Мела поземка. Острые, как иглы, снежинки ударяли Геннадию в лицо, мешая разглядеть высоту ртутного столба. Он нагнулся, став спиной к ветру, и записал показания приборов, хотя книжечка намокла и паста карандаша расплывалась. Подняв голову и глянув вдаль, Геннадий заметил грозовые облака - кумулюсы, собиравшиеся на горизонте, и тревога охватила его: надо предупредить товарищей, не исключено, что опять разразится снежный буран…
21
С той минуты, как корабль исчез под толстой ледяной броней, весь экипаж волновался за своих товарищей, оставшихся там, среди белой пустыни, в лютой беснующейся пурге. На этот случай все было предусмотрено: связь, вертолеты дрейфующей станции. Наконец, сами десантники имеют и палатку, и солидный запас продовольствия. А все же тревога не оставляла моряков…
Максимов безотлучно находился в центральном посту или в штурманской рубке, еще больше, чем всегда, спокойно-сосредоточенный. Для начала он дал слово Доронину. Тот доказывал - не следует уходить далеко, ураган пронесется, через несколько часов можно всплыть и начать поиск десантников.
- Тем более - мы, кажется, недалеко от них…
Он показал на карту: ножка циркуля остановилась в кружочке, обведенном карандашом. Таланов недовольно повел плечом:
- Зачем терять время? Куда проще отойти подальше, всплыть и вызвать авиацию. Летчики немедленно начнут поиск.
- Я не согласен, - резко возразил Доронин. - Что мы, так уж беспомощны? Почему не попытаться снять их своими силами? Ведь там не катастрофа, у них достаточно мощная рация, продукты, теплая одежда, сигнальные ракеты, палатка. Запас живучести на две недели…
- Верно! И все же минуты промедления смерти подобны.
Доронин бросил на Таланова сердитый взгляд:
- Не паникуйте, штурман, на то мы и военные люди. Не они первые, не они последние на полюсе. Мы сделаем все зависящее от нас и только в самом крайнем случае обратимся за помощью…
Максимов терпеливо выслушал обоих и решительно поддержал Доронина:
- По данным ледовой разведки, у полюса много открытой воды. Полыньи и майны наблюдаются в большом радиусе. Мы, несомненно, найдем поблизости одну из них. Оснований для паники нет никаких. У нас все возможности снять десантников своими средствами. К помощи авиации мы прибегнем только в самом крайнем случае.
Оба кивнули, понимая, что слова командира соединения имеют сейчас силу приказа.
Задумчивый вид, осунувшееся лицо с синими жилами, вздувшимися на висках, выдавали тяжелое душевное состояние Максимова. Мог ли он поступить иначе, не погрузиться, а остаться в надводном положении и вступить в поединок со льдами, который при всех обстоятельствах, даже учитывая крепость корпуса атомохода, мог закончиться катастрофой?! А вместе с тем он чувствовал свою ответственность за тех трех, оставшихся на льду. Вспомнил свой последний разговор с ними, ясно представил исполнительного Кормушенко, справедливого Пчелку и немного мрачноватого Голубева. Максимов вышел в соседний отсек. Через приоткрытую переборку увидел командира ракетной боевой части.
- Готовим отчет по стрельбе, - встал и доложил приятель Кормушенко.
Пристально взглянув Максимову в глаза, он спросил:
- Товарищ адмирал, а разве нельзя было установить метеостанцию там, где мы всплыли?
Максимов выпрямился и, казалось, стал еще выше.
- Нет, нельзя, - резко сказал он. - В районе полыньи или там, где есть трещины, станция в тот же день может погибнуть.
Ракетчик, подумав, снова спросил:
- Товарищ адмирал! Как считаете, удастся их спасти своими силами?
Максимов посмотрел с удивлением, сделав вид, что для него такого вопроса вообще не существует.
- Не знаю, почему у такого бравого моряка, как вы, появилось сомнение?
- Оттуда никто живым не уходил.
- Как никто? А папанинцы! Разве вы ничего не слышали о папанинской эпопее?
- Слышал. Тогда вся страна была поставлена на ноги,
- Зато в ту пору не было такой техники и опыта… А мы с вами на атомоходе… Неужели вы считаете - мы бессильны что-нибудь сделать?
Офицер согласился:
- Да, атомоход - сила! Не чета корабликам того времени.
- Вот то-то и оно…
Максимов вернулся в центральный пост, долго глядел на светящуюся точку, медленно двигавшуюся по карте, и не мог успокоиться. Так все было хорошо! Точно, по плану пришли к полюсу. Ракета стартовала нормально. И должна же была случиться такая беда!
На войне люди отдают жизнь - оно понятно, борьба не знает пощады. А тут если погибнут - никогда себе не простишь.
