Анна Дмитриевна еще больше удивилась:
- Как же это так?
- Вот смотрите! - Шувалов достал из кармана блокнот и начал рисовать. - Весь город будет заключен под стеклянным колпаком. Вот в таком виде!
- Позвольте. Откуда же тепло возьмется?
- Все предусмотрено. Строится мощный гидроэнергетический каскад. Энергии хватит с избытком. Э, да что говорить, построим - тогда узнаете…
- А вы что там делаете?
- Волею божьей, заместитель начальника Госстроя Якутской республики.
- Когда же вы успели, Василий?! - удивилась она.
- Двадцать годков - не двадцать деньков! Было время уму-разуму набраться. В сорок девятом строительный институт кончил. Подумал: черт не брат, махну-ка в Якутию. Дальше наших мест нет земли. Только в океан можно податься… С маленького начинал, прорабом на стройке. Потом выше, выше по лесенке… Ну, да что особенного? В наше время люди не слепые, работу надо показать - и тебя оценят.
- Семьей небось обзавелись?
- Как же! Жинка геолог. Меня окрестила осатанелым ударником, а сама месяцами бродяжничает по тайге, алмазы ищет. Двое ребят, один в третьем, другой в будущем году школу кончает. Не вижу, как ребята растут. Честное слово, не вижу. Ухожу рано, прихожу к ночи. С ними бабушка воюет. А мы с жинкой договорились: есть силы - и надо штурмовать вовсю. Уйдем на пенсию тогда и заживем в свое удовольствие. А пока работы невпроворот. Летал сейчас в Москву, насчет сметных ассигнований. На обратном пути решил обязательно с командиром своим свидеться. Ей-ей, мне легче завернуть к вам, чем письмо написать. По совести скажу, во как осточертела всякая писанина. Жаль, не повезло увидать комдива, - вздохнул он и посмотрел на часы: - Я ведь ждать не могу, у меня там работа…
Анна Дмитриевна спохватилась: вроде соловья баснями не кормят, а в доме, как на грех, бутылки вина нет. Она хотела сбегать в магазин, Шувалов замахал руками:
- Какое там вино! У меня строгая диета, - отозвался он и, порывшись в кармане, достал алюминиевый футлярчик с таблетками валидола.
- Такой молодой - и уже сердце?!
- Ничего не попишешь, износ материальной части.
Все же Анна Дмитриевна поставила чай, выложила из холодильника все съедобное.
Шувалов сидел, подперев голову, не спеша отпивал чай и слушал рассказ Анны Дмитриевны о Максимове, сыне; как все трое были разлучены во время войны, встретились почти чужими и с какими трудностями налаживалась жизнь.
Потом стали вспоминать, с кем в войну Максимову служить довелось.
Взглянув на часы, Шувалов решительно встал:
- Мне пора!
- Оставайтесь, переночуете. У нас чужие люди останавливаются, а уж для старого друга всегда место найдется.
- Нет, спасибо. До ночи только-только дотопаю в аэропорт Мурмаши. Самолетом в Архангельск и оттуда прямым рейсом домой. Представляете, какая морока?!
Уже одетый, держа в руке чемодан, Василий наказывал:
- Михаилу Александровичу большой привет. Скажите, помню флотскую школу, многим ему обязан. Теперь знаю, где вы проживаете, и, будет случай, опять заверну. У меня ведь допуск в запретные места, так что в любое время могу появиться…
Когда за ним закрылась дверь, Анна Дмитриевна вернулась в столовую. Ей приятно было увидеть Василия. Хотя она его раньше не знала, но была полна симпатии к нему, вероятно, потому, что часто и всегда добрым словом его вспоминал Максимов.
17
Адмирал неторопливо, но без медлительности - как каждый день - вставал, одевался и, наливая из своего неизменного термоса крепкий «морской» чай, думал о наступающем дне. Вспоминал разговор накануне похода с главнокомандующим Военно-Морским Флотом, его заботливые напутственные слова и напоминания, запечатлевшиеся в памяти Максимова: «Учтите, по ту сторону океана вовсю рекламируют «подледную стратегию». Я перед отъездом к вам читал в американском журнале статью военного обозревателя. Он, видите ли, называет Северный полюс стратегическим центром третьей мировой войны. Опасается, как бы мы там не устроили свои военные базы. Ну, базы мы создавать там не собираемся, а чувствовать себя полными хозяевами нам и сам бог велел».
Еще с далекой поры учебы в Военно-морской академии Максимова все больше занимала мысль об океане. Не только Северном Ледовитом, что постоянно на карте перед глазами. Мысли его простирались дальше и дальше, он думал о Мировом океане.
