— С возвращением, — бесстрастно говорит он.
— Взаимно, — тихо отвечаю я. — Я сожалею.
— Поясни, — говорит он тем же бесстрастным тоном.
Он изучает мои глаза в такой манере, которая мне не нравится, и я больше никогда не хочу её видеть.
— Я потеряла контроль над собой.
— Как это ощущалось?
Я должна быть мучительно, безжалостно честна, чтобы восстановить нас. Чтобы восстановить себя.
— На мгновение это ощущалось великолепно.
Он склоняет голову набок.
— Продолжай.
— Послевкусие было холодным, ясным и триумфальным. Я чувствовала себя могущественной, как бог.
— И всё же теперь ты сидишь и блюёшь.
— Я ненавижу себя.
— Пустая трата эмоций. Попробуй ещё раз.
Я подыскиваю правильные слова. Этот момент держится на волоске.
— Цена — моя душа. Я потеряю её со временем. Самые деликатные части меня перестанут существовать, — я буду потеряна. Я даже не вспомню по-настоящему, кем я когда-то была.
— Ты не будешь блевать всегда. Чем чаще ты используешь эту силу, тем более податливой она становится. Она перестаёт вредить тебе, начинает ощущаться приятной.
— Потому что монстры не чувствуют стыда, горя или сожаления. И каждый раз, когда я использую её, она делает меня темнее.
— Да.
— Как ты это поборол? — я чувствовала, как это поднималось в нём, отвечая на мой зов. Тем не менее, он холодно и отстранённо отбросил это. Он мог бы присоединиться ко мне, подливая топливо в мой огонь.
— Ты выбираешь. Герой или злодей.
— Ты сам сказал мне, что ты не герой.
— Но и не злодей.
— А что ещё есть?
— Та, кто встаёт каждый день и изо всех сил старается соответствовать тому, во что она верит. Метит в звёзды. Иногда промазывает. Пытается вновь. Ещё усерднее. С большей решимостью защитить других и с меньшим эгоизмом.
— Я должна вновь восстановить Видимых.
— В данный момент побеспокойся о себе. Нельзя сказать, что они куда-то денутся, — он отталкивается от пола и встаёт, глядя вниз, всматриваясь в мои глаза, словно всё ещё не уверен, кто я.
Я не хочу, чтобы он когда-либо задавался вопросом, кто я. Он знает, кто я. Мне нравится, что он меня знает. Сегодня я не предала себя, я предала нас.
Должно быть, он видит в моих глазах что-то от настоящей меня, потому что протягивает руку, чтобы помочь мне подняться.
— Риодан и Кристиан ждут в Честере.
Я вытираю слёзы.
— Мне надо почистить зубы.
— Ты королева. Тебе надо просто подумать о том, что твой рот чистый, и всё.
— Мне надо почистить зубы, — повторяю я.
— Затем мы просеемся. Время имеет значение.
— Это всего пять минут. Давай поедем на машине. Или ещё лучше, пойдём пешком.
— Те, кого ты любишь, в опасности.
«И я тоже, — не говорю я. — И моя слабость подвергает нас куда большей опасности».
Я вижу в его глазах первый проблеск тепла, и затем понимаю кое-что. В какой-то момент, если бы я продолжила использовать тёмную силу и сделалась полностью тёмной…
«Я бы присоединился к вам в аду, — чёрные глаза полыхают кроваво-красным. — А я предпочёл бы этого не делать. Так что держитесь в бл*дских рамках, и не заставляйте меня переступать черту, мисс Лейн».
Боль раздирает меня. Он лучше последует за мной туда, куда я отправлюсь, чем станет жить без меня. Я это понимаю.
Мы связаны. Безгранично едины.
И из-за этой связи мы обязаны друг другу колоссальным долгом заботы и доброты. То, что выбирает один из нас, становится реальностью другого.
Любовь, которую я испытываю к нему, возвращает моим костям стальную грацию, а моему духу — стойкость надежды.
Именно сила любви удерживает тьму в узде. Я задаюсь вопросом, кого Бэрронс некогда любил столь сильно, что сумел продраться назад от этой тонкой тёмной линии.