Он поймал себя на том, что совсем некстати разнервничался, а ведь это может передаться и другим… И вспомнил слова, которые не раз приходилось слышать из уст комфлота: «Начальник смотрит на подчиненных двумя глазами, а на него самого смотрят сотни глаз».
- Ну, что слышно? - спросил он вахтенного офицера.
- Толстая ледяная броня, товарищ адмирал, - коротко ответил тот и показал на бумажную ленту эхоледомера: перья вычерчивали две неровные линии с причудливыми зигзагами, будто рукой ребенка выведенные горы и крутые спуски…
Максимов, приглядываясь к ленте, увидел вдруг, что обе линии слились в одну.
- Сошлись… - в радостном возбуждении произнес он и не успел кончить фразу, как со стороны донесся голос наблюдателя: «Полынья!»
«Наконец- то», -подумал Максимов. Сердце ныло, и хотелось только одного - скорее всплыть и начать поиск.
Подойдя к экрану, Максимов увидел вытянувшееся в длину, не очень широкое чистое пространство воды. Белая светящаяся букашка, обозначавшая самый корабль, вползала в это маленькое пространство. Хорошо, что полынья сравнительно близко от того места, где всплывали в первый раз.
Доронин осведомился о глубине, скорости хода и приказал немного отработать назад, с тем чтобы далеко не уйти.
Лодка остановилась, можно было поднять перископ. Доронин припал к окулярам, в глаза брызнул пучок яркого света, потом открылось пятно воды с голубоватым оттенком. Максимов вращал перископную тумбу, стараясь разглядеть кромку льда. Впрочем, его усилия были напрасны: до льда оставалось еще порядочное расстояние.
- Будем всплывать! - медленно проговорил Максимов.
И вслед за тем послышалась команда:
- Откачать одну тонну из уравнительной! Лаг показывал - скорость погашена.
Лодку неудержимо тянуло наверх, к ледяной кромке.
Максимов и Доронин, как и все находившиеся поблизости, напряглись, притихли, как будто ждали чего-то необыкновенного.
На экране открылась полынья во всю длину и ширь, а вокруг нее теснились бесформенные глыбы льда. Мелькнула тревожная мысль: так можно врезаться в лед, повредить рубку и все, что над ней, - перископ, антенны… Доронин поднял руку, и, заметив его жест, командир поста без слов все понял: дальше нужна предельная осторожность. Всплывать не так быстро, иначе взлетим, как мячик, и со всей силой ударимся о лед. И не очень медленно. Тут тоже есть опасность: снесет под ледяное поле, и можно повредить корпус.
Доронин только кивнул, а командир поста отозвался:
- Есть, товарищ командир!
Отданы нужные команды: все взгляды обращены к одному-единственному человеку - старшине, командиру поста. Он стоит в позе мага, совершающего таинство; перед его глазами одни лампочки вспыхивают, другие гаснут, и чувствуется, как невидимые силы подтягивают корабль все выше и выше…
Доронин видит серо-голубое пятно и темные ледяные бугры по краям. Только стрелка глубиномера все время отклоняется влево: 16… 15… 14… 10… метров.
- По местам стоять, к всплытию… - послышался голос командира.
И вот откинулся люк. Максимов, Доронин и сигнальщик выбрались наверх. Крепкий морозный воздух ударил в голову и опьянил. Перед глазами лежала снежная волнистая поверхность, покрытая застругами. Сквозь завесу перистых облаков светило солнце. Белая пустыня успокоилась.
- Совсем по-другому встречает нас полюс, - обрадовался сигнальщик.
Моряки щурились под лучами ослепительного солнца. Не верилось, что совсем недавно где-то поблизости крутила пурга и корабль был среди плавучих льдов, наступавших со всех сторон. Казалось, сейчас сама природа в союзе с подводниками.
- Радистам настраиваться на волну по УКВ, - напомнил Максимов.
Теперь была одна забота: оповестить десантников, что корабль снова всплыл. Придется помимо радиосигналов каждые три минуты выстреливать сигнальные ракеты. Минуты летели, в небо взмывали новые и новые ракеты: красные, белые, зеленые… Они растворялись, таяли в высоте. Пустыня молчала…
Ледяное безмолвие становилось нестерпимым. Хотя бы чайки или снежный буревестник пронеслись над кораблем. Нет.
Глядя в бинокль, Максимов думал: а что, если все попытки ни к чему не приведут?… Он вспомнил и о том, что, вопреки своему обычаю ласково и заботливо опекать молодежь, к Кормушенко он первое время относился с известной предвзятостью. При встречах старался не замечать. Все, что говорилось о нем, - воспринимал без интереса. И все потому, что когда тот попадался на глаза, в памяти точно просыпались от глубокого сна далекие воспоминания. Их Максимов, казалось, давно перечеркнул и не собирался к ним возвращаться. И все же - так или иначе - фамилия Кормушенко напоминала о многом.
