— До года?! Но это очень долго! — воскликнула Элейна. — В моем положении отсрочка немыслима!
— Кто слишком поспешает — опаздывает, как и тот, кто медлит[13].
— Но вы же ничего не знаете, святой отец! Дело в том, что человек, которого я люблю, арестован. Он попал в разбойничью шайку, хотя и не по своей воле. Теперь ему придется отвечать перед королевским судом — он ваш соотечественник, отец Лоуренс, — отвечать не только и не столько за свои грехи и ошибки, сколько за прегрешения тех, кто толкнул его на преступления. Весь ужас в том, что одним из толкнувших был мой собственный отец… О Боже, что я говорю! — воскликнула Элейна, чувствуя, что выдержка изменяет ей и она вот-вот разрыдается. — Не поймите меня превратно, отец Лоуренс, я знаю, что не все в моих словах звучит убедительно, а многое может указать на то, что не только мой возлюбленный — разбойник, но и сама я недостойная, непослушная дочь и не могу сделаться доброй христианкой. Ведь я вижу, что вы уже составили обо мне самое дурное мнение. Однако все же прошу вас помочь мне перейти в католичество, чтобы усердным служением Богу в каком-нибудь уединенном монастыре искупить и свои грехи, и грехи дорогого мне человека.
— Пусть все будет так; пойдем теперь со мною. Все, что возможно, я для вас устрою: от этого союза счастья жду, в любовь он может превратить вражду, — ответствовал монах в своей странной манере.
— Вражду? Какую вражду?.. — пролепетала Элейна, но вдруг, сраженная неожиданной догадкой, вскочила и отбросила капюшон с головы монаха.
— Сэр Фрэнсис! То есть, я хотела сказать, дорогой мистер Рэли! Какая же я глупая: никак не могу догадаться… — она кинулась на шею монаху, стараясь не слишком громко выражать свою радость. Но, смутившись, она остановилась и еще раз посмотрела мужчине в лицо.
— Сэр Рэли… Что с вами сталось, Боже мой… — Элейна вдруг прижала руки ко рту, и из прекрасных голубых глаз ее полились слезы. — Вы, вы… вы седой, как мой батюшка… И этот рубец на виске… Эта борода… Вы… Вы… — и, не имея сил сдерживаться более, Элейна разрыдалась, закрыв лицо руками.
— Ну будет, будет, девочка. Хватит. «Спасение потери превышает», — кажется, так говорил Шекспир. Это слабое утешение, но все же…
— Простите, простите моего батюшку, сэр Фрэнсис, то есть сэр Рэли… Он не хотел, не знал, что так выйдет… Он добрый на самом деле, это все проклятая его неусидчивость…
Услышав последние слова девушки о своем отце, Роджер не выдержал и расхохотался.
— Неусидчивость? Браво! Впрочем, — и тон его сделался серьезным, — я никого не виню. Бог нам всем судья. Каждый из нас руководствовался чувством долга или тем, что мы понимали под этим. Каждый из нас дошел до этой скалы длинной дорогой собственных судеб, сложившейся по камешку из поступков, страстей и надежд. Все обманчиво, Элейна, все слишком самонадеянно…
Они посидели еще немного, пока Элейна совершенно не успокоилась. Кроуфорд задумчиво перебирал четки — неотъемлемую деталь монашеского одеяния.
— А я вас узнала… Как только стихи вспомнила… Это ведь из той пьесы, которую наша вера запрещает… Мне подарила томик мадам Аделаида… Я подумала…
— С чего вдгуг монах стихами заговогил? — лукаво уточнил Кроуфорд, искажая слова на манер Веселого Дика.
— Вот именно. Вы мне подсказываете, подсказываете, даже назвались почти шекспировским именем, а я будто оглохла. Просто не верится, сэр Фрэнсис: вы живы! Это же истинное чудо Божие! А мадам Аделаида? Она ведь тоже спаслась? Да?
Вместо ответа Рэли поглубже надвинул сброшенный Элейной капюшон на лицо.
— Послушайте, дитя мое, уж если вы доверились мне в первой половине, довершите начатое до конца и расскажите, отчего это вы так скоропалительно собрались в монастырь? — ответил он вопросом на вопрос. Ведь, как гласит одна умная мысль: тем, кто спешит, грозит паденье.
— Тоже Шекспир?
— И та же пьеса. Так объясните мне, прекрасная Джульетта, с какой это стати вдруг решились вы изменить вашему Ромео с, бесспорно, лучшим из женихов?!
— Как, разве вы не знаете? Ну конечно, ведь вам и без того хватило горя. Недавно на Тортугу прибыл большой корабль английского королевского флота и доставил предписание, по которому все пираты британского происхождения подлежат аресту. Уильям… — она всхлипнула и чуть было не заплакала в голос, но взяла себя в руки, чтобы закончить почти твердым голосом. — Уильям Харт и его товарищи были схвачены, чтобы предстать перед королем и быть повешенными. Таких преступников, насколько мне известно, лишают даже права на христианское погребение, и, чтобы выкупить его душу и не заставлять ее мыкаться хотя бы после смерти, я и решила поступить в монастырь, дабы умолить Господа простить Уильяма и дать нам соединиться. Пусть за гробом, но быть вместе! Чего бы мне это ни стоило.
По мере того, как Элейна говорила все это, ее голос укреплялся, в нем зазвучали нотки непреклонной решимости и отваги.
Лицо Кроуфорда посветлело. Он со все возрастающим изумлением смотрел на девушку.
— Вы удивительная девушка, Элейна, — наконец произнес он. — Честно говоря, ничего подобного я не ожидал. Вы облагораживаете не только мой взгляд на дамский пол, но, как ни странно, и на вашего Уильяма. Знаете, когда я в первый раз увидел его там, на «Медузе», я отчего-то вспомнил себя. Все ошибки моей юности, все безрассудство, весь пыл, все надежды, что я питал, как в зеркале, отражались в его глазах… Странно и страшно встретить себя, видеть, как кто-то совершает те же безрассудства, ступает на тот же обманчивый путь, и быть не в силах остановить его, как был не в силах остановить себя. Если бы я только мог исправить свое прошлое… Мне жаль, Элейна, мне искренне жаль, что Харт оказался замешан в эту грязь. Но есть сердца, мисс, сделанные из золота, и грязь, покрывая их, не вызывает ржавчины… Я рад, что Харт оказался таким, я рад, что он оказался не похож на меня… Может быть, — Кроуфорд при этих словах усмехнулся и стукнул себя четками по колену, — может быть, если бы встретил такую, как вы, если бы я не предал… Но это не для девичьих ушей, мисс Элейна. Вы слишком сильная и благородная натура, чтобы полюбить человека недостойного. Даже если ваш избранник оступился, вы способны помочь ему и удержать его на краю пропасти, потому что ваша любовь заставляет его сделаться лучше и чище. Впрочем, «заставляет» здесь не самое удачное слово, в нем есть элемент принуждения. Скорее ваша внутренняя и внешняя красота возбуждает желание стать достойным вас, стремиться к тому, чтобы соответствовать идеалу вашего избранника. Поскольку избранником такой девушки может быть… нет, не идеальный, идеальных не существует, но лучший и достойнейший. Я перевидел на своем веку многое, милая Элейна, и привык считать — да и никогда не отрекусь от этого мнения, — что только тот, кто не боится совершать ошибки и даже преступления, достоин и лучшей доли, и прощения, и самой жизни.
