— Что ж, это ваше решение, это, в конце концов, ваше дело, и мешаться в него я не имею права и желания, — тяжело вздохнул Зальц. — Со своей стороны обещаю вам любую помощь, на какую лишь хватит моих полномочий, сил и знаний. Как я понимаю, в данный момент вас интересует, не происходило ли подобных бед в обозримом прошлом Ульма?
— Все верно. Также мне нужны имена и адреса свидетелей по этому делу, а именно — того, кто обнаружил тело, адрес жертвы и того трактира, подле коего она проводила свое свободное… или рабочее, как угодно… время. Кроме того, я хотел бы иметь доступ к архиву, дабы изучить его самостоятельно, если появится необходимость. Вполне вероятно, что я, согласно опыту своей работы, смогу увидеть то, на что вы или кто-либо другой попросту не обратит внимания.
— О, — неловко проронил канцлер, на миг опустив глаза в стол. — На это, прошу простить, требуется разрешение рата, посему…
— Да бросьте, — оборвал его Курт. — Они ведь занятые люди, как я уже успел узнать; к чему им лишняя морока со мною? Убежден, никто из членов городского совета не станет возражать — ведь сие будет делаться исключительно во благо города. Открытость же ваша для сотрудничества будет ничем иным как проявлением добропорядочности и верноподданничества, в то время как поведение, обратное этому, будет выглядеть — согласитесь — несколько странно. Вы согласны со мной, майстер Зальц?
— Не могу не согласиться, — невесело и натянуто улыбнулся канцлер. — Что ж, архивы в вашем распоряжении, майстер инквизитор. Господин барон наверняка покажет вам, где располагается мой дом; если потребуется, можете поднять с постели и меня — моя заинтересованность в налаженной жизни города ничуть не меньше его.
— Разумеется, он заинтересован, — усмехнулся фон Вегерхоф уже в узком коридоре за дверью. — Как знать, кто станет следующей жертвой? Быть может, кто-то, кто, подобно мне, отстегивает ему долю от своих деловых доходов. Для него это было бы по меньшей мере обидно.
— Почему ты уверен, что следующая жертва вообще будет? Вчера разговор не состоялся как должно, и у меня из головы вылетели твои слова; ты сказал, будто есть какие-то указания на то, что здесь действует местный. Какие?
— Был еще один случай, о котором не известно ни рату, ни городской страже, никому из горожан, — посерьезнев, пояснил фон Вегерхоф; Курт остановился, глядя на стрига пристально и недоверчиво.
— А тебе, стало быть, известно, — проговорил он медленно, и тот вздохнул:
— Мне известно, потому как я едва ль не в буквальном смысле споткнулся о труп около трех недель назад, за неделю до последнего происшествия. Это было уже под утро, я возвращался домой…
— … с кормежки?
— С попойки, — отозвался стриг с любезной улыбкой. — Не скажу, что я заводила местной молодежи, однако, случается, провожу время с кое-кем из ульмского света нового поколения. Это помогает быть в курсе дел, которые минуют око прочих горожан и замковых старожилов. В ту ночь я оказался на улицах в третьем часу, и неподалеку от трактира, где происходил кутеж, наткнулся на тело. Все та же история — femme légère[31], что, впрочем, и понятно — ночами чаще всего именно они появляются поодиночке.
— Или это говорит о том, что наш любитель выпить — мужского пола, раз уж предпочитает девочек?.. Кстати, а почему? — поинтересовался Курт с искренним любопытством. — Не все ли равно? Или женщина вкуснее?
— Почему? — переспросил фон Вегерхоф и, остановившись, произнес с нехорошей усмешкой: — Я скажу, почему. Представь, — чуть понизив голос, произнес тот, подступив ближе, и Курт, попятившись, ткнулся спиною в стену. — Так это происходит, — уже шепотом продолжил стриг, приближаясь на шаг с каждым словом. — Ты подходишь вплотную — вот так… прижимаешь к себе… А потом твои губы прижимаются к шее — долго-долго…
— Шаг. Назад. Быстро, — угрожающе вытолкнул он сквозь зло сжатые зубы, и фон Вегерхоф рассмеялся, отступив:
— Вот почему. Примерно по той же причине содомия в среде стригов цветет буйным цветом. Психика не выдерживает… Большинство же — да, предпочитают противоположный пол; надеюсь, тебе не доведется познать это на собственном опыте, лучше просто поверь на слово — процесс этот весьма неоднозначен. Для обоих, и для жертвы в том числе. Это не то же самое, что ткнуть иглой или ударить ножом в шею. Это… в некотором роде единение, и не только в примитивном физиологическом смысле… Тот же факт, что обе наши жертвы — женщины, может, тем не менее, ни о чем не говорить. Новички в большинстве своем предпочитают девиц по той простой причине, что своих сил еще не знают, не уверены в них и на кого-то физически более-менее сильного нападать опасаются, а посему их начальный ration — все больше женщины и дети.
— А твой?
— Это не относится к делу, — на мгновение утратив свой беззаботно-повествовательский тон, отрезал фон Вегерхоф, отвернувшись, и вновь двинулся вперед, не задерживаясь, чтобы проверить, поспевает ли за ним Курт. — В деле же вывод следующий: личность жертв может означать что угодно.
