– Выйдем! Добьем лося! – призвал Пятахин. – Будем мужчинами!
– Всем сидеть! – негромко приказал Жмуркин.
– Лося убили! – омерзительным голосом повторил Пятахин. – Лося убили! Лося!
– Заткнись, Пятахин! – потребовал Жмуркин.
– Лося! Лося! Лосяяру!
Завывал Пятахин с клокотанием и выпучиванием глаз. А в Англии каждый год двух человек метеоритами убивает, – нет, некоторым странам везет решительно больше других.
– Надо оказать ему первую помощь… – негромко предложила Иустинья. – Помочь…
Заговорила. Несколько часов молчала, а теперь вот заговорила. Отошла.
– Его надо пристрелить, – сказал Гаджиев. – Чтобы не мучился.
– Мы его и так сбили, теперь еще пристреливать?! – возмутилась Иустинья.
– Я имел в виду Пятахина, – негромко сказал Гаджиев.
Я достал фотоаппарат, поставил вспышку. Если на самом деле лося, то это хорошо, сфотографирую лося и Иустинью, получится что-то вроде «Путешественники спасают животное, занесенное в Красную книгу».
Тег «Милосердие».
– Лось умирает? – спросила Александра.
– Сдох, – тут же подтвердил Пятахин. – Башку ему раздавили! С утра будем шашлыки жарить! Саш, ты шашлыков из лося никогда не пробовала?
– Надо помочь! – Александра растерянно поглядела на меня.
– Пятачок, пойди, сделай ему искусственное дыхание, – предложил Гаджиев.
– Сам иди, Урюк!
Пятахин надулся, уселся рядом с германисткой Рокотовой, гадко улыбнулся, подмигнул и стал пересказывать ей вторую часть фильма «Зыбь», где вот так же автобус ночью застрял, а уже через полчаса всех сожрали.
– Лось – это… – Александра непонимающе оглядывалась. – Лось – это…
– Ло-о-ось!
Пятахин оторвался от германистки, идиотически выпучил глаза, оттопырил нижнюю губу и растопырил над лбом пятерни, получилось похоже.
– Лоо-ось!
Я успел сфотографировать. В блог «Путешествия», конечно, не пойдет, размещу в «Рыцарях Нечерноземья». Хотя, пожалуй, переигрывает. Не люблю, когда переигрывают.
Александра приложила к лицу ладони домиком и стала вглядываться в темноту сквозь стекло.
– Осторожнее, – посоветовал я.
– Что?
– Не надо долго смотреть во тьму…
– Ло-о-ось! – простонал Пятахин. – Гибнет лось!
Штумпфнайгель все не возвращался, Лаура Петровна начала волноваться – запахло валерьянкой.
– Ладно, пойдем посмотрим, – не выдержал Жмуркин. – Виктор, ты со мной, остальные по местам.
Он открыл центральную дверь, и мы вывалились в лунный воздух.
Пахло какими-то цветами, водой и ночью, у ночи свой запах, совсем нечеловеческий. И туман, не очень густой, но есть.
– Василий Петрович! – позвал Жмуркин.
Штилльбакен помахал из тьмы фонариком, мы двинулись на свет.
С колесами все было в порядке, фары целы, горели, правда, только габариты, освещали метра на полтора, дальше темнота. Блестит что-то. Асфальт мягкий, а может, показалось.
– Не люблю я вот это, – сказал Жмуркин. – Непредвиденные обстоятельства, то-се… Как-то все с самого начала…
– А что тебе не нравится? – спросил я.
– Не знаю. Ну, вот этот детский дом, к примеру…
– А что? Детский дом как детский дом, живут себе…
– Я насчитал пять айфонов у воспитанников, – сказал Жмуркин. – Как-то странно…
– Чего ж тут странного? Ты что ожидал встретить-то? Трудное детство, деревянные игрушки?
– Не знаю…
Жмуркин пожал плечами.
– Не знаю.
– Во-первых, сейчас модно дарить сироткам айфоны – это раз. Во-вторых… Во-вторых, ты видел, какие у них спонсоры? Деревообрабатывающий комбинат – раз, московский банк – два. Так что не удивляйся. Вот если бы ты где-нибудь в Кологриве…
– Понятно, – остановил меня Жмуркин. – Открыл мне глаза. Может, еще кое на что откроешь?
– Попробую.
Догадался. Жмуркин не дурак, догадался.
– Ну, вот, допустим, этот Пятахин. Этот Пятахин, он кто? – спросил Жмуркин прищурившись. – На самом деле?
– Поэт-симбионт, – ответил я. – Генетическая помесь человека и пластикового пакета. А тебе он что, не понравился?
– А если серьезно?
Жмуркин остановился. И я тоже. Перед нами красовался знак, установленный на треноге, – надпись «DANGER» в красном круге.
– Это что? – спросил Жмуркин.
– Движение запрещено, – объяснил я. – Дальше нельзя.
– Почему?
– А кто его знает… Мост взорвали, пришельцы приземлились, зомби опять же.
– Кто?
– Зомби. БПЗ.
– Как?
– Большой Пушной Зверь, – пояснил я.
