— Если будем бедствовать, — троллю друга. — Отправлю тебя гастролировать.
Принц в пьянстве проявил себя буйно и Давида отправил на армянском фольклорном сленге куда-то в заоблачные дали. Тот добродушно хмыкнул и уехал, а меня пригласили на прогулку. Свежего воздуха пьянчужке, понимаете ли, захотелось.
— Иди ко мне. — хлопает ладонями по своим коленям. По голосу ощущение, что воздух пошёл на пользу, да и глаза не так косят… но предложение с местом для моего приземления свидетельствует об обратном. Алко-шкала все еще стремится к высотам.
— Ещё чего! От тебя пахнет, как от спиртной кабинки. Вот будешь трезвым, тогда и сяду.
— Не спорь со мной, женщина! — упрямо произносит, вскинув подбородок. — Сказал иди сюда! — кроме смеха его претензия на властность ничего не вызывает. И я прыскаю.
— Я сейчас тебя в реку отправлю трезветь, мужчина! — иронизирую в ответ.
Вспыхивает, шумно выдыхает, вскакивает ко мне, резко поднимает на руки и довольный садится обратно, опустив меня к себе на колени.
— Так-то лучше. — удовлетворенно бурчит Эрик, обхватывая мою талию и утыкаясь в шею. Держит так крепко, что понимаю бессмысленность борьбы.
Зло вздыхаю, усмехаюсь глупышу, обвиваю его шею руками и обнимаю в ответ. Запах алкоголя по странности уже не так резок, ощущается лишь слегка, хоть и вызывает сильное стремление дать ему смачного леща. Рассеянный свет задумчиво наблюдающих за нами фонарей, бесконечно далекое темное небо, нет ни одной звёзды, ни одной … хотя погодите, одну новорожденную я сейчас обнимаю и жар его тела согревает сильнее тысячи светил. От этой мысли, улыбка растягивается на губах. Злость постепенно стирается, улетучивается вместе с летним прохладным ветерком. Ей на смену приходят спокойствие и расслабленность. Устраиваюсь удобнее, и сама прижимаюсь крепче. Такой ты кусок идиота, но рядом с тобой я ничего не боюсь, представляешь…
Мы сидим так какое-то время, не знаю, пять это минут, час или скоро наступит утро. Сидим, став одним цельным теплым коконом. Мы же цельнометаллические друзья.
— Тебе не холодно? — заботливо интересуется мой принц, и его голос звучит на удивление трезво.
— Нет, а тебе? — немного отодвигаюсь и смотрю ему в глаза. Провожу пальцем по виску. Такой ты красивый, Рафикович… Глаза зачем-то сами спускаются к его губам.
— Ты для меня самое горячее солнце, глупенькая. — перехватывает мою руку и те самые губы, за которыми я завороженно следила нежно целуют мой указательный палец.
— Это я глупенькая? — стараясь унять спонтанно возникшую дрожь в теле и не выдать волнения в голосе, игривой кошечкой уточняю я. — А ты тогда какой? Зачем так напился?
— Хотел, чтобы не болело. — он мягко касается теперь уже моего среднего пальца. Сердце замирает, когда я ощущаю сначала легкое покусывающее прикосновение зубов к подушечке, а затем плавное касание языка. Его движения мягкие, бархатные, деликатные… но они плавят меня, как масло. По телу распаляется огонь и сжигает меня… Дыхание сбивается, а пульс разгоняется в бесконечность.
— Что не болело? — кусая губу, спрашиваю я и жажду следующую ласку. Внизу живота завязываются узлы, и я сдерживаю стон разочарования, когда он кладет мою ладонь на свою грудную клетку.
— Вот здесь.
Словно холодного леща получаю я. Трезвею. И мгновенно выхожу из себя
— Из-за неё?! — огонь меняет свое происхождение, и я начинаю гореть в пламени ярости.
— Ника, это не связано с Арпине… — хмуро произносит Эрик.
— Я знаю! — гневно выплевываю и наслаждаюсь озадаченностью принца.
— Ты знаешь? — удивление, раскаяние, тревога — все разом мелькает в его глазах и голосе. — Но откуда? Ты догадалась? Когда?
— Не важно!
— Очень даже важно! — он рвано дышит и смотрит мне в глаза, пытаясь дотянуться к самому сердцу и получить ответы. — И что… что ты думаешь? Что ты об этом думаешь?