Не будь напряженности во всем мире, советские люди давно бы проникли в его глубины и нашли бы там сказочные блага. Пищу. Топливо - сколько нефти! Минералы! Химическое сырье…
Интерес Максимова к океанографии был хорошо известен всем близким и сослуживцам, часто в разговорах за столом принимал участие Юра, и ему незаметно передалась отцовская страсть. Недаром, окончив школу, сын пошел не куда-нибудь, а в кораблестроительный институт - он мечтал о кораблях будущего…
О, если бы человеку было дано две жизни! Тогда, возможно, вторую жизнь Максимов посвятил бы изучению богатств Мирового океана: он часто старался представить то, возможно и не близкое, время, когда во всех странах мира победит коммунизм, люди будут без. страха жить на этой многострадальной планете, отдавая силы науке, знаниям, творчеству.
А пока в мире идет борьба, счастье созидания выпадает на долю далеко не всех. Ты - созидаешь, а мне приходятся нести вахту, охраняя твое созидание, и тебя самого, и всю твою землю. На то и советский военный флот, и ракеты, и этот поход, да и вся жизнь Максимова.
* * *
… Пошел седьмой день с тех пор, как команда подводного атомохода распрощалась с огнями последнего маяка. В подводном положении корабль изредка показывал глазок перископа. И всякий раз перед взором вахтенного офицера расстилался пустынный океан: белые гребни катились бесконечной чередой до самого горизонта.
Становилось сумрачно: небо было в серых тучах, и казалось, что они своими краями задевают гребни волн. А теперь и этого не видно - наверху крепкий ледяной потолок. И странное, даже неприятное чувство охватывает при мысли, что корабль закупорен в толще воды под ледяной броней.
Максимов вышел из каюты и увидел в центральном посту Доронина, который с утра обошел все отсеки и боевые посты и теперь сидел перед экраном гидролокатора. Глаза его щурились и неотрывно следили за бесконечной серой полосой, которая то светлела, то темнела…
Он доложил, что все нормально, никаких происшествий, корабль идет на заданной глубине; до пункта назначения осталось тридцать миль. Максимов прошел дальше, в штурманскую рубку.
Таланов рывком поднялся и застыл в напряженной позе. Максимов как ни в чем не бывало, точно не было этого разговора, резкого, нелицеприятного, на партийном собрании, подошел к столу, взглянул на карту: да, восемьдесят девятая параллель осталась позади. Линия, начертанная автопрокладчиком, взбиралась на самую «макушку» Земли, где переплетаются невидимые меридианы, образуя густой плотный пучок - Северный полюс.
- Каков потолок? - обратился он к Таланову.
- Лед толщиной три метра.
Максимов молча направился к двери.
Таланов опустился на стул.
Дернул же его черт ко всем своим превратностям уже после собрания, в канун похода, прийти к командиру корабля и возражать против назначения Корму-шенко во главе ледовой группы! Доказывал, что он не может остаться без младшего штурмана.
Скоро Максимов вернулся в центральный пост и остановился у экрана гидроакустического комплекса: целей не было, акустик время от времени докладывал: «Горизонт чист!» Наступил час смены вахт. Из отсеков потянулись матросы, старшины: стараясь не нарушить порядок, бесшумно занимали свои места. Вместе с новой сменой в центральном посту появились и трое десантников с санками, палаткой, ящиками с аппаратурой, продуктами и другим снаряжением.
Завидев Максимова, Геннадий вытянулся и отрапортовал:
- Товарищ адмирал! Ледовая группа к высадке готова. Командир группы лейтенант Кормушенко…
Максимов взглянул с симпатией на бледное худощавое лицо лейтенанта с тонкой полоской усов и резко выдававшимися скулами, тронул сумку с кинокамерой, висевшую у того через плечо:
- Пленки хватит?
- Шесть запасных кассет, товарищ адмирал.
- После выстрела снимайте сколько влезет. Слышите?! Вот их непременно запечатлейте, - показал он на спутников Геннадия. - Получится исторический фильм. Это вам не Крым. На полюс так просто не доберешься…
Все трое улыбнулись. Они стояли руки по швам, одинаково неуклюжая полярная одежда стерла различие между ними. Геннадий мало чем отличался теперь от широкоплечего мичмана Пчелки и маленького старшины штурманских электриков Голубева с походной рацией за плечами. Плотные серые свитера, стеганые брюки и меховые унты. Все - как один.
