— Не страшно. Времени у него много.
Тот дернул бровью, однако на сей раз промолчал и отступил назад, пропуская гостя внутрь.
Дом фон Вегерхофа был старой постройки, и внутренний двор являлся скорее передней, огромных размеров и множества предназначений — у левой стены разместились несколько бочек, рядом — одинаковые холщовые тюки, вполне вероятно, что и с товаром, принадлежащим пресловутому торговому дому Фельса, у противоположной стены один на другом выстроили собою колонну три колоссальных сундука. Наверх уводила лестница, немногим более узкая, чем каменный подъем ратуши. По тесному коридору, расточительно освещаемому великим множеством светильников, Курта увел другой слуга; от обилия близкого пламени бросило в холодную дрожь, руки под перчатками заныли от позабытой боли, и на ум пришла мысль о том, что фон Вегерхоф, явно осведомленный о нем в мелочах, снабдил этот длинный проход таким количеством огня нарочно.
В небольшую комнату, пестро освещенную сквозь разноцветный витраж окна, Курта ввели торжественно, словно его ожидал pro minimum прием в пиршественной зале, объявив полное имя и должность. Фон Вегерхоф, сидящий у небольшого стола над раскрытой книгой, поднялся навстречу с показательным радушием, и слуга испарился.
— Ты задержался, — заметил стриг, и Курт покривился:
— Твой холуй мне уже это высказал. А я бы сказал, что это не его собачье дело.
— Согласен, — кивнул тот, не задумавшись. — Давненько не порол. Разбаловались… Присаживайся; скоро обед. Имея в виду состояние твоего здоровья, пища сегодня будет нежная и полезная для организма.
— Не уводи разговор. Ты знаешь, для чего я пришел.
— Fi, — наморщился фон Вегерхоф. — En voilà des manières[33]. Обсуждать дела на голодный желудок…
— У тебя, полагаю, за этим дело не станет, — оборвал Курт, по-прежнему стоя на пороге и пытаясь услышать, не щелкнет ли в закрывшейся двери за его спиной потихоньку запираемый замок. — Я хочу видеть доказательства твоих слов, если, конечно, они существуют в природе.
— Господи Иисусе, — вздохнул тот, развернувшись к столу, и повел рукой, указывая на стул против себя: — Присядь. Нечего дергаться, Гессе — вооруженная орава за дверью не притаилась, оружия в комнате у меня нет, при мне — тоже; при этом оба мы понимаем, что, пожелай я твоей смерти, мне оно и не понадобится. Но ты ведь, полагаю, нарочно красовался в седле перед всем городом, да еще и подождал у моей двери, демонстрируя прохожим, куда входишь. И наверняка оставил где-нибудь письмецо начальству с описанием всего произошедшего, посему, даже если б я и собрался тебя устранить, я это сделал бы не здесь и не теперь. Присядь; стоя так, ты смахиваешь на одного из моих лакеев.
К стулу Курт прошагал медленно, настороженно и нехотя опустившись на сиденье; фон Вегерхоф приподнял страницы раскрытой книги, вынув крохотный листок, заложенный у самой обложки, и, выложив перед ним, аккуратно пристроил рядом узнаваемый с первого же взгляда томик Евангелия.
— Своего ведь при себе нет, — уверенно сказал тот. — Разумеется, ты можешь отправиться в гостиницу, взять его и возвратиться сюда, однако видишь и сам — книга такая же, как твоя; словом — подлинная. Основную часть послания я уже дешифровал, нераскрытой осталась лишь одна фраза — она только для тебя, выявится только на твой личный ключ. Но ведь ты захочешь расшифровать все сам, полностью, верно?.. Прошу, — не услышав ответа, вздохнул фон Вегерхоф, придвинув ближе чернильницу. — Бумага — вот. Я обожду, не спеши.
То, как стриг уселся поодаль, уставясь в книгу, он увидел краем глаза — все внимание было сосредоточено на маленьком клочке, испещренном убористым текстом, и томике Евангелия — и в самом деле таком же, как и у него самого. Страницы явно перелистывались частенько — края остались ровными и не обтрепавшимися, но в месте сшива разгибались легко. На последней странице у самой обложки был тщательно выписан номер Знака Александера фон Вегерхофа.
За перо Курт взялся неспешно, преодолевая желание порывисто схватить, и текст перекладывал из шифрованных фраз в истинный их смысл, соотносясь с книгой, не позволяя себе положиться на собственную память, с небывалой точностью закрепившей все для того необходимое уже давно. На то, что выходило в итоге, он старался не смотреть, не видеть складывавшихся одно к другому слов, и даже когда работа была закончена, сперва аккуратно вставил перо в чернильницу, отложил шифрованный листок в сторону, лишь тогда окунув взгляд в составленный им текст — разом, точно нырнув зимою в прорубь.
