— Они же сообщили, что она утонула, не так ли?
— Ах да, — сказала я, сообразив, что допустила ошибку.
— А вы сомневаетесь, что она утонула? Вы же видели тело. Почему утопление кажется странным? Она лежала у пруда?
Я пожала плечами.
— Должно быть, я забыла.
Кэрол раздраженно покачала головой.
— Все ясно, с телом было что-то не так. Вы пытаетесь морочить мне голову?
— С чего вы взяли! — возмутилась я, подпустив в свое отрицание нотку оскорбленной невинности, которая ни на секунду не обманула Кэрол.
— Вам хорошо известно, Сара: поблизости от тела воды не было, верно? И значит, умерла она не там. Они смогли выяснить: утонула она в химически обработанной воде.
— Что вы имеете в виду? — искренне озадачилась я.
— В водопроводной воде. Она утонула в доме. В ванне, в раковине, что-то в этом роде.
Голос Кэрол звучал прозаически. Она положила в свой чай ложку сахарного песка и энергично его размешала, звеня металлом по толстой фарфоровой кружке.
Я стиснула руки под столом, чтобы Кэрол не заметила их дрожи. Кто-то хладнокровно оборвал жизнь Дженни в ванной комнате или на кухне. Нечто домашнее и безопасное превратили в бойню.
— Как там Шеферды? — спросила я, внезапно ощутив повисшее между нами молчание.
— Мамаша явно не в себе, — ответила Кэрол с полным ртом сандвича с беконом. — Мне не удалось добиться от нее и двух связных слов для материала. Она или накачана таблетками, или плачет. Думаю, и полиции ничего не удалось у нее узнать. Отец… ну, отец — это другая история. Он в ярости. Никогда не встречала настолько взбешенного человека.
Когда я увидела его в первый раз, в его глазах стоял страх. Злость пришла позже. Я занялась своей едой.
— На людей это действует по-разному.
— Ну, вам-то это уж точно известно, — заметила Кэрол.
Я подняла глаза, внезапно насторожившись. Журналистка смотрела прямо на меня своим обычным, жестким взглядом.
— Понимаете, я немного покопалась в архивах… наверное, почти как вы сегодня в библиотеке. И что я выяснила? Достаточно давно пропал еще один ребенок. Пятнадцать лет назад, да?
— Шестнадцать, — поправила я, понимая, что увиливать смысла нет.
Она невесело улыбнулась.
— Правильно. Тогда вы были совсем маленькой девочкой, да? На самом деле я удивилась, узнав вас. Но сразу все поняла. Вообразите мое изумление, Сара, когда я увидела вас вместе с вашими бедными родителями на фотографии в газете. Смена фамилии меня не смутила — проверить это проще простого. Девичья фамилия матери, да?
Я ничего не сказала. Мне и не требовалось.
— Поэтому я решила, — сказала Кэрол, откусив еще один огромный кусок от своего сандвича, и продолжила не очень внятно из-за белого хлеба, бекона и кетчупа, — написать небольшую статью о том, как в таких случаях чувствует себя семья. Вы знаете, что происходит с теми, кто остается.
Я непроизвольно издала звук, означающий несогласие. Кэрол отреагировала на него.
— О, я не прошу вас о сотрудничестве. Это я вам рассказываю. Вы думали, я не заметила, как вы интересовались ходом расследования? Думали, будто так и уйдете, не расплатившись со мной за это? Мне кажется, может получиться фантастический материал, интересный для широкой публики, а? Две трагедии в одном месте, а вы — связующее звено. От этого, можно сказать… ну, в дрожь бросает, правда. И я единственная, кто объединил эти истории, поэтому на мое предложение будет очень хороший спрос.
— Послушайте, я совсем не хочу ничего говорить, — слабо запротестовала я.
— Нет, это вы послушайте. Есть два способа сделать это. Я могу составить с вашей помощью отличный материальчик, от которого читатели будут рыдать над своими утренними газетами, или написать что-нибудь сама, перебрав все до единой сплетни о вас, о вашей семье и вашем несчастном отце, поскольку все решили, будто он мог знать больше, чем говорил. А теперь еще и это. Лично мне кажется, ваша причастность к этому выглядит весьма необычно. Да вы просто наркоманка на почве трагедии, нет? Вероятно, скучаете по вниманию, которым были когда-то окружены. О Чарли все позабыли, ведь так? Вы считаете, что это несправедливо? Вы хотите, чтобы люди о нем вспомнили?
Я молчала, а она наклонилась вперед и легла грудью на грязную пластиковую столешницу.
— Решать вам, Сара. Вы можете говорить со мной, можете не говорить. Я могу написать и без вас. Или… — и она улыбнулась, — могу пойти прямиком к вашей матери.
— Нет, не надо, — встревожилась я. — Не впутывайте в это ее.
— А почему бы нет? У нее могут быть ценные для меня догадки. — Кэрол откинулась на спинку стула. — Вы же знаете, как ваш отец покончил с собой, Сара…
— Это был несчастный случай.
