«В самом деле, – недоумевал Голощекин, – Казахстан оформился как национальное казахское советское государство – а действительных Советов трудящихся в ауле нет…»
– На это я получил очень краткий ответ, – скромно заметил Филипп Исаевич и зачитал исторические слова:
«Тов. Голощекин! Я думаю, что политика, намеченная в настоящей записке, является в основном единственно правильной политикой.
И. Сталин».[194]
Индульгенция была получена, руки развязаны. Теперь можно было не церемониться с «жалобщиками».
Однако Филипп Исаевич решил раз и навсегда утвердить непререкаемость своего авторитета. Чуть позже он дал второй залп, поведав делегатам, что «случайно обнаружил у себя мандат, который был выдан мне и другим товарищам Владимиром Ильичем, и он был написан рукой Владимира Ильича». Естественно, и этот документ – о создании Турккомиссии, относящийся к 1919 году и к повестке дня не имеющий никакого отношения, был полностью зачитан.
Голощекин хорошо знал магию, а в советских условиях – и реальную силу, авторитета. Наверное, поэтому он до поры до времени приберегал свои козырные карты. Отныне все должны были знать, кто направлял его в эти края, оказывая ему всяческое доверие, и кто сейчас поддерживает его политику, считая ее «единственно правильной».
Никогда до этой конференции он не говорил столь нагло и грубо со своими товарищами по партии, никогда так не упивался своей победой.
Взгляды «оппозиции», совершившей «вылазку» в национальном вопросе, первый секретарь крайкома представил как «осколки сплетен, сбор лозунгов из различных националистических платформ».
Небольшая выдержка из доклада, напечатанного «Советской степью» 22 ноября 1927 года, дает представление о характере критики.
«Голощекин: – Нетрудно собрать сплетни из Казахстана, им (оппозиционерам), вероятно, рассказал и Садвокасов, и Мунбаев, а написал Тойбо. Из Туркменистана писал Тумайлов.
Тойбо: – Я с ним ничего не имею.
Голощекин: – Это ваш приятель, возьмите его и идите, куда хотите, к Гинденбургу, к Абрамовичу в партию, он вас зовет…
Теперь я хочу сказать относительно руководства здесь, в Казахстане. Вы знаете, как Зиновьев выразился: «Голощекину отдан в самоличное владение Казахстан» – это слова Мунбаева. (Смех.)
Когда, в какие годы, скажите, в казахстанской организации мы имели такой широкий размах и рост массовой казахской организации? Никогда не было так, как в эти годы… Пусть попробуют выступить «вожди» любых групп против крайкома, они все будут смяты в течение недельки. (Шумные аплодисменты.)
…Я раскрою хорошенько те скобочки, о которых я говорил в своем вступительном слове. Я сказал, что казахстанская организация за эти годы выросла и сбросила с себя пеленки, которые сковывали ее рост. Знаете, когда сбрасывают пеленки, они бывают не так уж чисты, вот эти-то, нечистые, пеленки она с себя и сбросила. (Смех, аплодисменты.)
Тойбо: – Не поняли!
Голощекин: – Понюхайте! (Смех, аплодисменты.)».
…Смеялись и хлопали в ладоши и в последующие годы – когда за дверями заседаний валялись опухшие с голоду люди… Как же не смеяться – начальство шутит, оно в хорошем настроении. Лучше нет праздника для скверноподданного, чем въяве быть причастным к таким радостным мгновениям.
А Голощекин – на трибуне и в президиуме – царил. Бросал реплики, перебивал выступающих, красовался своим топорным остроумием…
Говорил Ураз Джандосов:
– …Мы не слепые националисты, как сказал тов. Нурмаков, и совершенно сознательно…
Голощекин перебил:
– Не слепые, а зрячие!
В зале снова хохотали, шумно аплодировали…
Филипп Исаевич щедро делился опытом о «маленьком Октябре», устроенном в ауле, – так он назвал передел луговых и пахотных угодий.
«Это то, против чего кричал тов. Садвокасов на Втором пленуме, это есть именно маленький Октябрь. Мы реально, на деле, на почве земельных интересов столкнули бедняка с баем и заставили его, помогали ему отнимать землю у бая… Это есть классовая борьба!»
