здесь просто перестало существовать. Наверное, так же ощущают себя исследователи, попав в какое-нибудь туземное племя, которое в современном мире до сих пор пользуются копьями и плетут набедренные повязки из пальмовых листьев, и слышать не слышали ни о каких айфонах и графенах.
Вернулась внучка Вамая — так же стремительно, как и убегала. В руках, через расшитое вручную полотенце, она держала большую глиняную миску, исходящую паром. Она поставила миску на стол и взглядом указала мне на стул, с которого сама же и спрыгнула минутой ранее. Я взглядом поблагодарил ее и сел за стол.
Пока я ел какую-то наваристую густую похлебку, в которой было мясо, картошка, морковь, какие-то травы — в общем, то, чего хрен найдешь в городе, да еще приготовленное так, как хрен приготовят в городе. — Вамай с внучкой тихо о чем-то переговаривались. Девчонка негромко смеялась, Вамай улыбался тоже. Вдвоем они выглядели так органично и правильно, так по-семейному уютно и тепло… Как дед Мороз и Снегурочка, только без снега и без шуб. В голове не укладывается, как вообще подобное может здесь существовать… Весь этот мир вывернут наизнанку, а уж в среде казадоров так и вовсе — дополнительно поставлен с ног на уши! А поди ж ты — почему-то именно здесь, среди грубо обтесанного дерева, висящих прямо с потолка окороков и людей, Тьма из которых чуть ли не хлещет наружу, чувствуешь себя намного более безопасно и уютно, чем в огромном, густонаселенном городе, который только для того и существует, чтобы защитить людей от проявлений Тьмы.
Одно омрачало весь этот уют — понимание того, что на самом деле все далеко не так просто и радужно, как кажется. Понимание того, что я не то что не видел родителей девчушки, а даже не слышал о них ни разу. А ведь кто-то из них был ребенком того же Вамая. Так и подмывало спросить, где они и что с ними, но я не позволил себе этого — очевидно же, что ничего хорошего.
Закончив с едой, я отодвинул от себя миску, и внучка Вамая тут же подскочила ко мне, как чертик из табакерки. Забрала у меня миску и ложку, и убежала прочь, словно только того и ждала, чтобы прибрать за мной. Даже неловко как-то…
Уже пора было выходить, но что-то словно держало меня на месте. Какой-то червячок сомнения точил меня изнутри, словно бы нашептывал «Не надо никуда ходить, здесь и так хорошо. Здесь тепло, здесь добрые люди, которые желают тебе только лучшего. Зачем идти наружу, в этот ночной холод? Зачем снова скакать по крышам, рискуя свернуть себе шею? Зачем бегать от лоа, боясь, что они сделают тебе гадость? Зачем идти в исследовательский центр? Вамай же сказал уже, что ничего интересного там не осталось. Так значит незачем и идти.»
Будто магия какая-то, честное слово! Из города меня почему-то постоянно подмывало куда-то сбежать, хотя и бежать-то было некуда — весь выбор это либо ноктус, либо другой район, а тут… А тут все наоборот — именно отсюда никуда идти и не хочется. Почему-то именно здесь я чувствую себя как дома. Не в «Зефире», не на крыше у Птичника, даже, наверное, появись у меня собственная квартирка в одной из типовых многоэтажек города — и ее я не смогу назвать домом. А вот здесь, в какой-то хибаре, наскоро построенной из обломков капитальных зданий, в которой нет даже нормальных окон и от двери одно название — вот здесь я себя чувствую на своем месте.
Хотя, наверное, я покривил душой. Один раз я уже испытывал подобное. Это было в шатре Дочери Ночи.
— Вамай. — позвал я. — Ты знаешь, кто такая Дочь Ночи?
— Слышал. — Вамай кивнул. — А что?
— Она не одна из вас?
— О нет. — Вамай покачал головой. — Дочь Ночи существовала задолго до того, как появились казадоры. Даже задолго до того, как здесь построили исследовальский центр. Ну, или по крайней мере, легенды о ней. Я понимаю, что мы с ней похожи, но ничего общего между нами нет.
— Понял. — я хлопнул ладонями по коленям и встал. — Ну, мне пора.
Сознание уже переключилось на новую тему для обдумыванию — Дочь Ночи, — и подлый червячок сомнения затих, задавленный новой информацией, чем я и поспешил воспользоваться.
— Доброй ночи. — просто и без изысков пожелал мне Вамай.
— Доброй ночи! — раздалось из-за спины тоненьким детским голоском.
Я ответил деду и внучке улыбкой и вышел за дверь.
Я думал, что ночью лагерь казадоров утихнет и заснет, думал, что только в доме Вамая не спали, ожидая, когда я отправлюсь на свою вылазку. Я ошибался. Даже ночью лагерь жил. Все той же тихой спокойной, едва заметной жизнью, которую легко перепутать с агонией смерти, жизнью. Везде горели тусклые, едва позволяющие разглядеть что-то на расстоянии вытянутой руки, огни, ходили редкие люди, и самое главное — светились теплицы. Значит, в них тоже шла какая-то работа.
Интересно, ребята, которые занимаются обменом с городом, уже ушли? Впрочем, какая мне разница — мне все равно в другую сторону. Абсолютно в противоположную, если совсем откровенно говорить.
Я быстрым шагом пересек лагерь казадоров по диагонали, прошел мимо теплиц, в которые так и подмывало заглянуть, и вышел к световым барьерам на другом конце общины. Здесь они были точно такие же, как и там, где я вошел — всего два жалких лучика вместо частой густой решетки. Защита, рассчитанная на тех, кто не додумается пригнуться или просто не способен это сделать.
Я же пригнулся и скользнул между лучами, легко выходя в ноктус, убедился, что ни одной твари рядом нет, и быстро огляделся.
Даже ноктус здесь был не такой, как в остальной части города. Там пересечение светового барьера меняло лишь цвет окружения — с бетонно-серого на угольно-черный, а сам город оставался тем же самым. В прямом смысле тем же самым — ты просто переходил из одного зеркального отражения в другое, продолжая шагать мимо тех же зданий, которые только что прошел.
Здесь же — нет. Здесь за световым барьером не было ничего даже близко похожего на хибары казадоров, на теплицы и разрушенные здания. Район, в котором я оказался, был скорее похож на те районы, что остались где-то далеко за спиной, где-то рядом с «Зефиром» и девчонками моего Спектра. Получается, у района казадоров, по сути, и нет своего ноктуса — вместо него вот этот район, два десятка лет назад залитый Тьмой. Получается, когда
