«Реальней сновидения и бреда…»
Реальней сновидения и бреда,Чуднее старой сказки для детей —Красивая восточная легендаПро озеро на сопке и про омут в сто локтей.
И кто нырнет в холодный этот омут,Насобирает ра́кушек, приклеенных ко дну, —Ни заговор, ни смерть его не тронут;А кто потонет – обретет покой и тишину.
Эх, сапоги-то стоптаны – походкойкосолапоюПротопаю по тропочке до каменных гольцов,Со дна кружки блестящие я соскоблю,сцарапаю —Тебе на серьги, милая, а хошь – и на кольцо!
Я от земного низкого поклонаНе откажусь, хотя спины не гнул.Родился я в рубашке – из нейлона, —На шелковую, тоненькую я не потянул.
Спасибо и за ту на добром слове:Ношу – не берегу ее, не прячу в тайниках, —Ее легко отстирывать от крови,Не рвется – хоть от ворота рвани ее – никак!
Я на гольцы вскарабкаюсь, на сопку тихойсапою,Всмотрюсь во дно озерное при отблескезарниц:Мерцающие ракушки я подкрадусьи сцапаю —Тебе на ожерелие, какое у цариц!
Пылю посу́ху, топаю по жиже, —Я иногда спускаюсь по ножу…Мне говорят, что я качусь все ниже,А я – хоть и внизу, а все же уровень держу!
Жизнь впереди – один отрезок прожит,Я вхож куда угодно – в терема и в закрома:Рожден в рубашке – Бог тебе поможет, —Хоть наш, хоть удэгейский – старыйСангия-мама́!
Дела мои любезные, я вас накрою шляпою —Я доберусь, долезу до заоблачных границ, —Не взять волшебных ра́кушек —звезду с небес сцарапаю,Алмазную да крупную – какие у цариц!
Нанес бы звезд я в золоченом блюде,Чтобы при них вам век прокоротать, —Да вот беда – заботливые людиСказали: «Звезды с неба – не хватать!»
Ныряльщики за ра́кушками – тонут.Но кто в рубашке – что тому тюрьма или сума:Бросаюсь головою в синий омут —Бери меня к себе, не мешкай, Сангия-мама́!..
Но до того, душа моя, по странампо МуравиямПрокатимся, и боги подождут-повременят!Мы в галечку прибрежную,в дорожки с белым гравиемВобьем монету звонкую, затопчем – и назад.
А помнишь ли, голубушка, в денечки нашилетниеБросали в море денюжку – просила тысама?..А может быть, и в озеро те ракушки заветныеЗабросил Бог для верности – самСангия-мама!..
1978Из детства
Аркадию Вайнеру
Ах, черная икорочкаДа едкая махорочка!..А помнишь – кепка, челочкаДа кабаки до трех?..А черненькая НорочкаС подъезда пять – айсорочка?Глядишь – всего пятерочка,А вдоль и поперек…
А вся братва одесская…Два тридцать – время детское.Куда, ребята, деться, а?К цыганам в «поплавок»!Пойдемте с нами, Верочка!..Цыганская венгерочка!Пригладь виски, Валерочка,Да чуть примни сапог!..
А помнишь – вечериночкиУ Солиной Мариночки,Две бывших балериночкиВ гостях у пацанов?..Сплошная безотцовщина:Война, да и ежовщина, —А значит – поножовщина,И годы – до обнов…
На всех клифты казенные —И флотские, и зонные, —И братья заблатненныеИмеются у всех.Потом отцы появятся,Да очень не понравятся, —Кой с кем, конечно, справятся,И то – от сих до сех…
Дворы полны – ну надо же! —Танго́ хватает за́ души, —Хоть этому, да рады же,Да вот еще – нагул.С Малюшенки – богатые,Там – шпанцири «подснятые»,Там и червонцы мятые,Там Клещ меня пырнул…
А у Толяна РваногоБратан пришел с «Желанного» —И жить задумал наново,А был хитер и смел, —Да хоть и в этом возрасте,А были позанозистей, —Помыкался он в гордости —И снова загремел…
А все же брали «соточку»И бацали чечеточку, —А ночью взял обмоточку —И чтой-то завернул…У матери бессонница, —Все сутки книзу клонится.Спи! Вдруг чего обломится, —Небось – не в Барнаул…
1978«Открытые двери…»
Другу моему Михаилу Шемякину
Открытые двериБольниц, жандармерий —Предельно натянута нить, —Французские бесы —Большие балбесы,Но тоже умеют кружить.
