«Другая моя ошибка, — думал Ичберей, — вера в пугливость московского царя... Что же нынче-то делать?.. Думать... думать надо! Ой, как много нынче думать надо!..»
Попробовал Ичберей говорить со старейшинами ка-рачейского рода о новом набеге на острог, да...
Один на свою старость ссылался, другой — на худой свой ум, третий — на нездоровье свое.
Понял Ичберей: надо что-то такое придумать, что не сегодня, так в будущем принесло бы пользу для его, Ичбереевой, семьи и для всех других ненцев.
Думал Ичберей год, думал другой и третий.
Из Пустозерска прилетела весть:
— Больше пятисот ненцев в пустозерскую темницу брошено. Есть промеж них и такие, кто ни в ограблении обоза царского, ни в разгроме острога не повинен... А каждого схваченного воевода пытает, и под пыткой называются все новые и новые имена неповинных ненцев.
— Переплывем, — сказал тогда Ичберей своему сыну Хаско, — переплывем в лодке на остров Варандей (чумы Ичберея, Хаско и Пося стояли тогда на берегу неширокого пролива, отделяющего островок Варандей от материка), там я тебе родовое наследство передам.
Хаско, как и сам Ичберей в былые годы, во всем привык слушаться отца.
Сели они в лодочку, приехали на пустынный островок. Пешком прошли через весь островок и уселись на бережке, лицом к Баренцеву морю.
— Родовое наше наследство, — говорит Ичберей, — ты уже видал, — показывает вытащенную из-за голяшки стрелу. — Не за тем, однако, позвал тебя сюда, чтобы клятву на стреле брать. Хочу перед тобой, как [- 156 -] бывало и мой отец передо мной, все думы свои раскрыть...
— Что ты, нисёв?! Еще и луны не миновало, как у тебя пятый сын родился. Еще жить да и жить тебе надо!
— Не в том дело, Хаско... Как тадебции, горькие мысли терзают меня. Новый воевода больше пяти сотен разных ненецких людей в темницу запер. Лютости воеводы не вижу конца. А хочу положить конец этой лютости... Сперва слушай сказку... От своего отца слышал эту сказку, когда еще был несмышленышем...
«Придет, — рассказывал отец, — на землю такой Человек... Нет, не придет — прилетит на землю Человек с двумя крыльями. А крылья у того человека светлые, как вот Нгерм-Нумгы (Полярная Звезда). И будут пытаться люди убить этого крылатого Человека. А ни стрелой, ни ножом, ни копьем, ни топором, ни огневым оружьем — ничем нельзя убить его. Потому нельзя, что светлые, как вот Нгерм-Нумгы, крылья его ни в огне не сожжешь, ни в воде не утопишь. Станут нападать на него люди — сложит Человек крылья и голову свою под них спрячет. Левое крыло Человека — правда-истина. Правое крыло — правда-справедливость. И не расправляет Человек крыльев своих до той поры, пока люди всякими способами стараются убить его. А чуть притомятся люди от старания убить его, — у него уж крылья расправлены, и опять уж он говорит таким голосом, что по всем землям слышен голос его, и всем людям понятны слова, которые он говорит: «Не во вражде — в дружбе человека с человеком, народа с народом ищите счастье свое!»
Ичберей поник головой.
— Вся сказка? — спрашивает Хаско.
— Вся...
— Хорошая сказка, — говорит Хаско, — да вроде бы без конца.
Печальная улыбка порхнула во взгляде Ичберея:
— Конец сказке я сам придумал... Конец сказки — это и будет тем родовым наследством, которое тебе передам. Словесно передам, а ты поклянись, что выполнишь то, что тебе посоветую.
Хаско дал страшную, но общепринятую родовую [- 157 -] клятву, и Ичберей, взгляд которого пылал теперь непреклонной уверенностью в своей правоте, сказал:
— Хаско!.. Хороший мой сын Хаско!.. Не успеет еще сегодня светлый хаяр (солнце) спать в свой чум уйти, а твой отец пойдет к нынешнему воеводе и так скажет ему: «Ограбление царского обоза с мягкой рухлядью, дотла разоренный Пустозерский острог — моих рук дело! Ничьих больше! Губи меня, Ичберея Тайбарея, только не тронь безвинных ненцев!»
— Нисёв, нисёв! Что же я без тебя? Что остальные твои дети? — в страхе кричит Хаско.
Ичберей успокоил его:
— Мою семью, твою семью, какая будет у вас с Не-толой, ты теперь охраняй. Уходи с моей и с твоей семьей куда хочешь. Хочешь — за Камень иди, хочешь — на остров Вайгач подавайся, а хочешь — на большой остров, что за Вайгачом есть. Только подальше от воеводских рук, подальше от московского царя! Верю, Хаско, и ты верь: придет время — и прилетит на нашу землю светлокрылый человек, и все люди будут жить в дружбе! А до той.поры храни мою семью, храни свою семью и сыну своему — он уже есть у тебя — сыну своему закажи: всякие тяготы в жизни переносить, а только бы род сохранить!
И в тот же день ушел Ичберей на оленях из своего чума...
...След о неравной борьбе Ичберея Тайбарея с царем сохранился и до сегодня:
— Виселичный — так называется мыс Пустозера, на котором был повешен Ичберей и все оговоренные в разбойных набегах ненцы. [- 158 -]
Примечания
стр.15-1
Нюк и поднючье — это как бы стены чума из оленьих шкур, сложенных вдвое. Нюк — шерстью наружу. Поднючье — шерстью внутрь.
стр.20-1
Жило — жилье. Так до сих пор еще называют на севере любую деревню.
стр.28-1
За образец взят подлинник из «Полного собрания законов», т. III, стр. 552.
стр.32-1
Порато — очень. На севере это слово широко употребляется до сих пор.
стр.39-1
Шкурка лисицы ценилась в те времена значительно дороже шкурки белого песца.
стр.40-1
Худоба — имущество.
стр.46-1
Ухожаи — места для охоты.
стр.48-1
Хад — пурга.
стр.49-1
Хаяр — солнце.
стр.49-2
Пойти на лето — пойти к югу.
стр.51-1
Тынзей — аркан, которым ловят оленей.
стр.52-1
Хор — самец-олень.
стр.74-1
Да, да, толмача надо.
стр.91-1
Кочевали.
стр.91-2
С севера на юг, с юга на север.
стр.94-1
Саво — хорошо.
стр.101-1
Стража на Юшаре была поставлена в 1619 году.
стр.109-1
Тадебций — злые духи.
стр.114-1
Расстояния при перекочевках считаются перепышками. После каждых шести-семи километров надо дать оленям передохнуть, дать перепышку, иначе они «загорятся», то есть начнут задыхаться.
стр.125-1
Парма — стоянка (временная) нескольких чумов. Чаще всего в пармы объединялись родственники по крови. Бывало и иначе: малооленщики тоже предпочитали жить (кочевать) пармами.
стр.130-1
Сюма — пришитая к малице шапка.
стр.137-1
Умыкание — кража девушки.
стр.145-1
Нум — небо.
