находящегося в банкирской конторе Мендельсона. В будущем, если положение вещей не изменится радикально, оно будет придерживаться той же пассивной политики и после ратификации мирного договора. Два фактора будут, однако, в состоянии — при неизменности общей ситуации — влиять на него в сторону сближения о нами в области экономики. Это улучшение нашего военного положения и ропот германских промышленников».{358}
В. Л. Копп попытался всемерно использовать эти факторы. Он вступил в контакт со многими представителями экспортных отраслей промышленности и связанными с ними банковскими и торговыми кругами, настроенными в пользу экономического сближения с Советской Россией с целью заинтересовать их этой перспективой и в то же время попытаться организовать торговлю с РСФСР. И хотя практическая организация товарообмена в условиях блокады не имела сколько-нибудь осязаемого результата, в целом миссия В. Л. Коппа способствовала активизации торгово-промышленных кругов Германии, выступавших за возобновление экономических сношений с РСФСР, и тем самым усиливала их воздействие на политику правительства в «русском вопросе».{359} А это обстоятельство в свою очередь способствовало подрыву единства политики военно-экономической блокады, проводившейся против Советского государства странами Запада.
Наконец, ликвидация этой политики в ее открытой и полной форме тесно связана с еще одной внешнеполитической акцией Советского правительства — миссией М. М. Литвинова, который начал 25 ноября 1919 г. переговоры в Копенгагене с английским представителем О’Грэди об обмене военнопленными и гражданскими лицами обеих стран. Его поездка за границу стала готовиться еще в сентябре 1919 г., и уже тогда предполагалось, что ее задачи не должны ограничиваться рамками переговоров об обмене пленными. Вопрос о составе делегации рассматривался на заседании Политбюро ЦК 26 сентября и 7 октября 1919 г.{360}
Соглашение о военных и гражданских пленных было не единственной, да и не главной задачей, поставленной Советским правительством перед М. М. Литвиновым. Накануне отъезда в Копенгаген, 14 ноября 1919 г., ему были вручены полномочия Совнаркома, подписанные В. И. Лепиным, на ведение мирных переговоров с правительствами буржуазных республик, созданных на границах бывшей Российской империи и «других стран, находящихся в состоянии войны или во враждебных отношениях с Советской Республикой». Специальные полномочия Совнаркома были переданы Литвинову на заключение займов и подписание договоров от имели Советской республики с правительством Великобритании и других стран.{361} На следующий день Литвинов получил от Л. Б. Красина полномочия НКТиП для торговой деятельности в Скандинавских государствах. «Таким образом, — заключает американский историк Луи Фишер, — снаряженный как дипломат, филантроп и государственный купец Литвинов предстал перед Западом в стремлении установить modus vivendi между коммунизмом и капиталистическим миром».{362}
Иные инструкции от своего правительства имел английский представитель. Уже сам выбор О’Грэди, который не являлся профессиональным дипломатом, а был членом парламента от лейбористской партии и представителем британских тред-юнионов, показывал, что английское правительство еще опасалось компрометировать себя перед «цивилизованным миром» прямыми политическими контактами с большевиками. В инструкции, которую Керзон направил О’Грэди 13 ноября, последнему предписывалось «быть особенно осторожным, чтобы не поддержать любую попытку вести переговоры по иным вопросам, чем обмен пленными».{363} В дальнейшем, когда Керзон получил информацию от французского посла в Лондоне о намерениях Литвинова возбудить в переговорах вопросы о снятии блокады, возобновлении торговли между Англией и Советской Россией и о прекращении материальной поддержки Деникину (О’Грэди якобы согласился их обсудить), он был крайне раздражен и обеспокоен. В письме от 26 ноября Керзон требовал строго придерживаться полученной инструкции. Касаясь предполагаемых шагов Литвинова, Керзон предлагал относительно двух последних из перечисленных выше вопросов «отказываться даже от выслушивания любых мирных предложений такого характера». Вместе с тем он допускал, что вопрос о блокаде может стать элементом переговоров, и в этом случае О’Грэди предписывалось запросить дальнейшие указания Форин оффиса.{364}
Информация, полученная Керзоном о намерениях Литвинова, в основном подтвердилась, поскольку уже 29 ноября последний, предъявив свои полномочия на ведение мирных переговоров, возбудил перед О’Грэди вопрос о необходимости достигнуть общего мирного соглашения между РСФСР и союзными государствами.{365}
Особое внимание Литвинов уделял проблеме ликвидации военно-экономической блокады и возобновления торговых отношений между РСФСР и капиталистическими странами, и в частности Англией. Посланник США в Дании сообщал, например, 2 декабря в госдепартамент, что «переговоры О’Грэди с Литвиновым теперь в значительной части сконцентрировались в вопросе о внешней торговле». В этом донесении О’Грэди характеризовался как сторонник возобновления торговых отношений с Советской Россией в интересах Великобритании, полагающий в то же время, что снятие блокады и восстановление коммерческих отношений с Западом в конечном счете приведет к реставрации капитализма в России.{366}
22 декабря 1919 г. Литвинов направил О’Грэди письмо, в котором, резко осуждая политику военно-экономической блокады, высказывал мнение Советского правительства о необходимости не только декларировать отказ от нее, но и дать возможность Советской России вступить в действительные экономические отношения с западными странами. «Нельзя уйти от того факта, — писал он, — что Великобритания нуждается в льне и другом сырье, производимом в России, и что Россия в свою очередь может ввозить огромное количество промышленных изделий из Великобритании». Литвинов подчеркивал готовность Советского правительства добиваться «установления действительного мира» и «экономических отношений между двумя странами на здоровой основе».{367} Несколько дней спустя с этим меморандумом ознакомился Керзон, который сделал на нем пометку, констатирующую, что, поскольку документ содержит предложения вступить в мирные переговоры и снять блокаду, он выходит за пределы инструкций, данных О’Грэди.{368}
Если Керзон явно оппозиционно встречал всякое предложение, направленное на ликвидацию военно-экономической блокады и возобновление торговых сношений о Советской Россией,{369} то О’Грэди не без влияния Литвинова все более решительно становился на точку зрения немедленного пересмотра проводившейся ранее политики. По всей вероятности, он был также хорошо информирован о тех изменениях, которые назревали в отношении английского правительства к этой проблеме.{370}
14 января 1920 г. О’Грэди направил письмо Керзону, в котором настойчиво предлагал решить вопрос о прекращении блокады и «сделать необходимые представления Верховному совету (Антанты. — В. Ш.) для достижения этой цели как можно скорее».{371} Ответа так и не последовало, поскольку в тот же самый день по инициативе Ллойд Джорджа данный вопрос стал предметом специального обсуждения Верховного совета Антанты.
Совершенно очевидно, что энергичные усилия М. М. Литвинова не прошли бесследно. С полным основанием в отчете Наркоминдела отмечалось, что «доклады О’Грэди, несомненно, не в малой мере повлияли на январское решение Верховного совета» о снятии блокады».{372} Таким образом, все рассмотренные выше военные и политические события и факторы с осени 1919 г. постепенно, но неуклонно побуждали империалистические державы лихорадочно
