Мышка в «Таймс» каждую субботу – это он и есть?
Пол совместил вздох с улыбкой.
– По-моему, это самая неинтересная единица информации, которую я услышал от тебя за все наше время вместе. Сельская Мышка – ну и имечко для... для напудренного жлоба, который с людьми говорит как с телекамерой. Ничуть не удивлюсь, если Джефф однажды начистит ему морду. О да, и какой он про-о-тивный, когда за-а-икается.
– Он нескучный. Человека можно находить нескучным, даже если он тебе не нравится. А он мне вообще-то нравится. Строго говоря, я его обожаю.
– А я не перева-а-риваю.
– Неправда.
– Пра-ав-да, о да-а. – Пол вновь потянулся к ее руке.
– Не-а. Он рассказал мне нечто сногсшибательное. Если ему верить, болото спланировали особым образом. Это связано с ландшафтом, с местами посадки тростников, с высотой берегов, с направлением, в котором течет вода. И все для того, чтобы там не садились канадские гуси. Вероятно, они создают проблемы или отгоняют других птиц. Во время ланча там плавала очень красивая дикая утка.
– Марта, – заявил в сердцах Пол, – я знаю, что ты – деревенская девчонка, но мне-то зачем это рассказывать? Доктор Макс готовит для Проекта раздел «Птицы»? Он что, забыл распоряжение сэра Джека: «НА ХЕР ТУ$ПИКОВ!»?
– Я думала, ты завязал с цитированием питморизмов. Думала, ты исцелен. Нет, просто это все навело меня на кое-какие мысли. В смысле... как ты думаешь, мы тоже так устроены?
– Мы?
– Не мы с тобой. Люди вообще. Все эти дела насчет того, с кем у тебя... слаживается, а с кем нет. В сущности, это же загадка, верно? Почему меня привлекаешь ты, а не кто-то другой?
– Мы это уже обсуждали. Потому что я моложе, ношу очки, ниже ростом, меньше зарабатываю и...
– Ладно тебе, Пол. Я тут мысль пытаюсь развить, а ты... Я же не говорю, что моя симпатия к тебе – это... глупо.
– Спасибо. Аж от сердца отлегло. Ну так как, пойдем в постельку? Докажешь на практике.
– Видишь ли, если бы кто-то пытался взглянуть на это все объективно, он мог бы решить, что все это как-то завязано на моем отце.
– Погоди. – Пол и сам не понимал, смешно ему или обидно. – Мы же договорились, что я МЛАДШЕ тебя.
– Во-во. Значит, я, к примеру, не доверяю мужчинам, которые старше. И все такое.
– Это, как ты сама мне сказала не столь давно, дешевенькая психология.
– Прости, – отозвалась Марта. – Или ты скажешь, что являешься противоположностью мужчин, с которыми я встречалась прежде. Или скажешь, что никаких общих принципов просто нет.
– Типа того, что мы оба гетеросексуальны и случайно работаем в одной комнате и НАС СВЕЛА СУДЬБА?
– Или скажешь, что принцип есть, но мы его не знаем или не можем понять. Дескать, некая сила нас толкает, а мы и не замечаем.
– Погоди. Погоди. Стоп. – Вскочив, Пол встал перед ней. Прижал к губам палец, уговаривая ее замолчать. – Дошло. Наконец-то дошло. Наверно, меня сбила с толку идея, будто доктор Безумный Макс в состоянии сказать что-то относительно толковое об отношениях между людьми. Но теперь я просек. Болото – это ты. И ты никак не можешь понять, почему все эти красивые плечистые канадские гуси летят мимо и тебе приходится утешаться глупой серой уткой – то есть мной.
– Нет. Не совсем. Совсем не так. И вообще, утки очень милые.
– Если это правдивая лесть, то, кажется, я ее не переживу.
– Так что ты думаешь?
– Я не думаю. Я крякаю.
– Нет, серьезно.
– Кря-кря.
– Пол, перестань.
– Кря. Кря. Кря. – Он увидел, что Марта еле удерживается от смеха. – Кря.
* * *
Гэри Джеймс умел кончать вовремя. Так говорили о нем восхищенные коллеги. Связи у него были отличные, тайну источников он хранил, не ленился трижды перепроверить любую сомнительную подробность и приносил шефу статью, только когда у нее (у статьи) уже лопался на груди лифчик. Было у него и еще одно достоинство – будучи добытчиком и поставщиком историй с «клубничкой», он внешне не походил на такового. Несведущие читатели, как правило, воображали себе неотесанного закоренелого шантажиста, что строчит в блокноте, то и дело похотливо облизывая карандаш; гуманоида в длинном пальто, испещренном пятнами от пива, а скорее всего, не от пива вовсе.
Гэри Джеймс носил темный костюм и строгий галстук, иногда дополняя ансамбль обручальным кольцом; он был умен, учтив и почти никогда не давал своим информаторам заметить своего на них давления. Его подход был – или казался – человечным, но деловитым. В его газете стало известно об одной истории, и после обстоятельного расследования была подготовлена статья, которая вскоре будет опубликована; но прежде они хотят, согласно правилам хорошего тона и, более того, по этическим соображениям, сверить информацию с основным действующим лицом. Есть ряд деталей, которые он/она, возможно, захотят прояснить, и, очевидно, газета могла бы вам помочь, когда конкуренты пронюхают о случившемся и – будем смотреть на вещи трезво – подговорят другие стороны изложить дело в ином ключе. Короче, есть проблема, и проблема эта сама никуда не денется, но Гэри Джеймс пришел вам помочь. Вместо того чтобы со значением облизывать карандаш, он неспешно писал наливной ручкой с золотым пером – этаким полуантикварным агрегатом, отличным поводом для светской беседы, – а держался он с бесконечным терпением и легким подобострастием, так что в итоге о деньгах первым заговаривали вы. Одно лишь кроткое: «Полагаю, мои расходы будут возмещены?» или наглое: «А бутылку поставите?» – и, не успев опомниться, вы уже оказывались «под вымышленным именем в тайном убежище», что звучало куда экзотичнее, чем отель на обочине автострады в двух шагах от Лондона, и все же... И колесики диктофона все мотали и мотали пленку (миленькую наливную ручку давно уже убрали), так как Гэри Джеймс все спрашивал и спрашивал о том, что и так знает или вроде бы знал, но хотел перепроверить. К этому времени вы уже подписали контракт и видели билеты на самолет. Честно сказать, вы так привязались к Гэри – как незаметно начали его называть, – что даже думали, прелестно отбрасывая со лба свои осветленные волосы, не позвать ли его с собой полежать пять дней на солнышке, пока скандал рассосется. Иногда он соглашался, а иногда это было, к сожалению, против правил.
