трупы в лесу, засыпать кровь пылью. Чем позже хватятся, тем больше шансов выбраться из долины живым!
Глава 21
Год 121 от первого явления Огнерожденного Митры первосвятителю Иллирию
Лагерь Великой армии под стенами Ура
Маленький караван цезаря Северии почувствовал приближение лагеря Великой армии еще задолго до того, как показались первые шатры. На обочине стали появляться обглоданные скелеты павшей скотины, замелькали безымянные надгробия, а своры диких собак с их приближением лишь рыча поднимали головы, не бросая добычу. Чуть дальше по тракту шеренгой виднелись кресты с распятыми мародерами, напоминая, что грабить и убивать можно только по высочайшему позволению базилевса.
Проезжая мимо, Иоанн отвернулся, стараясь не смотреть на изорванные птицами трупы, но запах мертвечины лез в нос, и от него спрятаться было невозможно.
— Зачем это? — морщась, он посмотрел на Прокопия. — Что за дикость! Если их приговорил суд, то я могу принять необходимость казни, но зачем такое зверство?
Патрикий загундосил в ответ, зажимая нос платком:
— Это не зверство, это необходимость! Люди склонны забывать плохое. Еще более они склонны думать, что именно с ними такой неприятности не случится. Эти кресты, несмотря на вопиющую антисанитарию, несут важный психологический посыл. Покойники словно шепчут каждому проезжающему: «С тобой в любой момент может случиться то же самое. Не забывай, кто здесь решает, жить тебе или умереть!»
Губы цезаря растянулись в ироничной ухмылке:
— Не слишком ли много философии для распятых трупов?
Прокопий лишь пожал плечами:
— На этой философии стоят основы государства.
Иоанн понял то, что хотел донести его первый советник, и в душе не согласился, но спорить не стал — не хотелось. Вообще настроение было паршивое: приближалась ставка, а вместе с ней — и неизбежная встреча с «любимым» дядюшкой. Даже в обычной ситуации встреча с императором — испытание, а сейчас, когда он официально может считать себя государственным изменником, то и подавно.
Пошли первые палатки, землянки, навесы, потянуло запахом человеческих фекалий и лошадиного навоза. С этого края стояли варварские легионы и иррегулярные соединения союзной конницы и пехоты. Разный народ с разных концов империи, по большей части не знающий даже слово «порядок». Они сидели вокруг костров, равнодушно наблюдая за идущим караваном. По этому тракту уже прошло столько всяких повозок, карет и паланкинов, что их уже трудно было хоть чем-нибудь заинтересовать.
Все еще зажимая нос платком, Прокопий отвернулся от окошка:
— Что за рожи — одна страшнее другой!
— Не будьте так строги, господин патрикий, — Иоанн усмехнулся, — эти люди сражаются за нашу с вами страну.
Он знал, что эта фраза заведет Прокопия в момент, но тем не менее не удержался. Результат последовал незамедлительно.
— Дикари сражаются из алчности, а мы учим их воевать и показываем наши слабые места! Рано или поздно нам это аукнется очень и очень больно! Он выглянул в окно, покрутил головой и только убедившись, что никто его не слышит, добавил: — Нашей стране, цезарь, эта война нужна, как мертвому ослу уши, да простит меня Огнерожденный Митра за это сравнение!
— Император получает славу, армия — добычу, государство — новые земли, а враги на границах впадают в ужас от топота наших легионов.
— Все так, только армию нужно кормить, и в результате повышаются налоги. В первую очередь, в метрополии. От земли Туры отрывают лучших сыновей, которые никогда уже не возвращаются. Замирает торговля, падают доходы государства, от тяготы налогов люди бегут на окраины империи, в результате пустеет земля Туры, которая является оплотом силы и связующим звеном всей империи. Добыча моментом утекает в карманы перекупщиков и растрачивается в праздности, а урон, нанесенный стране, залечивается десятилетиями. Поймите, цезарь: когда из крестьянина делают солдата, в этот момент его превращают из кормильца в нахлебника. Границы империи бесконечны, и рано или поздно мы надорвемся. Уже сейчас гнет налогов в стране неподъемен: крестьяне, купцы, ремесленники стонут от поборов и разоряются один за другим. Я не говорю уже о той армии варваров, что ходит под нашими знаменами. Представьте, война закончилась, и вожди герулов, вендов, гавелинов и прочих вернулись в родные леса. Неужели вы думаете, они будут довольствоваться скудным грабежом соседей? Нет, до конца жизни им будет сниться роскошь и богатство империи, и они, затаившись, станут ждать своего часа, чтобы вцепиться и оторвать себе кусочек послаще!
— Что-то уж больно мрачная картина! Тура воевала всегда — от первых царей до рассвета империи — и ничего, как видите, стоит, грозная и непобедимая, как и тысячу лет назад.
Губы Прокопия тронула легкая улыбка снисходительности жизненного опыта к горячности молодости:
— Огромное дерево стоит столетиями и не боится ни короедов, ни древесных жуков, пока сердцевина его крепка, но когда в центре останется лишь гниль да труха, то оно рухнет от первого же серьезного порыва ветра.
Вдуматься в слова своего учителя Иоанну не позволил громкий голос Велия, ворвавшийся в тесный мирок кареты, как раскат грома:
— Мой цезарь, кажется, у нас возникли проблемы, требующие вашего вмешательства.
Первым, разумеется, отреагировал патрикий:
— Что случилось? Объясните толком!
Лу́ка нагнулся к маленькому окошку:
— Нас не пускают за периметр имперских легионов.
— Кто не пускает? Как смеют!
Возмущено ворча, Прокопий рванул дверцу кареты и спрыгнул на утоптанную землю. Иоанн последовал за ним к воротам полевого лагеря.
Лагерь имперской пехоты соответствовал всем канонам, сохранившимся еще с первых завоеваний древней Туры. Ров, вал, невысокий, до груди, частокол по вершине вала. Четыре деревянные вышки по углам и две воротные башни из добротных бревен у фронтальной стены.
Иоанн подошел, когда разгорячившийся Прокопий уже изливал свой гнев на голову невозмутимо стоящего центуриона. Тот выслушивал гневные тирады патрикия с каменным лицом, лишь изредка вставляя:
— Это не моя прихоть, благородный патрикий, это приказ самого императора. Лагерь переполнен, приказано никого за периметр не пускать!
Его непоколебимое спокойствие только бесило Прокопия, и он все больше горячился:
— Ты хоть понимаешь, кому преградил дорогу?!
— Не мое дело! Сейчас подойдет комендант лагеря — с ним и разбирайтесь.
Появление сухого старика с аскетическим лицом ситуацию никак не изменило. Представившись комендантом, тот занял ту же позицию, что и центурион:
— Что вы так нервничаете, патрикий? Поищите лучше место выше по склону. Вы еще мне спасибо скажите, ведь в лагере и правда яблоку некуда упасть, палатка на палатке стоит!
Прокопий обессилено взглянул на своего воспитанника:
— Что будем делать? Надо срочно искать место для стоянки — скоро смеркаться начнет.
Иоанн закрутил головой, но вокруг, насколько хватало глаз, все было забито
