лишних вопросов. Если уж на то пошло, он вообще никаких вопросов мне не задавал и словно бы изо всех сил делал вид, что само мое присутствие здесь — что-то само собой разумеющееся. Почему так — у меня не было ответа. Я бы на его месте заваливал пришельца вопросами, в основном, конечно, о городе и о жизни в нем.
Но казадоров вопросы словно бы вообще не интересовали. Никакие. Ни о чем. Они относились ко мне так, словно я уже несколько лет живу вместе с ними и давно уже стал полноценной частью общества. Или вообще родился здесь.
Вамай без утайки очень понятно объяснил, где находился искомый исследовательский комплекс, сначала показав направление пальцем, а потом объяснив, мимо каких ориентиров мне понадобится пройти. После этого он задал все один вопрос:
— Что ты намереваешься там найти?
— Пока не знаю. — честно ответил я. — Хоть что-нибудь.
— Но идти надо ночью. Ты же понимаешь?
— Само собой. — я улыбнулся. — Не идиот же.
— Тебе нужно сопровождение?
— Нет смысла. Вы меня только замедлите. — я махнул рукой. — Если что-то пойдет не так, я просто вернусь.
— Будь по-твоему. — кивнул Вамай. — Можешь пользоваться моим домом, сколько хочешь. Еда, кровать — все в твоем распоряжении.
Я обернулся, глядя на узкую улочку общины казадоров, побегал по ней глазами, убедился, что могу найти дом Вамая среди прочих, и кивнул:
— Спасибо.
— Тогда, с твоего позволения, я отправлюсь по делам.
Если верить Пульсу, время уже давно перевалило за полдень и приближалось к двум часам дня. Несмотря на то, что какое-то время я провалялся без сознания, выспавшимся я себя не чувствовал, и поэтому, чтобы не клевать носом во время ночной вылазки, отправился в дом Вамая, чтобы поспать.
Нафига он вообще меня из дома вытаскивал? Ноги размять? Общину показать? В чем был смысл этой прогулки? Надо было спросить, пока возможность была…
В доме никого не оказалось, даже внучки Вамая, поэтому я спокойно расположился в кровати и уснул, предварительно поставив возле двери стул — если кто-то зайдет в комнату, он обязательно сшибет его дверью и от грохота я проснусь. Может, казадоры своим поведением и не вызывали никаких подозрений, но слишком уж странными они казались. А странное запросто может оказаться опасным.
Проснулся я уже когда за окном прилично стемнело. За все это время никто ко мне не заходил — стул стоял там же, где я его поставил. Значит, все мои подозрения лишены оснований и казадоры на самом деле добродушные и классные ребята. Ну и ладно. Побуду немного параноиком, это даже полезно.
Вамай и его внучка уже были дома. Они сидели за столом, с которого я днем завтракал, и задумчиво пили чай из грубой глиняной посуду.
— Привет! — просияла девчушка, увидев меня. — Как ты?
— Отлично. — я улыбнулся и едва удержался от того, чтобы потрепать ее по голове, настолько задорной и милой она была. — Только есть охота.
— А я знала! — засмеялась девчушка, соскочила со стула и куда-то убежала через дверь, которую я не приметил ранее.
— Найда, не споткнись! — совсем по-отечески прогудел ей вслед Вамай, после чего перевел взгляд на меня — Не передумал?
— Нет. — я покачал головой. — У меня есть подозрение, что я могу там найти что-то, что мне поможет в поиске ответов на вопросы.
— Почему ты так думаешь?
— Есть причины. — уклончиво ответил я.
— Дело твое. — Вамай пожал плечами. — Только хотел сказать, что мы там уже были и ничего особенного не нашли.
— Что, прямо внутри?
— Ну не внутри, конечно… Внутрь-то не попасть.
— Почему? У меня сложилось впечатление, что там произошел взрыв, который разрушил часть комплекса.
— Разрушил-то разрушил… Да воспользоваться этим невозможно — слишком высоко дыра в куполе находится. Добраться до нее без использования каких-то приспособлений невозможно, а приспособления, как ты, наверное, знаешь, ноктусами не очень воспринимаются. Любые лестницы, крючья с веревками и прочее — моментально заражается и становится частью ноктуса, а после восхода исчезает вовсе.
— И что, вы не придумали никакого способа забраться внутрь?
— Да мы даже просили дирижабли задействовать для того, чтобы туда попасть, но тщетно — они просто не смогли туда подлететь. Вернее, подлететь смогли, но не смогли найти возможностей к спуску с дирижабля… В общем, сам увидишь — сверху тоже не попасть.
— Не страшно. — я махнул рукой. — У меня есть свои способы.
— Ты очень много о себе скрываешь… — покачал головой Вамай.
Ты даже не представляешь, насколько много, старик… Я так много скрываю, что сам начинаю забывать, что именно я скрываю и почему я это делаю. К счастью, здесь это делать совсем несложно, поскольку…
— Ты и не спрашиваешь особо.
— А смысл мне спрашивать? — Вамай чуть пожал плечами. — Если ты не хочешь о чем-то рассказать, зачем мне об этом знать? С нами ты не останешься — это очевидно, а значит через какое-то время покинешь нас. Так зачем мне забивать голову информацией о человеке, который у нас не задержится?
Логика, конечно, непрошибаемая. Не скажу, что она мне близка или хотя бы даже просто понятна, но она действительно непрошибаема. И он на самом деле прав — во всем и сразу. Я действительно здесь не задержусь, а ему действительно незачем забивать себе голову какой-либо вообще информацией про меня. Шутка ли — он даже до сих пор не спросил, как меня зовут! В то время как мне представился сам и почти сразу — видимо, понимал, что для меня, в отличие от него, эта информация имеет какое-то значение, какой-то вес. Только вот теперь подумать — а какой именно вес она для меня имеет? Ну знаю я как его зовут, и дальше что? Я все равно ни с кем кроме него, и его внучки даже не знаком, и уж тем более не общаюсь, так какая разница как их зовут?
Чем больше я думал об этом, тем больше проникался образом мышления казадоров. То, что поначалу казалось странным и нелогичным, стоило об этом подумать чуточку подольше, наоборот превращалось в максимально логичное и правильное. С одной лишь поправкой — логичное и правильное для здешних условий. Для этих людей, живущих этой жизнью. Изолированных от прочего общества, не знающих новых знакомств. Людей, которые уже много-много лет живут в одном и том же социуме, знают друг друга как облупленных, и которым, наверное, друг с другом и говорить-то уже не обязательно — с одного взгляда понимают друг друга.
Все, что я знал об обществе, все, к чему привык,
