Я даже не заметил, как стал говорить громче на пару тонов. Перед глазами стоит пелена, которую я не могу сбросить или растворить. Она. Нас. Видела. Ей больно. Грудь сдавливает от одной только мысли об этом. Я обещал себе, что выкину ее из головы, что продолжу жить дальше. С Мариной. Но…
— Прости, — более спокойно произношу я, когда мы останавливаемся на светофоре.
— Дан, что с тобой происходит? — спрашивает она четко, спокойно. Более серьезно, без истерических ноток.
Поворачиваюсь к погрустневшему личику, приподнимаю за подбородок, вглядываюсь в знакомые до боли глаза. Мне много за что нужно извиниться, молить о прощении, исправиться. Если бы она на секунду представила, какую рану я ношу в груди, как сильно провинился перед ней, перед Эльзой, перед отцом. Из-за моей неосведомленности я завязал роман с собственной сестрой, из-за меня она ждет нездорового ребенка, из-за меня она страдает. Мы страдаем.
Как мне сказать, что со мной? Что я влюбился не в ту девушку? Что подвожу отца? Что мне не хочется возвращаться в отцовский особняк, чтобы не поддаться воспоминаниям, которые меня связывают с Эльзой? Мужчины не плачут, не грустят. Они переживают все стойко. Но это лишь для виду. Стоит остаться наедине с собой, и…
— Дан…
— Ничего не происходит, — отпускаю ее подбородок и жму на газ, когда сигнал светофора становится зеленым.
— Дан, я не дура! — ласковый до этого голос приобретает визгливые нотки. — Я видела, как ты смотришь на нее. Еще год назад заметила.
Год назад вы не были знакомы… Как ты могла это заметить?
— Ты ответишь на мой вопрос?
— Нет.
— Прекрасно! Я не на такой брак с тобой рассчитывала!
— А на какой?
— На честный! Когда мы расстались с тобой, я очень переживала, но я никогда не спрашивала, как чувствовал себя ты. Тебе было больно? Обидно? Почему ты со мной сошелся снова?
— Потому что я…
Когда-то думал, что люблю тебя, но внезапно осознал, что любовь — особое чувство, которое испытываешь лишь к одному человеку.
Я молча везу нас к родителям. Молча смотрю на дорогу, не замечая прямых, прожигающих лучей карих глаз. Мне несложно соврать, но я не хочу. Не хочу врать.
— Я люблю тебя, Дан, но не готова быть на вторых ролях.
А я не готов рушить чужие жизни. Хотя нет, я и так уже разрушил…
Я все разрушил…
Когда мы минуем пробки на Рублево-Успенском шоссе и доезжаем до дома, наши родители уже собрались в столовой и ужинали. Я стараюсь не погружаться в воспоминания, не уходить на задний двор, где все время сидела она. Эльза. Сидела и рисовала, если свет на улице был не таким ярким. Прошел целый год, а я до сих пор представляю, что сейчас она там, набрасывает карикатурные рисунки нашего семейства.
Все-таки уплыл в воспоминания…
Даже не замечаю, как Марта тепло приветствует меня, обнимает, называет Данечкой. Снова. Но сейчас я не злюсь, не показываю, как взбешен этим уменьшительно-ласкательным именем. Боль поглощает все остальные чувства и не позволяет испытывать что-то, отличное от нее.
— Как я рада, что вы приехали! Мы уже выбрали место для проведения свадьбы! — тараторит Марта. — Здесь неподалеку есть потрясающий банкетный зал. Все дети наших партнеров праздновали свадьбу именно там! Такая красота…
— Правда? — подключается Марина. — А оно будет сочетаться с моим платьем?
— Конечно! — отвечает мама Марины. — Вы с организатором выберете стиль оформления зала, а дальше…
Я не вслушиваюсь в разговор. Гляжу на серьезного отца, разговаривающего с Арнольдом о делах винодельни, на Марту, глаза которой блестят в предвкушении предстоящего мероприятия. Свадьба только через полгода, а они готовятся так, будто мы собираемся представлять наши страну на международном конкурсе. Однако в какой-то момент я выныриваю из своей скорлупы, когда слышу знакомое имя.
— Марта, Эльза придет на свадьбу? — спрашивает мама Марины.