Жмуркин почесал голову, вгляделся в дорогу за знаком. Ее совсем не было видно, ночь безлунная, и фонарь нашего водителя почему-то больше не горел, точно, зомби. И туман.
– Да… – Жмуркин плюнул на асфальт. – БПЗ, это точно. Поэт-симбионт, говоришь… И как, они все у тебя такие симбионты?
Жмуркин кивнул на автобус.
– Почти, – признался я. – Но не у меня, не я их выбирал. Симбионтов-то.
– Так…
Жмуркин нервно пнул знак.
– А что ты хотел? – усмехнулся я. – Лучшие люди города. Ты что, не знаешь, как это все делается…
– МВД, МЧС, казначейство, – подхватил Жмуркин. – Почта еще.
– Управление образования, Департамент культуры. У Гаджиева папа хирург.
Жмуркин потер лоб.
– Это его папа петь научил? – спросил Жмуркин.
– Генетическая память, – бодро ответил я. – Алтай, знаешь ли, великаны-людоеды, мумии древних принцесс…
– Настоящие-то казаки хоть есть? – спросил Жмуркин грустно.
– А как же? Конечно, есть, как без них. Листвянко настоящий боксер. Разрядник. Рокотова, кажется, действительно германистка, но я ее не знаю, она из батора.
– Скрайнев? – спросил Жмуркин.
– Барвинок.
– Жохова?
– Папа-сектант, мама-провидица.
– Провидица?! – Жмуркин захлебнулся.
Я кивнул.
– Погоду предсказывает. Засухи, наводнения, неурожаи.
– Почему ты мне не сказал?!
– Не знал, что тебя провидицы интересуют…
– Да нет, не про провидицу, про ребят. – Жмуркин поглядел на меня с укором. – Они… не молодые таланты?
– А какая разница?
– Как это какая?! Это же почти федеральное мероприятие! А благодаря тебе у нас полный автобус кретинов!
– Я их не выбирал, – повторил я. – Не я составлял список.
Жмуркин промолчал.
– Да не волнуйся ты, – успокоил я. – С такими даже проще. А потом, они все в следующем году хотят поехать в Германию. Так что будут делать все, что ты им скажешь.
– Да?
– Конечно. Ты же сам видел. Ну, не умеет Гаджиев на баяне, зато он глоткой так проскрипел, что многие прослезились. А Пятахин… В конце концов, публике же понравилось, народ хлопал.
– Понравилось, да, хлопал…
– Вот и не парься. Подумаешь… И потом, они не клинические все-таки. Так, обычные наши люди. Золотая молодежь провинциального разлива – не самый худший выбор.
Жмуркин поморщился.
– А Лаура Петровна? – осторожно поинтересовался он.
– А чем тебе Лаура Петровна не нравится?
Жмуркин не смог ответить.
– Лаура Петровна – женщина монументальных нравственных качеств, – сказал я. – Ты не находишь?
Жмуркин, кажется, поверил.
Из тумана показался наш потусторонний водитель, почему-то он протирал руки, точно только что там, в тумане, задушил, допустим, ту же Лауру Петровну. Только она в автобусе находилась, не мог он.
– Что там? – спросил Жмуркин.
– Проезда нет, – объяснил Штурмфогель. – Там еще один знак. Движение механических транспортных средств запрещено вообще.
– Почему?
– А кто его знает? В прошлом году здесь сильно дороги размыло, а в этом тоже дожди… Знак могут за километр поставить от ямы. Лучше не рисковать.
– Назад поворачиваем, что ли?!
Я услышал, как в голосе Жмуркина шевельнулся ужас. Еще бы – в обратном порядке – Владимир, Суздаль, Плёс, Кострома… Любой вздрогнет.
– Нет, можно объехать.
Шпицрутинг протянул навигатор, ткнул пальцем в стрелочки.
– Можно объехать, – повторил он. – Крюк, конечно, километров в сорок, но дорога вроде хорошая. Потом нагоним. Часам к двум в гостинице будем.
К двум не так уж и плохо.
– Поворачиваем, – сказал Жмуркин. – Вперед.
Водитель поспешил к автобусу.
– Как-то не задалось путешествие, а? – спросил Жмуркин.
– Наоборот, – возразил я. – Немцы в восторге.
– Да? – обрадовался Жмуркин.
– Ага. Настоящий заповедник гоблинов. И ничто их не поменяет. Да уж, это тебе, однако, не Гельзенкирхен.
Это точно.
Тег «Не нужен нам берег турецкий».
Часть вторая
Ефимов Ключ
Глава 14
Туман
Собственно, жизнь во многом и определяется поворотами. Свернул направо – не попал под бетономешалку, свернул налево – попал под бензовоз. Про прямо уж не говорю. Вот если мой далекий предок телеграфист не любил бы кататься на велосипеде, его бы не покусали собаки. И он бы не заболел странной формой бешенства, и не обрел гиперкритичный взгляд на мир, и не передал его мне, своему далекому потомку, и я не оказался бы в автобусе с лучшими людьми нашего города, с настоящими немецкими немцами, с моим давним другом Жмуркиным. Который ушел в политику и сменил фамилию на Скопина, но все равно, конечно, Жмуркин.