Он улыбается, но улыбка не достигает его глаз. «Мы не одинаковы. Всё не так, как ты подумала».
«Тогда как?»
«Ты поймёшь. Со временем».
Глава 19
Замёрзла изнутри без твоих прикосновений[25]
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Иксай
Теперь она поистине принцесса ничего.
Королева разрушила весь её двор.
Иксай стиснула ледяной подоконник окна, пошатываясь и невидящим взглядом уставившись вниз, на разрушение её подданных, и начала пронзительно причитать.
В её груди расходилось грибовидное облако ярости и горя, разрастаясь в размере и интенсивности, и она знала, что если не сможет каким-то образом обратить или выпустить этот водоворот внутри, то разлетится на тысячи острых обломков, совсем как её двор.
Королева использовала священную Истинную Магию против своих же подданных; против вида, который она выбрала, против вида, которым ей дарована привилегия править. Иксай в ужасе смотрела, как разодранные куски фейри дождём сыплются на землю, многие разлетаются далеко за пределы стен двора. Некоторые обратились в пыль прямо там, где стояли, и даже сейчас их прах рассеивался на холодном ветру.
Затем королева и её зверь ушли. Просеялись. Даже не оглянулись.
Как будто эти частицы не были по-прежнему живы.
По-прежнему осознавали всё и страдали; клочки их сознания присутствовали в каждом оторванном атоме, навеки в сознании, навеки в агонии.
Конечно, до тех пор, пока вызванные Песнью перемены не даруют им милосердное избавление от существования, разрушив их навсегда, словно они не были некогда богами, словно они не правили вселенной когда-то.
Святотатство. Их собственная королева истребила их, превратила в существ, которые действительно посчитают смерть избавлением. Это невыносимо.
Иксай завыла ещё сильнее, но заглушаемая собственными чарами не сумела издать ни малейшего звука, лишённая даже облегчения через оплакивание, и то грибовидное облако расцвело с радиоактивной токсичностью. Она запрокинула голову, невообразимо широко раскрыв рот в крике и содрогаясь всем нутром. Ад бушевал, не имея возможности издать ни звука.
От этого у неё возникало ощущение, словно она вообще не существует.
Плохо уже то, что Дворы Осени, Лета и Весны погрузились в безумное варварство, но хотя бы тогда они были равны. Ни один из них не был чем-то меньшим, ни один из них не был жертвой.
Но если Азар и Северина узнают, что у Иксай больше не было двора, не было армии, не было ни единого придворного, которого она могла бы наказать, пытать или принудить делать то, что она скажет; что она совершенно одна в своём королевстве льда…
«Они уничтожат меня. Это вопрос времени», — прошептала она, но слова не прозвучали, лишь вылетели облачка морозного дыхания, окрашенного кровью. Она начала задыхаться, закашлялась и выплюнула смертоносно острый осколок кровавого льда, ощущая, что ещё больше таких кусков подступало к её горлу.
Эмоции в её нынешнем состоянии убивали. Она была такой разъярённой, чувствовала себя такой преданной — и во имя Д'Ану, очень, очень сильно напуганной — что не трансформировала окружение своей болью, а замораживала саму свою суть, проделывая с собой то же самое, что королева сделала с её придворными.
Через считанные мгновения она застынет полностью и взорвётся, если не возьмёт себя в руки. Она разрушала саму себя. Невообразимо, что такое вообще могло случиться.
Люди! Это всё их вина. Снова и снова они манипулировали, жульничали и использовали фейри в своих целях.
Зарычав, она разбила жёсткий лёд, покрывавший её кожу, резко развернулась к единственному присутствовавшему человеку, и подняла руку, чтобы вогнать ледяной шип в мозг существа.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Заскрежетав зубами, скрипя ими от злости, Иксай остановила себя в последнюю секунду, когда остриё находилось в считанных сантиметрах от головы.
Человек ей нужен. Окровавленное, изломанное и отравленное существо было её единственным шансом.
