Мы, по сравнению с основной массой, выглядели изысканно. Я щеголял в вытертых до белизны джинсах и белоснежной балахонистой рубахе навыпуск. На колене у меня красовалась роскошная дыра с торчащими клочьями ниток в виде живописной бахромы. Маленький стильный изыск – дыру при желании можно было застегнуть на молнию.
Прибавьте ко всему этому густую гриву, спадающую на плечи и бородку а-ля Джизас Крайст.
Паша был одет как студент-отличник – мягкие белые джинсы и рубаха с хитрым узором. Поверх рубахи Паша облачился в пёструю жилетку невообразимых тонов. Стиляга! Картинку усугублял боевой блеск очков
– миленькие молнии в стиле "як-истребитель".
Палыч и Батькович были одеты в однотипные прикиды – джинсы и майки. Плюс пара фенек на каждом. И всё! Никаких сложных рок-атрибутов, никаких сценических гримов (это в будущем) и навороченных аксессуаров. Всё просто и незатейливо.
Несмотря на раннее утро, в зале было полно народу. Слышались первые свистки, редкие аплодисменты, топот ног. И вот на сцену вышла первая команда, и концерт начался. Я ревниво слушал "конкурентов", отслеживал их сильные и слабые стороны, сравнивал с тем, что принесли сюда мы. Жюри сидело в первом ряду и радовало глаз стандартным "умным" выражением лиц.
Мы шли третьими по списку. Очень выгодно, скажу я вам. Не нужно долгих томлений, переживаний, шатаний за кулисами. На таких фестивалях лучше сразу выйти и грохнуть, как следует, пока не спёкся в ожидании.
Наконец нас объявили, и мы выползли на сцену. Послышались аплодисменты – нас узнают! Я поздоровался с залом: здравствуйте, дескать, очень приятно, мол… Всё в очень спокойной манере, без излишней экспрессии. Материал мы подготовили спокойный – зачем же стулья ломать? Мы старательно лепили имидж людей, "отвисающих на умняке". Где ты, образ растрёпанного оболтуса времён "Опущенных ушей"? Но главное – не переигрывать. Всё просто, спокойно и непринуждённо. Паша взял первый аккорд:
Скляні вірші сплітаються в дощ,
Що розтинає тіло тиші…
Первой вещью нам удалось "купить" зал со старта. Я заметил, что всех их, слышащих нас, потащило за нами. Они слушали и "въезжали" в то, что мы им предлагали. Я всегда любил эти танцы наугад, когда играешь с каждым из сидящих в зале в "жмурки". Я бесплотной тенью двигался в их подсознании, а они с завязанными глазами старались расшифровать меня, попасть в мой след. Эта погоня наполняла кровь адреналином, будоражила мозг, будила инстинкты. Посекундная смена настроений, когда охотник и добыча мгновенно меняются местами, не успевая это осознать, как следует.
Кода. Тишина. Аплодисменты. Зал наш. Теперь опасное место – откровенно слабая вещь, и мы осознаём это в полной мере. Подготовить что-либо другое не оставалось времени. Сейчас нужно осторожненько сдать её по нотке залу, который в настоящий момент на нашей стороне.
Сдать – и всё. Проехали – и забыли. В худшем случае они будут просто озадачены. А потом закрепить хорошее впечатление от первой композиции "Джазом". Если "Джаз" проканает – удовольствие останется в сознании публики и смоет накипь от слабой вещи. Тактика, блин!
Так и случилось. Исполняя вторую пьесу, я ощущал волну разочарования, исходящую из зала. Это неприятно. Это отвратительно, когда чувствуешь, как они теряют интерес по зёрнышку, и, что хуже всего, признаёшь их правоту.
На этот раз аплодисментов почти не было. Я заставил себя весело улыбнуться и просто сказал им:
– А сейчас немножко джаза!
Первые пашины аккорды, Батькович врезается тугим глиссом, Палыч – щётками по железу, и пошло! Попёрло! В зал потекли волны свинговой расслабухи, зазвенели капельки септов, захромали форшлаги и синкопы!
Контакт! Есть контакт!
Я вклеїв тінь в повітря і огорнув дощем
Розмалював проміння, що стало за плечем.
Куйовдячи волосся, я в мареннях пливу,
І виливаю простір в долоню снігову.4
Давай, чувачки! Не отпускай никого! Батькович, цветочек наш длинный, покажи им всем, протяни им свой ритмический рисуночек на ладошках – пусть оценят! Палыч, вари кашу5, братишка, вари вкусную кашу, вари очень вкусную кашу!
Я хворий
Голосом хвиль,
Я хворий
Обіймами вітру,
Я хворий
Барвами цього дня.
Паша, давай соляру! Не подкачай, я знаю ты всё сделаешь как надо!
Вылабывай свои нотки с подтяжечками, глиссиками, всякими хитренькими вкусненькими заточечками!
Батькович, не спать! Твой кусок! Молодца! Так держать!