Она ухватилась за это.
— Несчастный случай, который обеспечил вас с матерью на всю оставшуюся жизнь. Кругленькая сумма страховых денег. С тех пор вашей маме не было нужды работать.
Это верно, нужды такой не было, но ей от этого легче не стало. Я поднялась и схватила сумку, слишком разозлившись, чтобы говорить.
— Прежде чем вы отсюда уйдете, подумайте вот о чем, — сказала Кэрол. — Если вы станете со мной сотрудничать, мы мирно побеседуем, и я представлю вас ангелом. Я даже не назову вашего имени. У вас есть шанс избежать недоразумений. Я получаю славный материал, интересный широкой публике, который хорошо пойдет в воскресных газетах. Думаю, для него очень подойдет «Санди таймс». Может, «Обсервер». В любом случае что-нибудь высококлассное.
Я колебалась, раздираемая противоречиями. Кэрол я не доверяла. С другой стороны, я понимала: она вполне может представить меня в дурном свете.
— Я старательно оберегала свою частную жизнь. Не хочу, чтобы меня фотографировали. Не хочу, чтобы кто-то мог узнать меня по статье.
— Разумеется… с этим сложностей не будет. Ну подумайте, — улещала она, — вам решать.
Вообще-то не мне. Я знала, что следовало бы послать ее куда подальше. И ничего хорошего из беседы с ней не выйдет — это я тоже знала. Но я не могла рисковать.
Я обреченно снова села на край стула.
— Что вы хотите знать?
1992 год Через семь недель после исчезновения
Запах школы в первый день нового учебного года: меловая пыль, свежая краска, дезинфекция, новые книги. Перед классом стоит моя новая учительница — новая для класса и новая в школе, — высокая и стройная, с очень короткими темными волосами и зелеными глазами, и зовут ее мисс Брайт.
Наконец весь класс в сборе, и я начинаю ерзать, возбужденная и немного взволнованная. Папа купил мне школьный портфель, а в пару к нему пенал с Красавицей из «Красавицы и Чудовища» на нем, и я замечаю, как Дениза Блекуэлл смотрит на них, садясь рядом со мной. Я поворачиваюсь к ней и улыбаюсь. Я всегда хотела дружить с ней. У Денизы почти белые волосы, крохотные сережки-гвоздики, которые поблескивают у нее в ушах, и грациозная, носки в стороны, манера стоять.
Вместо ответной улыбки Дениза минуту смотрит на меня в упор, затем отворачивается и начинает шептаться с Карен Комбс — с Карен, у которой постоянно течет из носа и которая описалась в первый школьный день. Я понимаю, шепчутся они обо мне: Карен наклоняется и разглядывает меня, пока Дениза что-то ей говорит. Я хмурюсь и опираюсь лбом на руку, заслоняя лицо.
Кто-то подходит и останавливается у моей парты: мисс Брайт.
— О Боже. Тебе уже скучно? Не очень-то хорошее начало. Такое впечатление, будто ты сейчас уснешь. Ну же, сядь прямо. Сделай усилие.
Весь класс смеется, чуть громче, чем нужно, надеясь понравиться мисс Брайт. Я смотрю на свои колени, свесив волосы.
— Как тебя зовут, соня?
— Сара Барнс, — очень тихо отвечаю я.
Мисс Брайт стоит секунду, ничего не говоря. Затем похлопывает меня по руке.
— Не тревожься. Просто постарайся не отвлекаться, хорошо?
Я поднимаю голову и вижу, как она возвращается на свое место. Лицо у нее красное, словно от смущения. Минуту я не могу понять, в чем дело, а потом до меня доходит. Ее просили быть со мной поласковей из-за Чарли.
Я больше не такая, как остальные. Другая.
На перемене я спрашиваю, нельзя ли мне остаться в классе. Я говорю мисс Брайт, что неважно себя чувствую, и она разрешает. Я сижу, положив голову на руки, пока все остальные уходят поиграть на улицу. Я затуманиваю блестящую поверхность парты дыханием. В классе тихо, только тикают часы на стене. Я остаюсь в классе и на большой перемене. Все идут в столовую поесть, а потом на улицу — играть. Я слышу, как они там смеются и кричат.
Когда звонок возвещает окончание уроков, я поднимаюсь и вместе с другими встаю в очередь к двери. Я чувствую, как все смотрят на меня. Я смотрю на свои руки, сжимающие ручку новенького портфеля, пока мисс Брайт не открывает дверь.
Мама опаздывает. Другие родители тоже задерживаются, и все дети вокруг меня играют в догонялки, прыгают, смеются и кричат во все горло. Я не отрываясь смотрю на школьные ворота, где должна появиться мама. Как только я вижу там темноволосую голову, сердце у меня подпрыгивает, но каждый раз это не она. В итоге я подхожу к воротам, чтобы в поле зрения оказался больший участок улицы, затем проскальзываю наружу. На игровой площадке слишком шумно: у меня болит голова.