Я где-то точно – наследил, —Последствия предвижу:Меня сегодня бес водилПо городу Парижу,Канючил: «Выпей-ка бокал!Послушай-ка гитары!» —Таскал по русским кабакам,Где – венгры да болгары.Я рвался на природу, в лес,Хотел в траву и в воду, —Но это был – французский бес:Он не любил природу.Мы – как сбежали из тюрьмы, —Веди куда угодно, —Пьянели и трезвели мыВсегда поочередно.И бес водил, и пели мы,И плакали свободно.
А друг мой – гений всех времен,Безумец и повеса, —Когда бывал в сознанье он —Седлал хромого беса.Трезвея, он вставал под душ,Изничтожая вялость, —И бесу наших русских душСгубить не удавалось.А то, что друг мой сотворил, —От Бога, не от беса, —Он крупного помола был,Крутого был замеса.Его снутри не провернешьНи острым, ни тяжелым,Хотя он огорожен сплошьВраждебным частоколом.
Пить – наши пьяные умыСчитали делом кровным, —Чего наговорили мыИ правым и виновным!Нить порвалась – и понеслась —Спасайте наши шкуры!Больницы плакали по нас,А также префектуры.Мы лезли к бесу в кабалу,С гранатами – под танки,Блестели слезы на полу,А в них тускнели франки.Цыгане пели нам про шальИ скрипками качали —Вливали в нас тоску-печаль,По горло в нас печали.
Уж влага из ушей лилась —Все чушь, глупее чуши, —Но скрипки снова эту мразьЗаталкивали в души.Армян в браслетах и серьгахИкрой кормили где-то,А друг мой в черных сапогахСтрелял из пистолета.Набрякли жилы, и в кровиОбразовались сгустки, —И бес, сидевший визави,Хихикал по-французскиВсе в этой жизни – суета,Плевать на префектуры!Мой друг подписывал счетаИ раздавал купюры.
Распахнуты двериБольниц, жандармерий —Предельно натянута нить, —Французские бесы —Такие балбесы! —Но тоже умеют кружить.
1978Письмо к другу, или Зарисовка о Париже
И. Бортнику
Ах, милый Ваня! Я гуляю по Парижу —И то, что слышу, и то, что вижу, —Пишу в блокнотик, впечатлениям вдогонку:Когда состарюсь – издам книжонку
Про то, что, Ваня, мы с тобой в ПарижеНужны – как в бане пассатижи.
Все эмигранты тут второго поколенья —От них сплошные недоразуменья:Они все путают – и имя, и названья, —И ты бы, Ваня, у них был – «Ванья».
А в общем, Ваня, мы с тобой в ПарижеНужны – как в русской бане лыжи!
Я сам завел с француженкою шашни,Мои друзья теперь – и Пьер, и Жан.Уже плевал я с Эйфелевой башниНа головы беспечных парижан!
Проникновенье наше по планетеОсобенно заметно вдалеке:В общественном парижском туалетеЕсть надписи на русском языке!
1978Пожары
Пожары над страной все выше, жарче, веселей,Их отблески плясали в два притопа триприхлопа, —Но вот Судьба и Время пересели на коней,А там – в галоп, под пули в лоб, —И мир ударило в ознобОт этого галопа.
Шальные пули злы, слепы и бестолковы,А мы летели вскачь – они за нами влет,Расковывались кони – и горячие подковыЛетели в пыль – на счастье тем, кто их потомнайдет.
Увертливы поводья, словно угри,И спутаны и волосы и мысли на бегу, —А ветер дул – и расплетал нам кудриИ распрямлял извилины в мозгу.
Ни бегство от огня, ни страх погони – ни при чем,А Время подскакало, и Фортуна улыбалась, —И сабли седоков скрестились с солнечнымлучом, —Седок – поэт, а конь – Пегас.Пожар померк, потом погас, —А скачка разгоралась.
Еще не видел свет подобного аллюра —Копыта били дробь, трезвонила капель.Помешанная на крови слепая пуля-дураПрозрела, поумнела вдруг – и чаще била в цель.
И кто кого – азартней перепляса,И кто скорее – в этой скачке опоздавших нет, —А ветер дул, с костей сдувая мясоИ радуя прохладою скелет.
Удача впереди и исцеление больным, —Впервые скачет Время напрямую – не по кругу,Обещанное завтра будет горьким и хмельным…Легко скакать, врага видать,И друга тоже – благодать!Судьба летит по лугу!
Доверчивую Смерть вкруг пальца обернули —Замешкалась она, забыв махнуть косой, —Уже не догоняли нас и отставали пули…Удастся ли умыться нам не кровью, а росой?!
Пел ветер все печальнее и глуше,Навылет Время ранено, досталось и Судьбе.Ветра и кони – и тела и душиУбитых – выносили на себе.
1978О конце войны
