Улицы Гридора, словно ветви, разбегались от ствола — бульвара Созвездий, стрелой пронзавшему его с юго-запада на северо-восток и оканчиваясь дворцом Его величества Никотаса Второго. Полное имя монарха было гораздо длиннее, но я никак не могла его запомнить. Кажется, что-то вроде Никотас Трумер Шион Торрес альг Хаир. Всегда было интересно, называет ли его кто-нибудь полным именем. Хозяина, к примеру, никто не называл. Никогда не понимала смысла давать детям такие замысловатые имена.
Тиадей жил в фешенебельной части города, привыкавшей к королевскому дворцу. Люди попроще селились ближе к воротам.
Улочки были странные, кривые, то расширяющиеся, то опять сужающиеся, вечно перегороженные тележками торговцев или каретами норнов. Радовало то, что у дворца эта паутина хоть как-то распутывалась, давая возможность спокойно разъехаться двум экипажам.
Мне всё было интересно — как-никак, первый выезд в большой мир. Я ведь успела отвыкнуть и от городского шума, и от людской толпы, и от специфических запахов. Что я видела — замок, деревня — и так по кругу. А тут ещё столица…
Гридор казался мне огромным, большим прожорливым зверем, заглатывавшим в своё чрево зазевавшихся жертв. Я родилась и выросла совсем в другом городе, который не обладал такой гнетущей атмосферой.
Вглядываясь в лица прохожих, я заметила, что среди них были не только араргцы. Хотя их, безусловно, большинство. Очень много полукровок с разноцветными волосами, есть жители низинных земель, коренастые, широкоплечие. Араргцы, те, которые не норны, и не полукровки, высокие, тощие, смуглые и напоминают птиц. Пепельных или даже русых среди них я не заметила, зато цвет глаз поражал своим разнообразием. Всё-таки они — совсем не такие, как мы, жители долины Старвея.
Мы двигались очень медленно, хотя хозяин, наверное, мог с лёгкостью расчистить себе дорогу. Он ведь коннетабль — в моём понимании, занимающий высокий пост человек, иначе стали бы солдаты отдавать ему честь? И не только те, у ворот, а и обычные патрули городской стражи, и даже солдаты в увольнительной, толпившиеся у дверей какого-нибудь кабачка.
Наконец остановились перед шикарным особняком. У ллора Касана такого не было, по сравнению с этим мой несостоявшийся жених жил в жалком домишке.
Особняк старый, из потемневшего известняка, с гербом Тиадеев над входом. Моё новое пристанище на ближайшее время.
Где же меня поселят? На чердаке, в каморке под крышей?
Пока выбежавшие на громкие окрики слуг хыры носили вещи, мы не двигались с места. Управились они очень быстро, всего за пять минут, но, видимо, чем-то всё равно вызвали неудовольствие хозяина, который лениво прошёлся плетью по спине ближайшего раба. Тот даже не поморщился, воспринял наказание, как должное, и подобострастно кланяясь, придержал норну стремя.
Хозяин спешился и подозвал вышедшего его встречать дворецкого (или как там называется тот, кто ведёт хозяйство и контролирует слуг?). Пока они что-то обсуждали, я вертела головой, с высоты седла впитывая в себя новые впечатления. Не все они оказались приятны: ухо уловило чьи-то мольбы о пощаде. Кричала женщина. Я увидела её в просвете улицы спустя пару минут: её, со связанными руками, куда-то волокли двое ангерцев. На спине, поверх разодранной одежды, болталась табличка.
Они направлялись к нам, и я непроизвольно зажмурилась, чтобы не видеть лица несчастной.
— А я бы на твоём месте посмотрел, — раздался возле моего уха голос хозяина, и в следующее мгновение его руки насильно вернули мне зрение. — Полюбуйся, что случается с рабами, обманувшими доверие хозяев.
— Эй, — он знаком остановил мучителей несчастной, — что она натворила?
— Воровка.
Женщина неожиданно затихла, глаза радостно блеснули из-под спутанных волос. Найдя в себе силы подняться на ноги, она метнулась к норну и, повиснув на руках палачей, простёрла к нему в мольбе связанные, покрытые багровыми синяками и ожогами руки:
— Да продлят боги Ваши дни, мой норн! Смилостивитесь, скажите им, что Наира никогда не брала ничего чужого! Вы же часто бывали у хозяина, должны меня помнить. Я торха сеньора Манеуса, та самая, что хорошо танцует. Вам ведь нравились мои танцы…
— Наира, говоришь? — он подошёл к ней и взял за подбородок. Женщина постаралась улыбнуться, хотя по всему было видно, что далось это ей с трудом. — Вот уж не ожидал… Образцовая была торха, ласковая, предупредительная, умная…
— Мой норн, умоляю, не позвольте им убить меня за то, чего я не совершала!
— Если твой хозяин решил, что ты виновна, то так оно и есть. Куда вы её? — хозяин снова обращался к конвоирам.
— В бордель для хыр. Если хотите, мы Вам адрес оставим, мой норн, — лукаво подмигнул араргец.
— Уберите её, — поморщился норн, брезгливо вытерев руку о край плаща.
Тогда я не поняла его резкой перемены отношения к этой женщине, но с годами смысл стал ясен: пока Наира была торхой, она считалась чистой, перейдя же в разряд хыр, да ещё публичных, автоматически превратилась в представительницу самой низшей касты. Норны с такими не имели дела, как и большинство горожан. Публичные дома для хыр посещали низы общества и люди с психическими отклонениями. В них процветали все возможные извращения, не заканчивавшиеся даже со смертью девушек, которые редко выдерживали больше полугода. На мёртвую 'девочку' тоже найдётся клиент. И иногда за неё заплатят даже больше, чем за живую.
Наира умоляла спасти её, соглашалась стать подстилкой для всей прислуги, работать от зари до зари, лишь бы тот перекупил её, но хозяин делал вид, что не слышит. Стащил меня с седла, подгоняя лёгкими толчками в спину, запрещая оборачиваться, заставил подняться по ступенькам и войти в дом.
Меня трясло: в ушах всё ещё стояли отчаянные мольбы той торхи.
Я понимала: хозяин ничего не мог сделать, она не его собственность, а преступать закон ради чьей-то игрушки он не станет.
Поневоле задумалась о собственной судьбе и собственном норне. Когда я ему надоем, он ведь тоже может меня продать в бордель. Больших денег, конечно, не дадут, зато совесть будет чиста — не убил. Другое дело, что пребывание там хуже смерти. Я, разумеется, в таких местах не бывала, но догадывалась, да и на изнасилования в Арарге насмотрелась. Стоит стать хырой — и сразу найдётся желающий. Взять хотя бы тех девочек в распределителе, над которыми измывались солдаты, ломая их гордость.
— Тебе её жалко, Лей? — хозяин обнял меня сзади, сплетя руки на животе. — Или боишься оказаться на её месте?
— Боюсь, — честно призналась я.
— Нет, туда ты не попадёшь. Хотя бы потому, что человечнее будет тебя сразу убить. И я гораздо лучше отношусь к своей торхе, чем Манеус, и не делаю скоропалительных выводов. Хотя, если ты меня очень сильно расстроишь… Всё же нет, спи спокойно!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