— Что ты предатель! — я отряхиваю его руки и встаю. — Почему я не знала? Ты никогда мне не говорил…
— Потому что ты не слышишь! — озадаченно кидает в меня друг. — С первого класса не слышишь! когда я тебе говорю?! Да я тебе чаще, чем матери своей говорю!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Не ори на меня! Ты за дуру меня держишь? — погодите… — С первого класса?
— Да, с первого!
— Прямо говорил, а я не слышала?! Может про себя звучал? В самодельный скафандр?!
Одноклассница наша? Да ну… Макарова? Не-е-е-е, сама знаю, как он ее тактично избегал… Может Соня Иванова? От бедра в три ведра… Или Кристина? Если эта цапля аистоподобная, то я его прямо здесь утоплю!
— И слабо мне сейчас имя ее назвать? Смотря в глаза! — сжав пальцы в кулаки, требую я. Готовая выцарапать ему глаза.
— Не слабо! Ника! Не слабо! — зло выдает в ответ. Крылья носа аж дёргаются от ярости.
— И? — издеваться вздумал?! Не прощу!
— Говорю тебе, Ни-ка! Ты меня слышишь, ау там в танке?! — грудь вздымается, брови зло сдвинуты к переносице.
— Эрик, бесишь! — раздраженно кричу я. — Прекращай вести себя, как японский магнитофон без звука и называй!
— Ясно. — выдыхает принц датский, отворачивается к темной реке и усмехается. — Ни хрена ты не знаешь. И никогда меня не слышишь… Я могу стоять здесь всю ночь и кричать Ни-и-и-и-ика, но ты все равно не услышишь… понимаешь?
Я перебираю в голове всех наших общих знакомых. Все видятся кашолками хэнд-мейд, вкус у тебя Рафикович средней паршивости. Зло заключаю:
— Захочешь, расскажешь!
— Непременно! Когда пробки из ушей достанешь!
Мы снова пялимся друг на друга свирепыми взглядами, не желая сдаваться в игре «кто первый моргнет». Но проигрываем синхронно и, ожесточенно скрестив на груди руки, садимся на скамейку спина к спине.
— Так значит, на ужин не ходила? — ехидно уточняет через какое-то время мой друг-предатель.
— Ходила! — ехидно и колко отвечаю я.
— И как? — слышу, как его дыхание пронизывается новой порцией гнева.
— Лучшего и желать не могла! Хочешь детали?
— Лучше сразу в реку! — зло кричит поехавший товарищ.
— Да что ты так взъелся, Рафикович? Ну перенёс папа с воскресенья на пятницу семейные посиделки, какая разница? Чего бесишься?!
— Что? — поворачивается, больно хватает меня за руку и тянет к себе. — Повтори!
— Ты свихнулся из-за моих семейных ужинов? Чего тебя так бомбит? Знала бы, не стала бы рассказывать.
Эрик меняется в лице. Улыбается вдруг абсолютно счастливо, берет мое лицо в свои ладони, а затем обнимает. И вроде бы я секунду назад готова была его топить, но сейчас мне совершенно не хочется, чтобы он отодвигался.
— Похер на правила, — шепчет, начиная целовать мои волосы. — Ты сегодня моя. — и меня снова кидает с головой в пламя.
— Я тебя еще не простила. — выдаю обиженно, но руки сами открываются к нему на встречу.
— Простила. — уверяет медовый голос в ухо.
В его руках я ощущаю себя маленькой и хрупкой, а он крепко прижимает меня к себе и безостановочно целует: волосы, виски, лоб, щеки, нос, глаза, реснички, подбородок…. Когда его губы касаются моей шеи, я издаю невольный стон, вцепляясь крепче в его спину. Он замирает, и я замираю вместе с ним, боясь, что он остановится. Не знаю, что это за новая веха нашего дружеского контакта, но мое тело дрожит от его прикосновений, у меня начинает кружиться голова, словно алкоголь в его крови перетекает в меня, туманит сознание и рассудок. Прижимаюсь к нему сильнее и чувствую ласку языка. Не сдерживаю новый стон, в то время как его руки гладят и мнут мое тело. Но как бы мне не хотелось, все их маршруты проходят лишь по приличным трассам. Ни одной порочной остановки в чувствительных районах… Но зато касается губами моего уха, отчего внизу живота выстреливает молния.
— Поцелуй еще в ушко. — молю я, боясь просить большего. Сегодня я могу отпустить себя и разрешить почувствовать то, что значат для меня эти прикосновения. Признаться самой себе.
Он нежно поворачивает мою голову к себе и смотрит замутненным взглядом:
— Твои ушки… они…