Мя-я-я-ягонько!
Я почувствовал, что нужно пошутить. Разрядить атмосферу.
Показать, что нам весело и легко на этой сцене. А как? Батькович лабает соляру, не рассказывать же мне анекдоты! И вдруг в голову мне пришла хорошая мысля. Я стал у Юры за спиной и изобразил ему крылышки. Зал засмеялся – уж больно потешно выглядел Батькович, подпрыгивающий на каждую сильную долю, с крылышками за спиной.
Учтите ещё его невинное личико – ангел! Херувим! Высокий и худой как щепка херувим!
Палыч! Тра-та-та-та! Ух, хор-р-р-рошо! Приготовься, Батькович дольки подчеркнёт штришочками!
И-и-и-и-и-их! Моя пошёл! Фальцетиком все крючочки обозначить, подёргать за ниточки! Выпендривайся, вокалюга, выпендривайся! Всё, куплет:
Щовечора блукаю по коридорах мрій,
І як листки гортаю миттєвості подій.
Припев, ещё припев, выход на коду, кода!
Что зал?
Аплодируют!
Как аплодируют?
Хорошо аплодируют! Громко! Долго!
Поклон, ещё поклон!
А теперь кыш со сцены! Неча долго людям глаза мозолить.
Я был мокр и радостен. То же можно сказать и об остальных членах коллектива. Выступление удалось, а дальше всё зависит от жюри.
Подбежала Татка, затеребила, запоздравляла меня, защебетала, как было здорово. Паша отбивался от двух любительниц автографов,
Батькович собирал сливки с нашей группы поддержки, а Палыч млел в объятиях своей очередной пассии.
– Чуваки, где здесь "Клан Тишины"? – к нам пробирались две знакомые на вид личности.
Сразу повеяло кондовым андерграундом. Люди, подошедшие к нам, ни с чем другим не ассоциировались.
"Пятихатки". Группа, наиболее интересная из всех местных, известных мне на тот период. Они соединяли в себе акустику и электрику, рок и классику, традишн и авангард. Они умудрялись быть
"вещью в себе". Они были загадочны и неподражаемы. Временами их музыка напоминала Хендрикса, временами "Лед Зеппелин", временами
"Кинг Кримсон". Но по большому счёту, "Пятихатки" существовали на своей волне. В отличие от нас, они были детьми андерграунда, порождением тусовки. Они выросли в этой струе, с детства впитывая в себя дух "правильной" музыки. Их знали, в основном, знатоки, любители, меломаны. Но репутация их в этом кругу была на редкость весомой.
– Ну, чуваки, спасибо! Офигенный музон! Мы прикололись на полную катушку! – нам жали руки вокалист "Пятихаток" и звукорежиссёр.
– Да ладно, чего там? – нам было приятно. Признание профессионалов всегда более лестно, чем изъявления восторга тех, кто
"не в курсах".
Подошли остальные "пятихатки" и мы стали знакомиться. Вот он, долгожданный миг! Мы становимся своими для тех, кто так долго нас не признавал.
– Сижу я в зале, слушаю всё это кино, и мне в кайф! На "Дорз" смахивает немного, по музону и по подаче, – делился впечатлениями
Валёк, звукорежиссёр группы.
– Клёво, клёво, всё в кассу, ничего лишнего, – поддерживал его
Старый, вокалист "Пятихаток".
Они "варили нам шоколад", а мы млели от восторга. Что нам жюри, что нам рейтинг, когда такие люди подходят и хвалят нашу музыку!
Из состояния эйфории меня выдернула Татка:
– Андрей, нам пора идти!
– Куда? – я всё никак не мог придти в себя от сладких клубов фимиама.
– Как куда? Мы же должны занести заявление в ЗАГС! Ты что, забыл?
– Нет, я всё помню! Идём, конечно.
Я объявил, что мы отлучимся на часок, а потом подойдём снова.
Во-первых, интересно было послушать остальных участников фестиваля, а во-вторых, в конце должны были объявить результаты голосования жюри.
Ну что можно сказать? Мы явились в ЗАГС, где я произвёл фурор своим внешним видом. Наташа ещё долго вспоминала, что в такой торжественный момент я красовался с дыркой на колене и в рубахе навыпуск. Я же только разводил руками – ну не было времени переодеться! С корабля-то на бал!
Подали мы заявление, сообщили нам дату и время суток, когда мы сольёмся в одно целое, в ячейку общества, в крепкую счастливую семью и предложили до этого момента проверить свои чувства. Я заверил, что с чувствами всё в порядке – проверено электроникой, после чего, попрощавшись с обалдевшей от моих слов работницей заведения, мы вынырнули на улицу.
– И тут ты не мог без клоунады, – упрекнула меня Татка.
– Спокойно, любимая! – я поцеловал её. – Вот женюсь, возьмусь за ум и стану таким серьёзным, что буду годиться только для того, чтобы сигареты об меня тушить.
– Почему сигареты тушить? – засмеялась Татка.