«Пишу лично, — гласило послание, — ибо иным ты не станешь верить. Барон Александер фон Вегерхоф, особо уполномоченный агент, стриг, номер Знака сто восемнадцать, положение легитимно. Доверия достоин. О твоем отсутствии руководство Аугсбургского отделения уведомлено. На совместное проведение дознания благословляю. Зная вас обоих, прошу: дети мои, не вздорьте. Postscriptum. Огонь не преследует тебя».
Подписи не было, но этого было и не нужно — последние слова этого послания были ответом на высказанную на исповеди мысль, мысль, никому и никогда более не раскрываемую.
— Вижу, прочел, — без былой насмешки в голосе констатировал фон Вегерхоф, отложив книгу; Курт медленно поднял взгляд, молча сидя еще мгновение, и, наконец, с усилием переспросил:
— «Зная обоих»?.. «Дети мои»?..
— Да, — вскользь улыбнулся тот. — Отец Бенедикт мой духовник уже не первый десяток лет.
— Не может быть…
— Что за оскорбленный тон? — вздохнул тот сострадающе. — Вот он — еще один подводный камень на пути макаритского корабля. Надежда на армию никому не нужных служителей не оправдалась — наставники свыклись с вами, стерпелись и, в конце концов, прикипели сердцем. Упования на то, что вы сами станете жить без оглядки на кого бы то ни было — также не сбылись. В отсутствие семьи, родителей, близких вы все ухватились когтями и зубами за единственного отца, который у вас был, и теперь ревнуете его друг к другу и ко всему, что дышит… Да, Гессе, есть, кроме тебя, и другие, кому отец Бенедикт отдал часть души, и бесноваться оттого, что ты не в курсе всех его тайн, неумно. А для хваленого Молота Ведьм — и вовсе постыдно.
— Как ты сумел — за сутки? — спросил Курт, в ответ на психологические изыски стрига лишь промолчав; тот улыбнулся с прежней беспечностью, махнув рукой вверх:
— У меня голубятня. Ведь я говорил, что в городе меня считают парнем с заскоками; один из них — голуби. Я их развожу, покупаю при случае — у особых instructor’ов, должным образом натренированных. Это, помимо просто прикрытия, тоже одно из моих капиталовложений: голубиная почта. Не поверишь, сколь многие дельцы пользуются моими… pardon, услугами торгового дома Фельса для того, чтобы передать информацию своим помощникам или партнерам в Аугсбурге, Кельне, Нюрнберге; перечень впечатляет. Я даже подумываю расширить дело… Но это не к теме. Ради тебя я вчера запустил своего любимца; обыкновенно берегу его для особых случаев — скорость просто сногсшибательная, даже для почтовика. Но это, судя по всему, того стоило. Благословения отца Бенедикта тебе довольно?
— Вполне, — все еще пребывая в некоторой оторопи, произнес Курт и вздохнул: — Вот зараза, а я возвел такую стройную теорию заговора…
— Всего лишь теорию? — усмехнулся тот. — Ерунда. Что в свое время вытворял Эрнст… И это при том, что он-то знал заранее, с кем предстояло работать. Не знаю, насколько хорошо ты успел с ним сойтись, но, полагаю, о его отношении к стригам, оборотням и прочей живности осведомлен.
— Как же так сложилось? Почему ты — и вдруг в Конгрегации; откуда ты такой?
— О, нет, — невесело улыбнулся тот, поднимаясь. — Дело этого не требует, а сам я не имею пока желания откровенничать. Считай мое существование и служение Господним чудом; в некотором смысле, так оно и есть. А теперь предлагаю перейти в залу и наконец-то позавтракать. Ты ведь, полагаю, не успел за всей этой суетой с попытками оставить наследие начальству?
— А ты? — все же не сдержался Курт; фон Вегерхоф, вопреки ожиданиям, не оскорбился на его выпад, напомнив о только что прочтенном послании духовника, в коем недвусмысленно намекалось на законность любых предпринимаемых им действий.
— А я — сегодня ужинаю, — отозвался тот с широкой улыбкой, от которой нехорошо похолодело в ребрах, и коротко кивнул на дверь: — Прошу за мной. За столом и продолжим разговор. Полагаю, — уверенно предположил фон Вегерхоф, идя по все тому же узкому освещенному коридору, — на присутствии обслуги ты настаивать не будешь? Ни к чему лишние уши.
— Твои слуги не знают, на кого работают?
— Разумеется, нет. Из всех обитателей этого дома обо мне знает лишь один человек, и… О, Господи, — тоскливо пробормотал стриг, толкнув дверь трапезной залы и замерев на пороге. — Как некстати…