За столом мгновенно наступает тишина. Напряжение между всеми членами будущей семьи ощущается явно. Замечаю, как отец сильно сжимает нож, которым недавно резал стейк, как в глазах Марты появляется незнакомое мне выражение сожаления и тоски, и как напрягается Марина, стоит вспомнить мою сводную сестру. Или не сводную?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Не думаю, что она вырвется из Лондона, — вежливо отвечает Марта. — Учеба должна стоять на первом месте.
— Думаю, она найдет время для…
— Не найдет, — жестко подхватывает отец, положив вилку и нож на тарелку. — Даниил, мне нужно обсудить с тобой передачу владения винодельней. Пойдем в кабинет.
Я молча поднимаюсь с места и следую за отцом, спиной чувствуя напряжение, которое так и не развеялось за столом. Чувствую, неспроста отец хочет поговорить со мной. И дело не в передаче права владения: юристы еще не подготовили документы. Надеюсь, он не догадается, что я помогаю Эльзе, и не узнает о ее положении.
— Марина сегодня злится, — замечает отец, когда мы закрываемся в кабинете. — Зря они вспомнила Эльзу.
— Она член нашей семьи. Ее будут вспоминать, даже если вы ее выгнали.
— Эльзу никто не выгонял, — жестко чеканит отец.
— Мне бесполезно врать, ты это знаешь.
Отец ничего не отвечает. Он расслаблено садится за рабочий стол, достает какие-то бумаги и протягивает мне. Что, еще какие-то семейные тайны? Не удивлюсь, если там написано, что Марта — моя родная мать. Это же абсурд. Но на деле в папке находятся документы о передаче прав владения собственностью.
— Уже?
— Смысл тянуть? Подписывай.
Не вникая в подробности, ставлю свою подпись. До этого я прочитал договор достаточно внимательно, внес свои коррективы, с которыми отец поначалу был не согласен, но все же пошел на уступки. Не думал, что наши отношения когда-то наладятся, станут более-менее нормальными. Как между отцом и сыном.
— Как она? — возникшая было тишина рассеивается, заменяясь все тем же напряжением, от которого мы убежали из столовой. О ком именно я спрашиваю, и так ясно, уточнять не стоит.
— Тебе не стоит задавать такие вопросы.
— Разве тебя не интересует, как поживает твоя дочь? — внимательно смотрю на отца, пытаюсь заметить хотя бы намёк на сочувствие и переживание.
— Я уже говорил, что тебе не стоит задавать такие вопросы.
— Но…
— Даниил! — жёстко обрывает отец. — Я рассказал тебе семейную тайну не для того, чтобы ты каждый раз напоминал о ней.
— Конечно, — ухмыляюсь, глядя на выпирающую венку на лбу отца. — Я никогда тебе не напомню об изменах маме.
— Это была не измена.
— Тогда что? Так, поход налево с какой-то…
— Даниил! — рычит он. — Зря я тебе рассказал!
— Если бы не рассказал, то я бы женился на Эльзе.
— Ты хотел на ней…
— Гришенька, все хорошо? — в кабинет врывается Марта. Только сейчас замечаю, что у них с Эльзой мало общих черт. Я почему-то думал, что они похожи. Возможно, альбинизм Эльзы ослепил меня.
— Да, все прекрасно. Продолжим ужин?
— Конечно, — кротко улыбается женщина, но в глубине стальных глаз замечаю толику грусти.
Надеюсь, они не догадаются, что я помогаю Эльзе, и не узнают о ее беременности. Никогда. Она не выдержит еще одного удара в спину.
Мы почти заходим в столовую, однако я останавливаюсь на полпути достаю вибрирующий телефон. На дисплее горит сообщение от незнакомого абонента, но я знаю этот номер наизусть:
«Мальчик».
Глава 28. Правда или сладкая ложь
— Эльза, сколько можно говорить! Не лопай, как слон! — наигранно возмущается Аленка, откусывая кусочек жаренной куриной ножки во фритюре.
Сама виновата, что принесла мое любимое блюдо — двадцать пять острых крылышек и десять ножек. Ножки ест подруга, а я забираю ведро крыльев. Я их обожаю почти с самого детства, и подруга знает об этом. Учитывая мое положение, теперь я ем за двоих. Доктор набросала мне небольшой план правильного питания, и я придерживаюсь его. За одним исключением.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