— Пусть так, — не стал спорить он, выйдя в широкий коридор следом и зашагав теперь рядом с собеседником. — А тело?
— Пришлось вспомнить молодость, — покривился стриг, пояснив в ответ на непонимающий взгляд: — Унес с улицы и сжег.
— Чувствуется большой опыт, — неприязненно усмехнулся Курт. — Почему ты не сообщил об этом в магистрат?
— Я сообщил об этом тем, кому следовало. Второе убийство произошло, когда я уже ожидал появления Эрнста в городе.
— «Сообщил, кому следовало», — повторил он размеренно, выходя следом за фон Вегерхофом на залитую весенним солнцем каменную лестницу ратуши. — Кстати. Как ты это сделал? У тебя есть связь?
— Желаешь ею воспользоваться, дабы получить доказательства моей благонадежности? — с вновь возвратившейся беспечной улыбкой уточнил тот и кивнул, не дав ответить: — Получишь. Связью уже воспользовался я, и доказательства ты получишь завтра, если навестишь меня в моем доме (его тебе любой покажет) где-то около полудня. До тех же пор, как я вижу, работа совершенно невозможна; ты меня не слушаешь, а если слушаешь, думаешь не о том. Если ты и впредь станешь растрачивать ресурсы своей хваленой интуиции не на те выводы, мы завязнем в этом деле, pardon, намертво. На сегодня я избавлю тебя от своего общества; отдохни, оглядись, прогуляйся по городу, ознакомься с местностью, отоспись, в конце концов — судя по твоему лицу, этой ночью ты не спал, пытаясь выстроить цепь догадок относительно моих недобрых намерений. А завтра — завтра обсудим дело должным образом. Adieu! — махнул рукой стриг и, по-прежнему не ожидая ответа, развернулся, мягко и легко, словно кот, сбежав по ступеням вниз.
Глава 8
Совету фон Вегерхофа он последовал, сообразуясь также и с собственным желанием или, точнее, с неизбежностью — ничем иным, кроме странствия по улицам города, заняться сейчас было попросту нечем.
«Ознакомление с местностью» носило характер скорее номинальный: во всем, кроме мелочей, Ульм походил на покинутый им не так давно Кельн — та же набережная, разве что не вымощенная по всей ее протяженности, те же улицы, то же торжище, заполоненное всевозможным людом, те же церкви и кварталы, четко делящиеся на бедняцкие, типичные и дорогостоящие, в одном из которых, надо полагать, располагалось и жилище стрига. Выяснить, где именно, оказалось и впрямь несложно — первый же встречный в ответ на вопрос Курта ткнул пальцем влево, в сторону трехэтажной постройки с гонтовой крышей и окованной тяжелой дверью. За незадернутыми окнами не было заметно ни движения, посему нельзя было сказать с уверенностью, находится ли хозяин в доме либо же от здания магистрата направился прямиком на встречу со своими хозяевами или приятелями. Был бы Александер фон Вегерхоф человеком, Курт, несомненно, проследил бы за ним еще от самой ратуши, однако сесть на хвост стригу он не рискнул, и теперь умирал от любопытства, еще долго пытаясь незаметно для частых прохожих высмотреть в окнах дома хоть какие-то признаки жизни.
Найти дом единственного свидетеля по этому мутному делу оказалось чуть сложнее и потребовало некоторого времени и усилий; возвратиться пришлось едва ли не к самой ратуше, по тесным и довольно извилистым улочкам пройдя еще с полгорода. Отыскивая «дом с синим лебедем на флюгере», Курт не в первый уже раз подумал о том, что к улицам и жилищам надлежало бы применить те же правила учета, что и к книгам в больших монастырских или университетских библиотеках. «Улица горшечников, дом пятый», «сапожный переулок, дом третий» — вот это было бы куда как отчетливее и ясней, чем неопределенное «такой вот с поцарапанной дверью напротив вяза, как свернете»…
Разговор со свидетелем, отыскавшимся с таким трудом, затраченного времени ничем не оправдал. Праздный бюргер, запинаясь и пряча глаза, отвечал скупо и вяло, поминутно озираясь на застывшую в дверях соседней комнаты жену, каковая, очевидно, его поздними походами по трактирам довольна не была и, судя по всему, не единожды уже об этом высказалась. Ничего внятного добиться Курт не сумел, и рассказ, им услышанный, в точности повторял то, что он уже предчувствовал услышать. Выходя из круглосуточно открытого заведения, горе-свидетель был уже изрядно навеселе, чтобы не сказать сильней, и в темный проулок за углом трактира завернул по понятной нужде; увидя тело в грязи и решив, что девица пьяна, попытался добудиться ее, узнав в оной постоянную обитательницу вышеупомянутого заведения (здесь хмурая супруга насупилась еще более, из чего Курт сделал вывод, что по его уходе беднягу ожидает пренеприятнейшая беседа). Осознав, что обнаружил бездыханное тело, тот возвратился в трактир, подняв посетителей на ноги, и уже те во главе с хозяином, осветив труп, изобличили причину смерти. Попытки выяснить, не подсаживался ли кто-либо к убитой тем вечером, окончились ничем — судя по сбивчивым и не вполне внятным ответам, подсесть норовил сам допрашиваемый, однако по причине изрядного охмеления исполнить задуманное не сумел, после чего уже слабо разбирал, что происходит вокруг него.
