не будет, он не позволит!
Измаявшись, она отшвырнула книгу на тумбочку и посмотрела на спящего Войцеховского! Разметавшись по постели, он спал на груди и даже не знал о её терзаниях. А её понесло дальше в мыслях, проблемы накатывались за проблемами. Она же даже еще не поговорила с ним о них, о том, что ей нельзя снова беременеть никак, это очень опасно! Грудью, вероятно, ей уже придется прекращать кормить и тогда, тогда проблему сексуальной жизни с ним придется как-то решать. А как? Вариантов много, но они настолько не притягательны ни для неё, ни для него. И кто знает, может ей все это дастся тяжелее чем ему, ведь она просто таяла в его руках и побыть с ним было за большое счастье! Она не знала этого с первым супругом, она узнала это только с её Войцеховским.
Они провели операцию по удалению грыжи Джо под эфиром. Он остался в этой комнате лежать еще на двое суток, ему отвели удобную кровать, перетащив её из комнаты для гостей и Ани с Бетти ухаживали за ним. Бетти сварила для него гречневую кашу с хорошим куском телятины и принесла большой кувшин с яблочным морсом. Потом его экипажем отправили домой, с жестким требованием ничего не делать.
Спокойствие и напряженность ситуации прошла, им уже не было надобности ходить по дому, наблюдая как кошка за мышкой за Войцеховским, чтобы не дай Бог ему взбрело в голову направиться в ту комнату, ставшую операционной. Бетти и Ани, как заговорщики, испытывали чувство внутреннего дискомфорта, а еще им необходимо было делать все, чтобы и у Билли не появился интерес к этой двери, это создало бы дополнительные проблемы. Джо уехал, и они глубоко выдохнули.
Но спокойствия в жизни, в принципе не бывает. Население негритянского квартала было безграмотным, темным, но мозги имели не размером с канарейку. Люди имели глаза и люди имели воображение. То Джо ходил на работу скрючившись, рукой машинально держась за низ живота, и так же с работы, то уже на вторую неделю на лице его написана была умиротворенность. Он уже не уходил из дома со всеми прочими его обитателями в шесть часов утра, а высыпался, не спеша отправлялся на проспект Бруклин-Хайтс, целенаправленно к дому госпожи Ани и господина Войцеховского и приходил раньше других, задолго, спокойный и довольный. И в тон ему Порк загордился своим выгодным положением по отношению к другим. Догадаться оказалось не трудно. Госпожа Ани всегда оказывала нуждающимся медицинскую помощь. Вот она оказала её и Джо, да так, что он теперь только везде ходит улыбаясь. Негры же как огня боялись врачей и знали, так много кто лечился в той больнице на улице Льюис Хайн домой не вернулись, а с их трупами еще потом долго возились врачи, вынимая органы и ходили даже слухи, что ими и питались! Там было не понять или ложишься чтобы выздороветь или еще больше заболеть. Когда Ани спрашивала у жены Порка, почему никто из негров не лечиться в той больнице, то выслушивала столько про неё небылиц, что возгорелась желанием посетить её во что бы то ни стало, даже для того, чтобы пощекотать себе нервы. Но её пыл был остужен Иденом Тернером по телефону, когда она его спросила про ту больницу для негров. «Что может быть в ней ужасного, ведь она начинала работать в муниципальной больнице в Будапеште?! И таких небылиц о ней никто не сочинял»
Ответ был дословно:
— Я там не был и не интересно. Если вам интересно, я попрошу вам позвонить свою медсестру, которая сбежала оттуда через месяц работы. В Нью-Йорке много мрачных мест и это одно из них, вам, Ани, с таким особо чувствительным сердцем посещать её не рекомендую.
Ани не отступилась и с нетерпением ждала звонка. Ей, действительно позвонили с клиники Идена Тернера, его медсестра, и она была удивлена таким интересом белой женщины.
— Так вы же тоже белая — ответила Ани, а работать туда устроились!
— Имела неосторожность, — с разочарованными нотками в голосе ответила та. — Мадам Ани, там научиться абсолютно ничему — невозможно, есть огромная опасность подхватить инфекцию, заболеть и уже больше ничего не ждать от этой жизни.
— Неужели все настолько плохо, а врачи, какие там врачи?
— Там врачи, которым почти ничего нельзя. Практически они все делают руками, так как медикаментов ну совсем мало, их почти нет. Могут наложить гипс. Могут заштопать рану, не более. Кокаина нет, эфир в малом количестве, бинты, марля на самые сложные случаи, все допотопное и изношенное, ой, нет, не хочу и вспоминать, там и бедные врачи и бедные пациенты. Ситуация невозможности. Здание само деревянное, холодное, везде сквозняки и сырость, плесень, дыры.
Ани когда положила трубку, ей хотелось рыдать. И что бывает редко, так как Войцеховского никогда не бывает дома, он с Джизи на руках спустился и вошел в гостиницу, а Ани и не заметила, как он вернулся домой. Была удивлена. Он, мимоходом, по интересовался обедом. Но увидев женщину слегка в угнетенном состоянии, спросил:
— Что-то случилось?
И Ани ему все рассказала. На что он глубокомысленно молчал.
Она почему-то с большой внимательностью посмотрела на него, её что-то озадачило.
— Тебя это так удручило? — снова спросил он.
Ани села на кресло и ему было не понятно, почему она его так внимательно рассматривает. И он произнес:
— Ани, рассказывай.
— Артур, мы с тобой не обручены. Это совсем для тебя не важно? — очень ласково постаралась она подойти к мучавшей её проблеме.
Он убрал у Джизи игрушку, которую та так стремилась засунуть себе в ротик и так же с удивлением посмотрел на женщину. Пожал плечами, усмехнулся и ответил так, словно спросил, что у них сегодня на обед. — Если это важно для тебя, давай обручимся.
Она вот растерялась. Он не горел желанием, но и не сопротивлялся. Но, вероятно, ей больше импонировало бы его желание на ней жениться. Как от наваждения освобождаясь, она качнула головой, чтобы стрясти с себя это негодное разочарование. Но, Войцеховский наблюдал, за её реакцией. Она подумала и решила тогда, уж раз начала, то скажет о том, за что тревожиться её сердце. — Артур. Тебя никогда нет, ты
