— Ты что же, намерен вышвырнуть людей из Дома, невзирая на то что они совершенно не подготовлены?
— Кто, люди или планеты? — перебил он с усмешкой.
— И те и другие.
— Именно это я и собираюсь сделать, — решительно подтвердил Кендалл. — Люди будут жить пока в атомных отсеках, — и указал на макеты.
— Допустим на минуту, что тебе удалось создать на планетах условия для выживания. Зачем же мучиться на промежуточной стадии? Разумнее было бы использовать роботов и управлять ими отсюда, а уж когда все будет готово, тогда пускай те, кому приспичит, отправляются на все четыре стороны.
— Нет, — ответил он тихо и окинул взглядом глобусы, как бы любуясь этим парадом планет на письменном столе, — я боюсь, что Дом станет тупиком эволюции человечества. Мы создали статичное, обреченное на застой общество. Человеку остается либо к нему приспособиться, либо деградировать. Последнего пока не случилось, потому что человек — существо выносливое и способное к адаптации. Тем не менее всего лишь за несколько столетий в нем произошли значительные изменения.
— Да, действительно, он стал посмирнее, сделался более рациональным, лучше поддается контролю…
— Мне очень не нравится это слово.
— Я имею в виду самоконтроль.
Кендалл то ли хмыкнул, то ли фыркнул, и вот тогда я был вынужден прервать беседу — меня душила ярость. После моего возвращения из туалета мы проговорили еще около двух часов, но главное было сказано в самом начале.
Разумеется, я понимал, что на любой из планет, о которых шла речь, возможно создать благоприятную для человека среду обитания, и не мог не оценить изобретательность, проявленную им при разработке систем жизнеобеспечения. Например, эти его атомные отсеки, они действительно могли служить великолепными жилищами на период адаптации. Наконец, я был уверен, что и самая заветная его мечта — исследовать космическое пространство на кораблях со сверхсветовой скоростью — увенчается открытиями новых планет, пригодных для заселения.
Но вот будет ли это происходить одновременно с осуществлением вышеупомянутого проекта или в порядке очередности, — вот это меня уже мало заботило. Я думал лишь о страшной опасности, угрожающей Дому. Если какая-то часть его жителей переселится на другие планеты, оставшиеся могут повести себя непредсказуемо. Короче, наши точки зрения не совпадали. Я был категорически против.
— А чем, собственно, тебе здесь не нравится? — спросил я нарочито шутливым тоном, не желая выдавать свои истинные чувства.
— Жители Дома уже сейчас напоминают стадо коров, — ответил он. — В один прекрасный день явится бык-хозяин, и все они покорно потянутся за ним.
— Не могу с тобой согласиться, — сказал я. — Дом — это место, где впервые в истории люди сосуществуют без конфликтов. Здесь они научились сотрудничать, а не соперничать. И в этом наша сила, отнюдь не слабость.
Его глаза за золотыми линзами, я заметил, сузились, Кендалл посмотрел на меня так, как будто видел впервые.
— Посмели бы они только вести себя иначе, им бы живо вправили мозги! — ответил он. — Впрочем, мозги у них давненько в удручающем состоянии. Тебе, конечно, известно, что жители Дома напичканы наркотиками и подвергаются психотерапевтическим процедурам, если их поведение не укладывается в некие свыше указанные нормы. К тому же у всех у них налицо боязнь открытого пространства. Вот я и опасаюсь, что мирное сосуществование в стенах Дома, который нас приучают любить уже сызмала, закончится тем, что мы утеряем способность выживать в любых других условиях. Но когда-нибудь Дом рухнет и вместе с ним придет конец роду человеческому.
Я бы мог с ним поспорить относительно долговечности нашего детища, мог бы возразить, что уж если он считает возможным переселить жителей Дома на другие планеты, значит, их способность к адаптации все еще не вызывает у него сомнения. Но зачем стал бы я попусту сотрясать воздух, если по-настоящему беспокоило меня лишь его заявление, что Дом — это тупик эволюции. Увы, убедительно опровергнуть Кендалла я не мог, не упоминая о нашей семье и тех высоких целях, которые мы планомерно претворяли в жизнь.
Продолжая играть роль почтенного академического старца, я сказал:
— Забавная точка зрения! Саркастически усмехнувшись, он кивнул.
— Да уж куда забавнее. И как только мы дошли до жизни такой? Было бы понятнее, если бы то, что с нами происходит, являлось следствием некоего дьявольского умысла, если бы какая-то в своем роде выдающаяся личность или даже группа лиц выступали организаторами всего этого безумия. — Он вздохнул. — И все-таки хочется верить, что когда-нибудь мы извлечем из наших ошибок урок.
При этих словах я почувствовал себя совсем неуютно и перевел разговор на частности, касающиеся разработанных им систем жизнеобеспечения. Повторяю: Кендалл был гений, и его книги и чертежи на всякий случай следовало сохранить для потомства… Эх, если бы мне удалось обнаружить какой-нибудь изъян в его концепции, хотя бы ничтожную ошибку в расчетах!.. Под этим предлогом можно было бы воспрепятствовать обсуждению его проекта на Ученом совете. Так нет же, расчеты были безупречны, а концепция стройна и слишком соблазнительна, чтобы позволить Кендаллу смущать умы наших подопечных.
Мне обещали поддержку консервативно настроенные академики, но я вовсе не был уверен, что даже общими усилиями нам удастся его разгромить, а разгромить Кендалла следовало наголову, чтобы никому в будущем неповадно было выступать с подобными проектами.
И вот я стал искать способы помешать Кендаллу. Среди сведений о его частной жизни, раздобытых «Ворюгой», не обнаружилось ни одного компрометирующего факта. То ли был он действительно такой скучный человек, то ли умел заметать следы.
Меня (Кэрэба) передернуло от отвращения, когда я вспомнил, до какой гнусности додумалось мое прежнее «я», какое решение было им принято и какие действия в результате последовали. Все же я здорово с тех пор изменился.
Спустя несколько дней после вышеупомянутого визита мы отобрали пятерых девочек в возрасте от пяти до семи лет, проживающих по соседству с его жилищем, и стали с ними работать. Приведя их в состояние гипнотического транса, мы демонстрировали им Кендалла, заснятого на кинопленку, и рассказывали, что он с ними сделал или пытался сделать.
Было решено представить девочек жертвами изнасилования. Серафис посредством хирургического вмешательства нарушил у двух из пяти девственную плеву и внес вагинальную инфекцию. План был таков: одна девочка выступит в качестве потерпевшей, следом вторая, а остальные будут жаловаться, что на улице им проходу не дает чудаковатый старик, у которого карманы всегда набиты леденцами.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
