естественно, не получали. Они не считались полноценными студентами и студенческого билета им не полагалось. Места в общежитии им тоже не давали. Обычно сидели они на «камчатке». После первого семестра кого-то отчисляли из-за прогулов, неблаговидного поступка, не сдал зачеты, экзамены. И наступал звездный час для кандидатов. Место нерадивого студента занимал кандидат и становился полноценным студентом. Полгода унижений и ощущения собственной неполноценности заканчивались. Многие кандидаты со злорадством косились на Соню и видели себя с января на его месте. Уж этот-то явно пойдет на отсев. Он же на экзаменах ни бэ ни мэ ни кукареку.
Вот подошла сессия. А надо знать, что в те благословенные времена никаких новогодних каникул не было. Тридцать первого был сокращенный рабочий день. Первого января — законный выходной. То есть первого опохмелялись, а второго уже выходили на работу. Если, конечно, второе января не выпадало на воскресенье. Но это же такая редкость.
В каком состоянии были работники и какую можно было ожидать от них работу, партию и правительство совершенно не интересовало. Но у начальства тоже болела голова и во рту была сухость. А когда начальство болеет, оно смотрит сквозь пальцы на страдающих подчиненных.
Думали они об одном. Разумеется, не о работе. А когда все думают в одном направлении, это обязательно случится. Здесь всё понятно. Поэтому могли и следующий рабочий день прихватить для продолжения праздничного настроения. Работа — не волк. Куда она могла убежать от них? Организм же не обманешь. Если он не предназначен для трудового героизма.
Со второго января начинались экзамены. Это какой же ненавистник человечества мог придумать такое? Как будто студенты и преподаватели нелюди и не рады Деду Морозу. Экзаменатор еще мог прикрыть ладошкой глаза и сидеть кемарить с умным видом, убаюканный сладкоголосыми сиренами в облике помятых юношей и девушек. А студенту каково с осознанием, что на кону твоя стипендия и даже безмятежные студенческие годы? Или на Новый год он должен зашивать рот суровой ниткой?
Из песни слов не выкинешь. Поэтому первый экзамен, даже будущие краснодипломники, сдавали ниже своих возможностей. Еще и радовались, что вообще сдали. Кроме тех, кто на Новый год прятался в чулане с конспектами и учебниками и при свете лучины разбирал свои каракули, делал выписки из книг под праздничный рев из-за стены.
Экзамен был по диалектическому материализму. Читал курс доктор философских наук Виктор Иванович Хохлов.
— А что это у нас задняя парта спит? — спросил доктор философских наук Хохлов Виктор Иванович. — Смотрим новогодние сны? Увлекательное занятие. Только вы перепутали место.
Его боялись. Получить у него что-то больше тройки было сенсацией. Поэтому в тех группах, где он вел философию никто повышенную стипендию не получал. Ну, может быть, два — три человека.
Человек-гора зашевелился.
— Не сплю, а думаю.
— Думать надо было раньше, когда вы сидели за новогодним столом и водили хороводы вокруг елочки. Сейчас мы сдаем экзамен. А ваша очередь давно подошла. Или вы этого не заметили? Что, надо сказать, не делает вам чести. Невнимательным нечего делать в науке.
Заглянул в зачетку.
— Господин Шарапов! Уже давным-давно вас ожидает лобное место. Увы! Дураков больше, чем людей.
Соня двинулся вперед. Хохлову захотелось спрятаться. Он понял, что перегнул с дураками. Но он был человек с крепкими нервами и никак не проявил своих чувств.
Соня опустился.
Хохлов славился наблюдательностью
— А где ваши листочки? — спросил Хохлов.
— А зачем они? — спросил Соня.
— Ну…
— Мне же экзамен сдавать, а не писать роман. К тому же экзамен устный. В прочем…
— Молодой человек!
Хохлов заглянул в зачетку. Разумеется, она была стерильно чистой, поскольку это был первый экзамен.
— Шарапов! Вы проспали все мои лекции. Вы думали, что я слепой и не вижу этого? Я всё вижу. Уже по первой лекции могу судить, что собой представляет тот или иной студент.
Хохлов пожевал губы и продолжил:
— Конспекты вы не писали. А между прочим, многое в моих лекциях — это результат моих исследований. И теперь собираетесь сдать экзамен?
Он взял ручку, пододвинул к себе зачетку. Внимательно прочитал. Ухмыльнулся. Постучал костяшками пальцев по столу.
— Пишу вам «неуд».
— Постойте! Но я же еще не отвечал. Как же так: не выслушав ответа, вы уже оцениваете его?
— Вы собираетесь отвечать?
— Конечно.
— Любопытно. Вижу наглости вам не занимать, молодой человек. Только знаете, я уже всяких перевидал.
— Тогда зачем я, по-вашему, пришел на экзамен? Просто посидеть и уйти с «неудом» в зачетке?
Хохлов замер. С таким он сталкивался впервые. Студенты, если не списывали, то всё равно подглядывали в листочки.
Быстро потер большим пальцем об указательный и средний. Нет-нет! В те времена в вузах не было взяточничества.
— Любопытно! Как же вы собрались сдавать экзамен безо всяких записей? Хоть бы шпаргалку приготовили.
— Зачем?
— Как зачем? Поспать. Как вы делали на всех моих лекциях. Что философия оказалась вам не по зубам?
— Могу я отвечать?
Хохлов хмыкнул.
— Первый вопрос. «Философия Гегеля как новый этап развития диалектики. Основные труды, их идеи».
ГЕГЕЛЬ
(Hegel) Георг Вильгельм Фридрих (1770–1831) — немецкий философ, создатель философской системы, являющейся не только завершающим звеном в развитии немецкой трансцендентально-критической философии, но и одной из последних всеобъемлющих систем классического новоевропейского рационализма.
Чем больше говорил Соня без всяких этих «э» и «значит», тем более живым становилось лицо доктора философских наук Виктора Ивановича Хохлова. Уже никакой ехидной ухмылочки.
Он не верил своим глазам, точнее ушам. Не может быть такого! Этот увалень, засоня отвечал на уровне аспиранта. Когда Соня дошел до «Феноменологии духа», профессор приподнялся и перегнулся через стол, надеясь увидеть что-нибудь в руках студента. У Сони ничего не было. Да и смотрел он прямо в глаза своими черными тюркскими глазками. Потом он перешел к Канту, Фейербаху, учению, которое стало оружием в руках пролетариата.
Хоть Хохлов и был доктором философских наук, но всё же оставался человеком, которому ничто человеческое не чуждо. Так же, как и вождю мирового пролетариата. Хотя сравнение, может быть, и хромает.
А еще он был убежденным материалистом. Забеспокоился, заерзал. Стал оглядываться по сторонам.
В конце концов не выдержал.
— Постойте! — воскликнул он. — Постойте! Постойте! Да послушайте же меня! Я что хочу…Ведь вы почти дословно повторяете мои лекции. А еще рассказываете о том, что я вам не рассказывал.
Хохлов развел руками.
— Откуда вам знаком труд Шопенгауэра? Я только упоминал его имя. Но не характеризовал идей. Я же только мельком прошелся. К сожалению, изучение его трудов не входит в программу.
ШОПЕНГАУЭР
(Schopenhauer) Артур