Понятен его восторг: два года он только и делал, что пытался стравить людей друг с другом, расслоить аул. Древний принцип «Разделяй и властвуй!», как шило из дратвы, вылезал из классовой борьбы в понимании Филиппа Исаевича. Собственно, в разжигании классовой борьбы Голощекин не был первооткрывателем, а шел по стопам своих учителей. Так, один из них, председатель ВЦИКа Я.М. Свердлов, еще 20 мая 1918 года сформулировал главную большевистскую линию:
«Только в том случае, если мы сможем расколоть деревню на два непримиримых враждебных лагеря, если мы сможем разжечь там ту же гражданскую войну, которая не так давно шла в городах, если нам удастся восстановить деревенскую бедноту против деревенской буржуазии, – только в этом случае мы сможем сказать, что мы и по отношению к деревне сделаем то, что смогли сделать для городов».[195]
Вот что они хотели сделать для городов и для деревни – разжечь гражданскую войну. Потому что, лишь стравив людей и заставив их уничтожать друг друга, оккупанты могли держать власть…
Менее всего занимало Голощекина хозяйство степняков, материальный уровень их жизни, благосостояние. «Абстрактного человека», к которому он хорошо относился, то есть на самом деле человека усредненного, порабощенного, надлежало осчастливить абстрактной же идеей, на самом деле – конкретной идеей усреднения и порабощения. Счастье же состояло в классовой борьбе, то есть в уничтожении одних другими…
И вот классовой борьбы становилось все больше и больше, а баранов и лошадей все меньше и меньше. А когда борьба достигла высот, люди стали умирать с голодухи…
Тогда же Голощекин похвалялся и тем, как он отстаивал в Москве «самообложение»:
«Мы исходили из такого положения, что дело не в количестве денег (то есть не в хозяйственной выгоде. – В.М.), а в том, чтобы бедняк обложил бы бая, чтобы бедняк на этом мог организоваться. Вот это есть классовая работа.
…В Москве, в Наркомфине не все понимают в наших делах, подходят с буквой закона, а у нас это – общественное дело. Что предложил председатель наркомфиновской комиссии? Говорит, зачем вам так, если можно еще взять, давайте увеличим налоги (смех). Это самое тов. Садвокасов в течение последней недели предлагал на бюро – откажитесь от самообложения, увеличьте сельхозналог. Вот видите, как можно извратить всякую хорошую вещь…».[196]
Ему услужливо подпевали:
– В казахском ауле не было Октября, прошел только маленький Октябренок в лице передела пахотных и сенокосных угодий. Мы не дали бедноте орудий производства. Для этого нужно поосновательнее прощупать аульное байство… Нужно принять решение о том, чтобы экспроприировать экспроприаторов в казахском ауле… (Дж. Садвокасов, делегат из Сырдарьинской губернии).
Его славили:
– Советская власть существует десять лет, Казахская республика существует семь лет, но практические результаты работы организации… в ауле мы видим в течение двух последних лет с момента работы и руководства тов. Голощекина. Как выдвиженец из аула я подтверждаю крупные изменения в ауле (Е. Ерназаров, «Всеказахский аксакал» – местный аналог «Всесоюзного старосты»).
Вслед за ним дружно топтали Смагула Садвокасова:
– Достаточно играть с Садвокасовым. Садвокасовы не помогают, а только тормозят работу нашей партии (Токтабаев и другие).
Особо преуспел в этом топтании Измухан Курамысов, который в скором будущем сделался вторым секретарем крайкома, – демагог-насмешник, всегда на трибуне игравший немного под дурачка:
– …У него (С. Садвокасова) получилось, что во главе колонны к социализму пойдут бай и кулак. (Смех.)
…Теперь он говорит: раз вы непременно хотите экспроприировать бая, это, конечно, мне будет больно, – будем экспроприировать и бая, и кулака. (Смех.)
Я уже говорил, что Садвокасов, кулак и бай – втроем пойдут к социализму. Я думаю, товарищи, что это насквозь гнилая, не наша, не партийная постановка вопроса…
По вопросу об индустриализации Садвокасов карт своих не раскрыл. Раньше он говорил так: раз у нас есть кожа, ее не надо вывозить в Москву, нужно построить в Казахстане завод и выделывать свою собственную казахскую (смех) национальную кожу (смех)… А что московские и центральные заводы приостановятся, ему до этого дела нет….[197]
Как только ни крыли тогда Смагула Садвокасова за предложение создать в Казахстане обрабатывающую промышленность… Стоило ему высказать в журнале «Большевик» суждение о том, что не легче ли сразу вывозить из Казахстана готовое сукно, чем два раза таскаться то в Москву с вымытой шерстью, то обратно с «московским» сукном из этой шерсти, как на него тут же накинулись в газетах с обвинениями в байской идеологии. Ураз Исаев даже написал огромную статью в республиканской партийной газете, где «побил» известного Дон-Кихота от национал-демократии» авторитетным мнением председателя Совнаркома Рыкова, который на IV Всесоюзном съезде Советов заявлял: «С осуществлением индустриализации… взаимная зависимость отдельных частей Союза будет вырастать все более и более».
